— Мне нужна твоя помощь, — сказала я, дернув Анаис за рукав. — Сейчас нас впустят, и тогда…
Я не договорила. За дверью рухнуло что-то и загремело, потом вылетело стекло, детский плач так хлестнул по ушам, что дернулся даже Фредо, который был вроде бы без сознания. Я представила, что Люсьена сцепилась с Симоном не на жизнь, а на смерть, а может, и не Люсьена, а может, два покойника ожили и в доме зомбиапокалипсис…
Нет. Затихло все, кроме крика ребенка, и дверь приоткрылась. Я робко шагнула вперед.
— Это я, — крикнула я предупредительно, — Валер.
— Ага, я так и понял, — услышала я голос Симона. Он вышел, щурясь на солнце.
Я повернулась.
— Снимайте Фредо, несите его… — если Жак не поможет, Фредо умрет тут же, на улице, от болевого шока. — Заходите все в дом. Жак… А вы?
Жак. Жук Жак, что он вообще делал на той улице? И так спокойно, словно принимал овес для своих кобыл от лабазника?
— Я же сказал, нам с тобой не по пути, — напомнил он и нахмурился. Женщины неловко пытались стащить Фредо, он стонал в голос, и Жак все же отвлекся от меня.
Все, кроме Симона, который теперь не отходил от телеги, и меня, зашли в дом под марш — вопль ребенка. Малыш Жизель проснулся тоже, и я хмыкнула: добро пожаловать в ад. Симон вздрогнул и напрягся: к нам, абсолютно точно к нам, шли два мужика и женщина. Твердым шагом, как хозяева города, и отвратная весть — кто тут хозяин в этот самый час?
Я дождалась, пока Жак вернется. Он закрыл за собой дверь, встал напротив меня, проследил, куда смотрит Симон, и протянул руку к одному из мешков.
— Я дам тебе немного хлеба, а ты взамен заберешь его, — он кивнул на мальчика. — От него мне толку нет. Решай. Только быстро.
— Давай хлеб.
Пока те трое не подошли, и разбирайся с ними сам, старый лис. А они уже близко, и Симон, который следил за ними испуганно, ни слова не говоря, прошмыгнул в дом. Следом — я с двумя кирпичами хлеба, которые успел всучить мне Жак.
Я задвинула засов и осмотрелась.
— Фуко, — приказала я, и тот в два прыжка подскочил ко мне, голодными глазами глядя на хлеб. — Нет. Сперва ты и Симон найдете что-нибудь… вон хотя бы тот стол, перевернете его и задвинете окна. Окно, которое разбито. Потом так же закроете и другие окна. Понятно? Потом — обед. И помните, это все, что у нас пока есть.
Откуда у Жака хлеб? Неважно. Потом спрошу у мальчишки, если он знает, ответит. Или нет.
Жизель сориентировалась быстрее всех. Никакого стыда и смущения женщины этого сословия в эти времена не испытывали: она без малейших колебаний вывалила из робы обе налитые молоком груди и кормила младенцев. За ее спиной стояла измученная Люсьена. Фредо положили прямо на пол, Мишель сидела рядом с ним, и я покачала головой, но — это потом.
Я выглянула в окно. Вроде тихо, день скоро начнет угасать, наступит ночь, пора иных опасностей этого мира. Тех троих уже не было, и телега Роша медленно удалалясь вверх по улице, провожаемая взглядами занимающихся мародерством крестьян.
— Никто из них не выходит из города, — вслух заметила я. — Это странно. Почему закрыты ворота? Их не выпускают?..
Мои реплики повисли в воздухе. Кашлянула Анаис.
— Его надо перенести… наверх, — негромко сказала я. — И ты уверяла, что знаешь, как лечить.
— Я могу из любой бабы достать хоть десяток младенцев, — хохотнула она. — Но многого ты от меня не требуй, святой брат.
— Он умрет, если мы ничего не сделаем.
— Он и так умрет.
«Знаю», — хотела ответить я, но промолчала. Может, нет. То, что я приняла за серьезное заражение, может оказаться грязью. Да, состояние Фредо дрянь, но кто знает, возможно, его рано хоронить.
