— Все, — ответила Элизабет. — Разве дом такой большой, что я не могу посмотреть все сразу?
— Я покажу тебе самые большие комнаты, — ответил Кристофер. — Представь, что ты путешественница и хочешь посмотреть самые интересные достопримечательности нашего дома.
— Очень хорошо, — весело отозвалась девушка и взяла его под руку. — Я проездом в этих местах и никогда не видела этот дом. Ты должен мне показать все.
Кристофер повел ее по широкой лестнице вниз. Каменные ступени, извиваясь, вели вниз, их освещали узкие окна башни.
— Это шестнадцатый век, — пояснил Кристофер. — Башня построена позже, чем зал и некоторые другие части дома. Раньше здесь была более крутая лестница.
— Красиво! — произнесла Элизабет. — Как замок, да?
— Не совсем, — пояснил Кристофер. — Дом больше похож на усадьбу. Но средневековые обитатели, конечно, были готовы защитить себя.
Они прошли под каменной аркой и оказались в большом зале с мраморным полом, огромным камином, потолком, обшитым дубом, и выбеленными известью стенами, на которых было развешено оружие.
— О! — вырвалось у девушки. Она стала все разглядывать, сначала посмотрев на потолок, а затем на стены. — Неужели мы живем здесь, Кристофер? Как я могла забыть такое? Здесь обычно обедали твои предки?
— И жили, и спали, вероятно, тоже здесь, — ответил он, — Средневековый зал выполнял много функций. Большой стол теперь стоит в парадной столовой, которой мы почти не пользуемся. Но это впечатляет, когда в доме есть парадная столовая.
— А разве мы не принимаем гостей? — спросила Элизабет.
— У нас не бывает пышных приемов, — ответил Кристофер. — Не забывай, что это довольно отдаленное место в Девоншире.
Девушка состроила гримасу.
— Вот именно не забывать я и не могу! — И она снова рассмеялась.
Кристофер видел, что она старалась шутить над своим несчастьем.
Он провел девушку в большой зал, которым никогда не пользовались при жизни его отца, хотя им с Нэнси всегда казалось, что это прекрасная бальная комната. Правда, за всю жизнь в Пенхэллоу ни разу не устраивались балы. Здесь почти не было мебели, но тяжелые голландские гобелены на стенах, на которых были изображены мифологические сюжеты, делали зал великолепным. Элизабет стояла посредине комнаты и с удивлением оглядывалась по сторонам.
— Ты знаешь, — произнесла она наконец, когда поняла, что он смотрит на нее, а не на гобелены. — Я сражена увиденным. Все просто великолепно и совершенно незнакомо. — Улыбка исчезла с лица девушки, и она опять стала растерянной и испуганной.
Кристофер торопливо подошел к ней.
— Кристофер. — Она протянула к нему руки — они оказались холодными, когда он их взял. — Как я могла все забыть?
— Постарайся не думать об этом. — Он нежно сжал ее пальцы.
— Но все же это не совсем правда, — сказала Элизабет, открыто посмотрев ему в лицо. — Ты знаешь, я кое-что помню.
Кристофер почувствовал, что его сердце бешено заколотилось в груди.
— Лондон, — пояснила Элизабет. — Я могу представить его себе: собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство, Бонд-стрит. — Несколько мгновений девушка смотрела на него, слегка нахмурившись. Затем она покачала головой: — Но я никого не помню.
— Это пройдет, Элизабет.
— Еще я помню войну, — добавила она, снова нахмурившись. — Наполеон Бонапарт. Наши войска в Испании. Война ведь закончилась, правда? Мы победили. Где я могла слышать это?
— Это правда, — подтвердил Кристофер. — Все постепенно встанет на свои места. Только нужно время.
— Да. — Она улыбнулась и, застав его врасплох, высвободила свои руки и обняла его за шею. Элизабет снова рассматривала его лицо. — Ты единственный, кого я помню на этом свете, Кристофер, — сказала она. — Как хорошо быть рядом с тобой. Я знаю, что люблю тебя. Хоть это меня утешает. Было бы ужасно, если бы я и тебя не помнила.
Он, как и прежде, мог обхватить руками ее талию, сомкнув руки у нее на поясе. И мог утонуть в ее глазах.
— Я думаю, — сказала она, — что люблю тебя очень м сильно. Я часто говорила тебе об этом? Возможно, после семи лет замужества я многое принимала как должное и забывала говорить тебе это.
— Лишний раз никогда не помешает повторить, — откликнулся Кристофер. Девушка долго смотрела на него.
— Ну? А ты не собираешься вернуть мне комплимент? — поинтересовалась она.
Это было неизбежно. Но удивительно, Кристоферу не хотелось избежать этого момента. Наверное, это действительно была правда. Иначе и быть не могло. Кроме того, подумалось ему, ненависть и любовь по сути очень похожи — это глубокие и всепоглощающие эмоции. Они разнятся только тем, что одна эмоция положительная, а другая — негативная.
— Я люблю тебя, — еле слышно прошептал Кристофер.
— Я вырвала у тебя это признание? — Улыбка Элизабет стала неуверенной. — Прости меня, мне не следовало делать это.
Кристофер крепче обнял девушку за талию и с силой притянул к себе.
— Я люблю тебя. — Наклонив голову, он посмотрел на нее, а затем поцеловал.
“Я встаю на зыбкую почву”, — подумал Кристофер, поднимая голову после долгого поцелуя. Очень зыбкая почва. Но ведь он предвидел это, сказав, что она была его женой. Он сам сказал ей это. И он не был уверен, что поступил бы иначе, если бы можно было вернуть назад эту минуту.
— Кристофер, — сказала девушка, дотронувшись до него рукой, — я чувствую себя гораздо лучше, синяки прошли, и голова уже почти не кружится.
— Хорошо, — одобрил он, догадываясь, к чему она клонит.
— Мне кажется, что моя жизнь уже может вернуться в обычное русло, — сказала она, и ее взгляд скользнул по его груди. Она сделала глубокий вдох. — Я думаю, что сегодня вечером смогу вернуться в нашу комнату.
Кристофер затаил дыхание.
— Может, нам следовало бы немного подождать, — ответил он. — Доктор говорил, что ты сильно ушибла ребра. Кроме того, тебе может быть непросто спать с незнакомцем.
— Я стараюсь учесть возможность того, что моя память может не вернуться, — ответила Элизабет. — Шишка на голове прошла, но в памяти ничего нет, кроме нескольких бесполезных подробностей о Лондоне и о войне. Я хочу попытаться жить нормальной жизнью, Кристофер. Если ничего не изменится, то придется копить новые воспоминания. Ты не хочешь, чтобы я вернулась?
Вместо ответа Кристофер прижал ее к себе и погладил по щеке.
— Я жду твоего возвращения, — сказал он, искренне веря в сказанные слова. Сам себе он казался безрассудным. Но эта одержимость не была нежеланной, а совсем наоборот. Искушение быть с ней стало непреодолимым с того самого момента, когда Уикенхем сказал ему о свадьбе Элизабет.
