Да, это кайф. Мой личный и почему-то всегда завязанный на экстриме.
Так я – экстремал?
Упаси господи! Я трусиха отчаянная и самозабвенная. Но думать – это наслаждение. Неторопливо, в ритме шага или бортовой качки, за чашкой кофе или сигаретой…
– Что загрустила? – воткнулся в мои мысли голос Инессы.
– Разве? – удивилась я. Неужели от занятий любимым делом у меня такой кислый вид делается, что вызывает сочувствие?!
– Вспомнила кого-то из своей родни?
– Нет, моя родня мне беспокойства не доставляет.
– Тогда о чем?
– О ком. Я думаю о женщине, которая почему-то вошла в мужской туалет и заперлась, – совсем чуть-чуть соврала я.
– На фига она тебе нужна? – прищурилась Марченко.
Действительно – на фига?
Тип в клетчатой кепке никак не мог быть женщиной: фигура, походка, решительность движений – вряд ли я могла обмануться.
А адамово яблоко? Было? Мужчина может переодеться женщиной и обмануть всех только при одном условии – если его выпирающий кадык закрыт платком или шарфом. Адамово яблоко – это как целлюлит у женщин – вторичный половой признак.
Представив перед собой шпиона в клетчатой кепке, я поняла, что вспомнить участок его шеи под подбородком не могу. Я вообще к нему не присматривалась ни в целом, ни в частности к чему-то отдельному.
Так могла это быть переодетая женщина?
Нет, не могла. На набережной был мужчина. Но у курьера на корабле может быть сообщник. Женщина.
Все эти мысли в одно мгновение проскочили в моей голове, я посмотрела на мадам Марченко и решительно произнесла:
– Инесса, несколько дней назад со мной приключилась одна неприятность. Прости, но рассказать о ней я не могу, поскольку касается это не только меня.
– Ну-ну, – приободрила Львовна, – я вся уши и могила.
– Отлично. Так вот, я хочу тебя спросить, точнее, попросить рассказать во всех подробностях о том, что предшествовало твоему падению за борт.
– Предшествовало… просить, – фыркнула мадам. – Ты всегда так витиевато выражаешься? Будь проще! Говори прямо! Тебя эта баба интересует?
– Угу.
– Так я ее почти не разглядела. Вот посуди сама, идет женщина, то есть я, и вовсю пялится на мужской туалет? Нет. Я только мельком, боковым зрением ее заметила.
– А если ее там вообще не было?
– Тогда кто в сортире заперся?
Да. Кто?
– Мужчина.
– И не послал меня к черту, когда я туда ломиться начала? – саркастически заметила мадам. – Я пять минут орала как ненормальная, обзывалась всячески.
– Может быть – лорд? Он у нас вежливый…
– Ага. Лорд. В белом платье. Думай, о чем говоришь.
Да уж, странная ситуация получается. Кто-то заперся в кабинке. Вел себя тихо. А через пару минут Инесса Львовна Марченко случайно свалилась за борт.
И осталась жива – уж поистине случайно.
– Инесса, а что ты вообще заметила? Одежду, фигуру, цвет волос?
– Ну-у-у, рост примерно мой, плюс-минус сантиметры. Не худышка, в теле. Блондинка.
– Одежда?
– Незначительные вариации белого. От сливочного крема до жемчужно-серого. Там темно было, а полумрак цвета искажает…
– Это могла быть женщина из команды корабля?
– У официанток белый верх, черный низ, горничные в голубых халатах ходят.
– А если переоделась в цивильное?
– А что обслуживающему персоналу в ресторане верхней палубы понадобилось? – в тон мне ответила Инесса.
Да, обслуживающий персонал пассажиры практически не замечали. В этом Львовна права, они творили свои дела как добрые незаметные духи и сразу исчезали.
– А если это была повариха в белом халате? – не сдавалась я.
– В двенадцать часов ночи?
Беседа продолжалась в форме саркастического обмена вопросами.
– Запертая в мужском туалете? Что ей там понадобилось?!
– Продукты ворует, с кухни несет, а тут ты с воплями.
– Ерунда. Если бы она меня за спиной заметила, то сто раз успела бы на палубу прошмыгнуть. Я в ресторане какое-то время стояла и пальмовые кусты по углам разглядывала. Да и не было у нее ничего наворованного в руках…
– А если ей не дали на палубу выскочить? А? – Мы категорически искали слабые места в версии «роман в мужском туалете» и старались на славу. – Если ей дорогу, например, помощник капитана преграждал.
– Да не было никого на палубе! – кипятилась Инесса. – Не бы-ло! Только китайцы в баре.