Люсьена не вытерпела, кинулась помогать Фуко и Симону. Мальчишка был глупый, но ловкий, а вот у Фуко руки явно росли из неверного места. Но худо-бедно под крики Люсьены стол они перевернули и окна забаррикадировали, а я поняла наконец, что громыхало, когда Симон открыл дверь. Люсьена, предоставленная сама себе, наплевала на вопль ребенка, а может, он удовлетворился сосанием пустой груди и уснул, и его приемная мать соорудила возле двери — зачем возле двери? — замысловатую конструкцию, которую и обрушил Симон, благо что без последствий для себя самого.
— Пока хватит, — устало сказала я Люсьене и ее криворукой бригаде. Меня опять повело, а желудок сильно кольнуло. — Я сейчас дам вам хлеб… Тут есть вода. — И два трупа. Черт бы это все побрал. — Я сейчас ее принесу. Анаис, тебе придется постеречь хлеб, может, заодно и нарежешь его?
Кому из присутствующих я могу вручить нож? Той, у кого и так свой имеется. Я положила на прилавок каменные буханки и пошла в кухню. По испуганному взгляду Люсьены я догадалась, что она туда тоже наведалась. Но молчит — здесь никого не удивить двумя покойниками?
В мешке я видела горшок, так себе, без того битый, но сколько-то воды я смогу туда налить, вяло думала я, опускаясь перед раскиданным барахлом на колени. Лечь бы сейчас прямо здесь и уснуть. На пару минут. Это ведь ничего не изменит? Но сперва мне надо немного поесть…
Я налила воды в горшок — вонючей, мутной теплой воды. Подумала, выплеснула налитое, повисла на невероятно тяжелом рычаге, спуская воду, подождала, пока она станет немного светлее и не будет так противно вонять. Но я уже не могла отличить, откуда исходит запах… Откуда бы ни исходил, этих двух постояльцев нам придется выкинуть из дома, когда стемнеет. Шатаясь, я пошла назад, в торговый зал, где священнодействовала Анаис, нарезая острым ножом бруски хлеба.
Мне тоже достался кусок. Никогда в своей жизни я не ела ничего тверже и вкуснее, и никогда в жизни мне не давался кусок хлеба такой болью и кровью. Мало соображая, что делаю, я макнула хлеб прямо в горшок и держала его так, ждала, что он размокнет. Горшок у меня отобрал Фуко, хлебнул от души, на него смотрела страждущими глазами Мишель, а я стояла со своим размокшим куском как голодный гоблин, и вид, наверное, имела точно такой же.
Анаис резким жестом воткнула нож прямо в стойку — я охнула. Она и голову размозжит так же непринужденно. Мне очень повезет, если не мне.
Я толкнула Фуко, чтобы он оставил немного воды остальным. Он сразу уставился на мой кусок хлеба, и я, пока не лишилась своей скудной еды, поспешила запихнуть ее в рот.
— Держи, — с набитым ртом проговорила я, передавая горшок Мишель. Анаис обернулась.
Будь я не настолько измотана и не так сильно избита — а ведь это были свои, что будет, когда — если — я доживу до чужих? — я успела бы отскочить. Но соперничать с женщиной, которая была в два раза крупнее меня, здоровая и сильная, я не могла.
Она выбила горшок из моей руки, он отлетел метра на два и разбился вдребезги. Мишель вскрикнула, Жизель вскочила, а Анаис схватила меня за грудки. Сейчас вторую руку она протянет к ножу — и мне крышка.
— Ах ты рыбья твоя душа! — зашипела она, притягивая меня к себе ближе. Я захрипела. Сил сопротивляться у меня не было — зато у меня был еще один нож. — Угробить нас захотел? Кто тебя подослал, пащенок? А ну говори!
Глава восьмая
— Во-первых, поставь меня на пол, — твердо, насколько могла, выдавила я. Воздуха мне не хватало. — Во-вторых, это был единственный целый горшок.
Рука моя нащупала нож за поясом. Недооценивать противника очень опасно. Даже если этот противник — девчонка.
Но и Анаис привыкла к взбрыкам девушек, знала бы она, кто я, и мне несдобровать. Пока меня защищал образ монашка — я этим пользовалась. Можно вытащить нож, но сколько я после этого проживу?
— Именем Молчащих, ты меня задушишь, — прохрипела я. Безрезультатно. — Там… кх-хе… вода в кухне. Пойдем вместе.
Анаис выпустила меня, и я не знала, что сработало: имя местных божеств или факт, который уже можно было проверить. Я пыталась отдышаться, во всем был один плюс — очередная встряска согнала с меня невыносимую сонливость, и у меня затеплилась надежда, что я сперва закончу дела, а потом упаду и просплю, сколько получится.
