В очередной раз живописала дочь Ингвальда все ужасы того вечера, когда была сожжена обитель Святой Хранительницы Итенель. Кровавые подробности смогли отвлечь девочек от болтовни, а Рауда от беспрестанного копирования брата. Оставалось лишь дивиться детскому жестокосердию. Глаза этих милых созданий во время рассказа светились неподдельным любопытством и восторгом. Ответив на неизбежные вопросы и выслушав положенные соболезнования, на несколько благостных минут Астейн была предоставлена самой себе, и вновь накинулась на еду.
Адальгис и Фархильд что-то вновь начали обсуждать, и, даже словно бы спорить, а потом, в наступившей внезапно тишине, хором прокричали:
– А у нас Мэйв убили. Это наша служанка. Шею свернули!
Прозвучало это так, словно девочки хотели похвастаться ярким событием. Эхо детских голосов еще долго отскакивало от каменной кладки стен.
– Да, – подхватил Рауд, – отец ее сам нашел, когда мы охотились. Она еще теплая была!
– Ее нахцерер убил, но тело сожрать не успел и кровь даже не выпил – папа помешал! – Алый румянец расцвел на щеках близняшек. – И тебя сожрет, если одна на болота пойдешь! Он здесь уже многих убил и тела в топь уволок! – Адальгис сделала большие глаза, явно ожидая от гостьи возгласов ужаса и удивления.
– Дай я расскажу, что ты все время рассказываешь?! – Фархильд ткнула локтем сестру, и заговорила скороговоркой, боясь, что кто-нибудь снова перехватит инициативу: – У него там, в болотах, есть тайное логово. Сначала придушит чуть—чуть, а потом и тащит. А знаешь, куда он их тащит? Прямиком к Дочерям Тьмы! Но в этот раз охотники ему помешали.
Девочки при поддержке Рауда уже изготовились посвятить онемевшую жертву во все подробности этой истории, но громкий окрик графини заставил детей вжать головы.
– Хватит! Почему я весь вечер должна выслушивать всякие ужасы и городские сплетни?
– Дети просто хотели показать, что и у нас жизнь не стоит на месте и полна самыми невероятными событиями, – ни на кого не глядя пробормотала тетушка Ута.
Графиня бросила в ее сторону презрительный взгляд, под туго натянутой кожей заходили желваки. Астейн поспешила пониже склониться над миской. Менее всего ей хотелось становиться невольной свидетельницей конфликтов, корни которых уходят в неведомое прошлое.
– Ересь, словно плесень, губит чистые души. Даже эти невинные головы оказались заражены ее гнилостными миазмами, – глухо проговорил жрец и поджал губы.
– Может, это оттого, что кто-то пренебрегает своими обязанностями и не столь ревностно служит Предвечному Свету, как следовало бы? – Конрад проговорил это чуть слышно и подчеркнуто равнодушно.
Кому бы эта фраза не была адресована – реакции на нее не последовало.
– Я потом все расскажу, – выдохнула Урсула, поднеся бокал к губам.
Трапеза только начиналась, а потому вскоре последовала вторая порция вопросов, один из которых, впервые за вечер, задал граф.
– Милое дитя, – высокопарное вступление заставило Астейн в очередной раз поперхнуться переперченным вином, – как же тебе удалось совершить столь долгий и полный опасностей путь в одиночестве?
– Отчего же в одиночестве? – охотно отвечала она. – До Норхейма мне помогли добраться хуторяне, что живут неподалеку от обители, а потом шла я в компании добрых купцов.
– Нордеры? – в голосе графа впервые прозвучал интерес. – И как же их звали? Куда они направлялись?
– Старшего звали Рагнар, сын Свана. С дальним родичем своим, Бьёрном, возглавлял он небольшую группу торговцев. Знаю, что были с ними мастера-ювелиры. Ехали в Ансгахалл, насколько я поняла, но прежде намеревались сделать немалый крюк и заехать в Бронгард. А здесь у них дела какие-то.
– Мы знаем этого Рагнара, сына Свана, – оживилась Ингерн. – Они с Бьёрном каждый год по осени сюда заезжают. Красивые у них бывают побрякушки – хоть какая-то радость в нашем захолустье. Помните, посвященный, в прошлом году?
– Как не помнить! – Скулы жреца окрасились пурпуром. – Купцы они хорошие, честные и товар у них интересный.
– Купцы! – хмыкнул граф Эрхард. – Все они теперь шпионы Лиса. В наше время честные купцы перевелись. На севере слышали, что ваши южные родичи заключили с лесными эльфами союз? С тех пор мы к Великой Битве на шаг ближе стали. Южные нордеры осмелели, всю торговлю здесь теперь держат. Вот уже два года, как контроля вовсе не стало: дикие эльфы всех верных слуг имперских погнали. Магистр Волгран так из Брогенхейма бежал, что пятки сверкали. Они же там храм Предвечного Света сожгли! А маркграф, одно слово трус, окольными путями, через северные рубежи, крался. На одну ночь здесь задержался и дальше поскакал. За что и поплатился. Эти твари лесные все про нас знают, а мы даже не догадываемся где их столица! А скажи-ка мне, Астейн, не было ли с ними еще кого? Может, заметила что-то, услышала?
