Кен Бруен
Стражи
Посвящается
министру юстиции
(январь 1993 — декабрь 1994)
Выражаю особую благодарность
Винни Брауну,
книжному магазину Чарли Бирна,
Филу Кеннеди
и Ноелу Макджи
Трудно представить, чтобы кого-нибудь выкинули из нашей полиции. Нужно очень постараться. Если только ты не покроешь себя общественным позором, там будут терпеть практически все.
На мне испробовали многочисленные
предупреждения
замечания
последние предупреждения
выговоры,
но я никак не исправлялся.
Вернее, не протрезвлялся. Не поймите меня неправильно. Между полицией и выпивкой — древние, почти любовные отношения. Более того, на полицейского-трезвенника смотрят с подозрением — если не с презрением, — как в самой полиции, так и вне ее.
На учениях наш начальник говорил:
— Мы все любим опрокинуть кружку-другую.
Кивки и одобрительное ворчание присутствующих.
— И людям нравится, когда мы выпиваем кружку-другую.
Чем дальше, тем лучше.
— Они не любят сволочей.
Он помолчал, чтобы мы все прониклись. Сделал особое ударение на последнем слове.
Через десять лет я получил третье предупреждение. Вызвали к начальству, предложили обратиться за помощью:
— Времена изменились, сынок. Сейчас появились всякие там программы, открываются реабилитационные центры и все такое. И вовсе не стыдно туда пойти. Там вместе с тобой будут и священники, и политики.
Меня так и подмывало спросить: «Думаете, из-за этого я туда помчусь задрав штаны?»
Но я пошел. Какое-то время не пил, потом постепенно начал по новой.
Это большая редкость, когда полицейский получает назначение в родной город, но начальство, видно, решило, что здешний воздух мне поможет.
Холодным февральским вечером отправились на задание. Темно как в аду. Ловили слишком резвых водителей на окраине города. Дежурный сержант заявил:
— Мне нужны результаты. И ничего слушать не желаю.
Напарником моим был Кленси, парень из Роскоммона. С ним было легко, и он вроде бы не обращал внимания на мое пьянство. У меня с собой был термос с кофе, можно сказать, пуленепроницаемым от коньяка. Очень славно шло.
Слишком славно.
Работы было мало. Видно, прошел слух о нашей засаде. Подозрительно, что водители не превышали скорость.
Кленси вздохнул:
— Они про нас проведали.
— Точно.
И вдруг мимо просвистел «мерседес». Радар заклинило.
Кленси закричал:
— Боже!
Я воткнул передачу, и мы рванули. Сидящий рядом Кленси попросил:
— Джек, сбавь скорость. Кажется, нам об этой машине лучше забыть.
— Что?
— Номерные знаки… Ты заметил?
— Да, ну и что?
— Это из правительства.
— Какой кошмар!
Я включил сирену, но прошло не меньше десяти минут, прежде чем «мерс» остановился. Когда я открыл дверцу, Кленси придержал меня за руку:
— Ты поаккуратнее, Джек.
— Ясное дело.
Я постучал в окно водителя. Он медленно опустил стекло. Ехидно улыбаясь, спросил:
— В чем дело?
— Вылезай.
Он не успел ответить, как человек, сидящий на заднем сиденье, наклонился вперед:
— В чем дело?
Я его узнал. Та еще шишка.
— Ваш водитель ведет себя как сумасшедший, — сказал я.
Тогда он спросил:
— Вы хоть имеете представление, с кем разговариваете?
— Ага, с говнюком, который трахает медсестер.
Кленси пытался оттащить меня и шептал:
— Господи, Джек, отстань от них.
Шишка вылез из машины и направился ко мне. Заорал, полный праведного гнева:
— Ты, щенок паршивый, считай себя безработным. Ты хоть представляешь, что теперь будет?
Я сказал:
— Я точно знаю, что теперь будет.
И врезал ему по зубам.
Вне полицииВ Ирландии нет частных детективов. Ирландцы такого не потерпят. Почему-то для них частный детектив — почти то же самое что стукач. Здесь можно делать почти все, но стучать нельзя.
Я просто начал собирать информацию. Не слишком трудное дело, но требует терпения и ослиного упрямства. Последнее — моя врожденная черта.
Однажды на улицу я не вышел и не закричал: «Господь решил сделать меня сыщиком!» — Господу было все до лампочки.
Есть Господь, и есть его ирландский вариант. Поэтому он может на все плевать. Не то чтобы ему не интересно, он просто не хочет, чтобы его беспокоили.