Происшествие казалось мне все более и более странным. Слов нет, падение Инессы и женщина в мужском туалете могли быть никак не связаны с историей «клетчатого», но мой внутренний голос нашептывал об обратном: «Есть, Соня, связь. Есть».
– Инесса, насколько я помню, первые несколько дней ты везде с фотоаппаратом появлялась. В тот вечер ты тоже снимки делала?
– Ну.
– Мы можем посмотреть, кто из женщин за ужином был одет в светлую одежду?
– Давай, – легко согласилась Львовна. Как видно, ей самой не давала покоя особа, застрявшая в мужских удобствах, и, подключая к компьютеру цифровой фотоаппарат, она тихонько пробормотала: – Сама хотела давно посмотреть и проверить… да что, думаю, рану теребить? Забыть, и все.
Усевшись за рабочий стол, мы быстро пролистали первые дни круиза, похихикали над парой фотографий и, добравшись до нужного нам вечера, сосредоточились на просмотре.
– Вот, – ткнула пальцем в групповой снимок Инесса, – три фигуры. Две в белом, одна – в беж. И вот, у москвички голубые разводы по белому полю… В темноте я могла полосок и не заметить…
Москвичка в голубых разводах меня не интересовала совершенно. Разрозненная группа из девяти жителей столицы села на «Мадемуазель» гораздо позже. Еще одна дама в белых одеждах была жгучей брюнеткой: миниатюрная китайская переводчица. Так что только две дамы стопроцентно подпадали под данное Инессой описание «высокая блондинка в белом».
– А дама точно блондинкой была? – привередливо уточнила я.
– Абсолютно точно. Причем яркая, без оттенков.
– А волосы длинные?
– Не разглядела.
– А украшения были?
– Слушай, – взъерепенилась вдруг Инесса, – и чего ты в эту бабу так вцепилась?!
– На-а-адо, – вредно протянула я.
– Козни кто-то строит? – Марченко сочувственно нависла над столом грудью.
– Нет, просто так… Размышление одно подтвердить надо.
– А то смотри. За Туполевым твоим охота идет.
– Какая?! – опешила я, и все мысли о чужих женщинах в корабельных туалетах испарились из головы, как утренний туман.
– Простая, – покачивая головой на шее совсем по-змеиному, протянула Инесса. – Попугаихи его плотно обкладывают.
– Откуда знаешь?! – выдохнула я.
Инесса усмехнулась:
– Они администратору ресторана в лапу сунули, чтобы тот им столик рядом с вами обеспечил. Сама слышала, как об этом официантки шушукались.
– Да ну?!
– Точно-точно. Обкладывают.
Я закусила губу и, отвернувшись, посмотрела в окно. Не скажу, что известие меня сильно удивило. Чего-то подобного можно было ожидать.
Компания из четырех женщин с первого дня вызывала у меня живейший интерес. А точнее – недоумение. Они налево и направо распихивали свои визитки, и я отлично знала, что трое из них не имеют к серьезному бизнесу никакого отношения.
Элла, Стелла, Марьяна и Галина Федоровна. Элла торговала БАДами и элитной косметикой, Стелла владела фитнес-центром, Марьяна подвязалась на ниве декорирования чужих квартир. Галина Федоровна – дама основательная, Туполев с ней уважительно раскланивается и считает сильным бизнесменом. У нее в кармане мукомольный комбинат с элеваторами, три хлебозавода и штук двадцать магазинов.
Элла, Стелла и Марьяна – девушки насквозь гламурные, общительные и яркие. Наши столики в ресторане рядышком стоят, и, глядя на их компанию, я почему-то всегда представляю чаепитие в кукольном домике Барби, на которое случайно залетела мудрая ворона. Ворона, пардон, Галина Федоровна всегда выглядит так, словно сама не понимает, что делает в этом игрушечном обществе.
В первый же вечер за ужином Барби громко рассуждали об экзистенциализме, ссылались на Бердяева и тем вызывали у Туполева зубовный скрежет. Мой «карликовый олигарх» терпеть не выносит блондинок, поминающих всуе высокие материи – громко и напоказ, – он любит девушек скромных, скрытно-умных и умеющих вовремя заткнуться за ужином.
– Они тебе, случайно, пакости не подстроили? – продолжала допытываться Львовна.
– Нет. – Я серьезно покачала головой.
– А то смотри, девушки шустрые.
– Туполева такие не интересуют, – все так же в раздумьях, ответила я. Но для себя сделала пометочку – а вдруг?
– Моего тоже не интересуют. Но бдительность проявлять следует, – учила меня Инесса. – Вот я, думаешь, ревнивая? Да ни одной минуточки! Это у нас игры такие – я ревную, он трясется.
