Если большевики расстреливали за принадлежность к белому движению или по подозрению в таковой, то белые – за принадлежность к красному. Если чекисты убивали заложников за убийство Урицкого и ранение Ленина, то колчаковцы и деникинцы мстили противникам за расстрел царской семьи.
Таким образом, и «революционный», и «контрреволюционный» террор неразрывно связаны между собой и предполагают друг друга. Они представляют собой исторические реалии, многократно заявлявшие о себе массовыми убийствами, необузданной жестокостью и произволом. Однако есть проблема в определении того, в какой мере эти взаимообусловленные формы террора являются методологически неуязвимыми с точки зрения исторической объективности? Насколько они соответствуют критерию наиболее общей классификации форм террористической деятельности? Вся сложность данной проблемы заключается в том, что в процессе классификации существенную роль играет субъективный фактор: что считать революцией и что считать контрреволюцией? Какой позиции в этом вопросе придерживается исследователь?
Как отмечалось, о «революционном» и «контрреволюционном» терроре можно говорить лишь тогда, когда субъекты террора, в качестве которых выступают, с одной стороны, еще официальная, хотя и нелегитимная, а с другой – пока еще неофициальная, но уже легитимная власти, достигли равенства политических, идеологических, военных, финансовых возможностей в борьбе за утверждение своей власти. При этом террор выступает в качестве основного, а иногда и единственного метода преломления сложившейся ситуации.
2. Подрывной и репрессивный террор. Подрывной террор направлен на дестабилизацию или полное разрушение той или иной системы политической власти, на подрыв ее изнутри с помощью разнообразных приемов и методов насилия (взрывов, убийств, захвата заложников и т. д.). Чаще всего к подрывному террору прибегают иностранные государства, которых не устраивает существующий в том или ином государстве политический режим. Например, экономическая блокада и ракетные обстрелы США территории Ирака до агрессии преследовали цель ослабления экономики страны, что, в свою очередь, по расчетам американских стратегов, привело бы к еще большему обнищанию народа Ирака, за которым последует «бунт» и смена политического режима. Использовались «проблемные» для властей Ирака группы населения, в частности курды, которых финансировали, инструктировали и вооружали. Репрессивный террор, напротив, направлен на сохранение существующей политической власти путем подавления, уничтожения, изоляции действительных или мнимых противников. Обе эти формы неразрывно связаны между собой: наличие одной предполагает существование другой.
Подрывной и репрессивный террор внешне схожи с революционным и контрреволюционным террором и по своей направленности объективно совпадают, хотя и не являются их простыми аналогами. Различие состоит в том, что «революционный» и «контрреволюционный» террор, как правило, регламентируются временными революционными принципами и ограничены периодом смуты, тогда как время действия субверсионного и репрессивного террора практически безгранично.
В некоторых случаях подрывным может быть и терроризм. В частности тогда, когда этот вид терроризма является своего рода прелюдией и предпосылкой революционного террора. Примерами подрывного терроризма могут служить террористические действия «Баадер-Майнгоф» в ФРГ, «Красных бригад» в Италии и т. д. Действия этих групп, несмотря на малочисленность их участников, характеризовались исключительной дерзостью и активностью и в течение сравнительно длительного времени существенно дестабилизировали политическую обстановку и держали в страхе обывателей. В подобных случаях репрессивный террор выступает в качестве пролонгированного варианта и модификации контрреволюционного террора.
Диалектика взаимодействия названных двух видов террора сложна и противоречива. Субъекты террора на политической сцене могут меняться местами, равно как и политические декорации, революционер может стать контрреволюционером и наоборот, однако в функциональном плане субверсионный и репрессивный террор сохраняют свой безличный характер: первый – это всегда подрыв и дестабилизация, второй – это всегда подавление.