Из-за моей прошлой карьеры считалось, что у меня есть связи. Что я знаю, как все происходит. Некоторое время меня разыскивали и просили помочь.
Иногда мне везло, и я помогал. На этой хлипкой основе начала создаваться репутация. Самое главное — я мало просил за свои услуги.
Пивная «У Грогана» не самая старая в Голуэе.
В то время как в других заведениях увлекались
унисексом
низкокалорийной пищей
караоке
наркотиками,
она осталась такой же, какой была лет пятьдесят или даже больше назад. Разве что по мелочам изменилась. Все тот же посыпанный опилками пол, на который можно плевать, жесткие сиденья, никаких финтифлюшек. Здесь пока еще не появились
левые спиртные напитки
миксеры
спешащие клиенты.
Это серьезное место, где можно серьезно надраться. Никаких вышибал и переговорников у дверей. Эту пивнушку не сразу найдешь. Надо пройти вверх по Шоп-стрит, пропустить Караван-стрит, свернуть в небольшой переулок — и вы дома. Даром там не напоят, зато полная свобода.
Мне там нравится. Это единственное заведение, где мне ни разу не загораживали вход. Ни разу и никогда.
Там нет никаких украшений. На замызганном зеркале — крест-накрест две клюшки для травяного хоккея. Над ними в общей раме три фотографии. На них Папа Римский, святой Патрик и Джон Ф. Кеннеди. ДФК — в центре. Ирландские святые.
Когда-то папа занимал почетное центральное место, но после Ватиканского совета его понизили в должности. Теперь он слева.
Опасное положение.
Не знаю, какой он папа по номеру, но выглядит, как они все. Весьма вероятно, что он вскоре снова займет положение в центре поля.
Шон, хозяин пивной, — он помнил Клиффа Ричарда, когда тот был молодым, — сказал:
— Клифф был английским Элвисом.
Надо же до такого додуматься.
Эта пивнушка была моим офисом. Я по утрам обычно сидел там и ждал, когда мир постучится и войдет. Шон приносил мне кофе. С каплей коньяка… чтобы убить горечь.
Иногда Шон казался таким хрупким, что я боялся, что у него не хватит сил сделать несколько шагов до моего столика.
Чашка качается на блюдце и гремит, как самые плохие новости.
Иногда я говорю ему:
— Возьми кружку.
Он пугается и отвечает:
— Не положено!
Однажды я поинтересовался, не трясется ли он в унисон с чашкой.
— Ты когда-нибудь уйдешь на пенсию?
— Ты когда-нибудь бросишь пить?
— Что ж, баш на баш.
Через несколько дней после Челтенгема я сидел за своим обычным столиком. Я выиграл несколько фунтов на бегах с препятствиями и не все еще промотал. Читал «Тайм-аут». Покупал газету почти каждую неделю. Путеводитель по Лондону, где рассказывается обо всем, что происходит в столице.
Мой план.
Да-да, у меня был план. Вряд ли бывает что-нибудь более опасное, чем алкаш с планом в голове. Вот какой план был у меня.
Я соберу все до последнего пенни, еще подзайму и двинусь в Лондон.
Сниму квартиру в Бейсуотере и буду ждать.
Вот так. Просто ждать.
Эта мечта помогла мне пережить много тяжелых понедельников.
Шон приблизился громыхая и спросил:
— Так ты собираешься ехать или нет?
— Скоро.
Он пробормотал что-то вроде благословения.
Я отпил глоток кофе, и он обжег мне нёбо.
Прекрасно.
Затем в действие вступил коньяк, согревший мне рот. Эти дивные минуты перед падением.
Застывший на мгновение рай.
Д. М. О'Нил в «Даффи умер» писал, что коньяк освобождает дыхание, а потом снова не дает дышать. Более того, приходится вставать все раньше и раньше, чтобы допиться до трезвости к открытию.
Попробуйте объяснить все это человеку, не страдающему такой привязанностью к выпивке.
В пивную вошла женщина, огляделась и прошла к стойке. Я пожалел, что выгляжу так себе. Опустив голову, попробовал задействовать свои детективные способности. Или, вернее, наблюдательность. Я только взглянул на нее. Что мне запомнилось? Темное пальто средней длины, хороший покрой. Глубоко посаженные глаза, носик пуговкой, крупный рот. Хорошенькая, но не слишком. Туфли на низком каблуке, хорошие, кожаные.
Вывод: дамочка не по мне.
Она заговорила с Шоном, он показал на меня. Она направилась ко мне, и я поднял голову.