Вновь вспомнив в тот миг Ульвейна Вороново Крыло, девушка устыдилась вспыхнувшего жара и поняла, что заливается румянцем. Что сотворит граф с племянницей, узнав, что та одному из этих лесных бандитов отдала свою любовь?
– Оставь Астейн в покое, она не шпионка тебе! – Ингерн бросила на мужа недобрый взгляд из-под тяжелых полуопущенных век. – Девочка и без того много пережила. Ей не до политики сейчас. Нас здесь не слишком жалуют, Астейн, вот твоему дяде повсюду враги и мерещатся.
– Нет, нет, тетушка, – поспешила та не допустить семейную ссору по такому ничтожному поводу, – мне вовсе не сложно. Ехало с ними с полдюжины вооруженных людей да пара ремесленников не то с сыновьями, не то с подмастерьями. Был с ними еще один купец – Ислейв, сын Торварда.
Не зная, что еще сказать, она умолкла и в некоторой растерянности вглядывалась в окаменевшее лицо дядюшки, ожидая новых вопросов. Граф Эрхард молчал. Взгляд его сделался пугающе пустым. Не будучи уверена, что он услышал сказанное, Астейн уже хотела все повторить, но неожиданно хриплый и глухой голос заставил ее похолодеть:
– А как выглядел этот сын Торварда?
Столь явный интерес к молодому купцу удивил не только ее: все оторвались от еды и посмотрели на графа. За столом воцарилась тревожная тишина.
– Высокий, – голос предательски дрогнул и пресекся. – Светловолосый. Глаза светло-карие. Не знаю, дядюшка, что добавить.
– Хорошо, Астейн. Полагаю, всем нам пора заканчивать трапезу. За окнами уж ночь давно, нечего зря свечи жечь. Да и день завтра длинный.
Вздохнув про себя с облегчением, Астейн наивно понадеялась, что расспросы на этом прекратятся. Увы, последний вопрос нагнал ее, и словно стрела, пригвоздил к табурету, заставив покрыться мерзким липким потом. То была Ингерн, спросившая о том, чего изгнанница так боялась:
– Астейн, а как случилось, что ты оказалась в обители? Мне казалось, Ингвальд не из тех, кто позволит уйти дочери в монастырь. К тому же Предвечный Свет еще не озарил земли северных нордеров. Ведь тебе наверняка должен был он подобрать достойную партию, чтобы пополнить амбары и расширить границы своих и без того немалых земель. Да и вообще, он закоренелый грешник. Он даже Хозяйке Леса жертв не приносит!
Не известно, какой ответ предполагала услышать графиня, но один заготовленный у Астейн все же был – не зря репетировала его всю дорогу от Норхейма.
– Партия была, – отвечала девушка чересчур поспешно и бойко, – но мы с батюшкой договорились, что если с суженым что-нибудь случится, то он не станет препятствовать моему уходу в обитель.
– И случилось? – охнула Ута Ренсбургская.
– Случилось. Погиб он от орочьей стрелы, после чего отправилась я в земли Хенделана, где и приняла Предвечный Свет и заступничество Всеблагой Девы-Матери.
– Бедное дитя! – запричитала милая старушка. – Так мало прожила и столько испытала!
Ужин поспешили завершить, но Ингерн в отличие от старушки Уты, поверила племяннице не вполне. Вопросов, правда, больше не задавала.
За мутными зеленовато-дымчатыми стеклами догорал закат. Замок погружался во мрак. Слуги разносили дурно пахнущие свечи и выгребали уголь из очага. Старательно они рассыпали его по железным корзинам, предназначенным для обогрева удаленных углов зала и прочих помещений. Астейн поселили вместе с Урсулой, тетушкой Утой и девочками в «женской» комнате выше этажом.
Помещение оказалось небольшим, что для холодного замка было скорее характеристикой положительной. Здесь располагались две тяжелые резные кровати – одна узкая для Уты Ренсбургской. Вторая же – непомерно широкая, занимавшая всю середину комнаты, предназначалась для остальных девиц графской семьи. Кроме этих предметов мебели сюда втиснулась еще пара кованых сундуков да колченогий табурет. На плоской крышке одного из сундуков, что прижимался к кровати Уты, покоились толстые фолианты, в одном из которых Астейн признала «Золотые Речения», хорошо знакомые по обители. Блеклые гобелены скрывали каменную кладку и придавали спальне подобие уюта. Астейн растерянно огляделась и, наконец, решилась спросить Урсулу об отхожем месте – последний раз ей довелось справлять нужду еще в дороге, а пользоваться тем сосудом, что зазывно блестел медным боком из-под кровати, совсем не хотелось. К тому же, с лестницы уже доносились звонкие голоса близняшек.