3. Идеологический (или духовный) террор по своей сути является дополнением к другим видам террора, которые сопровождаются применением в жертвам физического насилия. Меры физического воздействия в отношении жертв террора известны человечеству с древнейших времен. Особенно памятны многие примеры и факты из истории Средневековья, связанные с деятельностью святой инквизиции по выявлению «отступников» и «еретиков», а также лиц, преимущественно женщин, подозреваемых в тайных сношениях с дьяволом. Всего за долгие годы разгула инквизиции в Испании было живьем сожжено 31912 человек[120]. Прочно в историю человечества вошли инспирированные судилища, жертвы которых после нечеловеческих пыток, мучений и издевательств были преданы сожжению (например, Ян Гус и Жанна д'Арк). Но любая форма террора так или иначе влечет за собой физические страдания жертв. Поэтому считаем излишним выделение в качестве самостоятельного вида физический террор, тем более, что методов физического воздействия на действительных или мнимых противников режима человечество придумало великое множество. И физический террор, как и духовный, преследует одну цель – сокрушение своих жертв, их физическое и моральное истощение.
Выделяя в качестве самостоятельной категории идеологический (или духовный) террор, мы исходим из того, что имеет свою специфику в том смысле, что он реализуется не только в застенках, но и является атрибутом психологического климата тоталитарных режимов. Этот вид террора проявляет себя в преследовании людей за инакомыслие, в лишении их права иметь свое мнение, в существенном ограничении свободы, во вселении в них экзистенциального страха. Страх перед угрозой быть объявленным «врагом народа» превращал людей в послушное орудие реализации безумных планов и действий правителей путем деформации нормальной человеческой психики и зомбирования. Конечной целью духовного террора является выведение нового антропологического типа – конформиста, жизнерадостного робота, зомби, вернее, адекватно политической системе функционирующего человека.
В прежние эпохи идеалом воспитания с точки зрения сохранения существующего соотношения сил считался лишенный эмоций послушный исполнитель, который вследствие отсутствия связи со своим собственным миром чувств безоговорочно помогает осуществлять разрушительные планы власть имущих. Концепция массового подавления воли народа и воспитания слепого послушания весьма удобна тоталитарной власти, постоянно нуждающейся в соучастниках, которые без колебаний позволяют ей использовать себя для бесчеловечных поступков. В этом смысле подавление индивидуации в рамках идеологического террора означает культивирование разрушительной ненависти масс в отношении жертвы, выбранной властью по характерному признаку (нация, социальная группа, партия и пр.).
В осуществлении подобного рода идеологического или духовного террора преуспели гитлеровская Германия и СССР в период правления Сталина. Хладнокровная жестокость, с которой фашисты убивали женщин и детей в лагерях смерти, – это прямой результат селекции преступников и палачей с «нордическим характером» в условиях духовного террора. Та же практика осуществлялась и в бывшем СССР в период правления Сталина. «Всесильное государство свирепо расправлялось с каждым, кто им не восхищался. Невиданные за всю историю человечества репрессии тоталитарного режима парализовали людей, выработали у них чувство страха, собственной неполноценности, неуверенности. У этих людей появилось стойкое чувство собственной вины перед режимом, ибо были единицы, которые сомневались в правоте режима и его вождей», – пишет М. Буянов[121]. Сомневающихся в правоте режима или даже могущих засомневаться в ней в будущем можно было высылать из страны в соответствии с декретом ВЦИК, принятым в 1922 г., об административной высылке за границу и в северные губернии. Такой высылке подверглись деятели российской и мировой науки (Н. Бердяев, С. Франк, С. Булгаков, И. Ильин, С. Трубецкой и др.)[122]. Точных данных о числе высланных нет, но предполагается, что оно превышает 300 человек[123].
Важной и непременной составляющей идеологического террора является политика разрушения исторически сложившихся аксиологических стереотипов сознания людей, их традиционно определившихся представлений о добре и зле, справедливости и несправедливости, правде и лжи. Под воздействием массированной пропаганды и укоренившегося страха перед всесильной репрессивной машиной у людей формируется иррациональное мировосприятие, искаженное представление о вещах и фактах. В таких условиях люди постепенно превращаются из объектов психологического исследования в объект психиатрии[124].
