— Теперь давай, заливай мне, что ты шел, чтобы прикончить Штрейхера, — промолвил я.
Из носа Отто на верхнюю губу струйкой стекала кровь. Он утер ее тыльной стороной ладони и исподлобья взглянул на меня.
— Она там, — произнес он. — Зиглинда Штрейхер. Уберите ваши руки.
— Ну-ка, рассказывай, — сказал я. — А она никуда не денется.
Он посмотрел на «Люгер» у меня в руке и облизнул губы. Пот градом катился по его лбу, попадал в глаза, и от этого Отто моргал и щурился.
— Конечно, я здесь, чтобы убить ее, — заявил он. — А потом и ее братца. Я доберусь до них обоих.
— И я оказался здесь очень кстати, не правда ли? — заметил я. — Теперь, когда я все знаю, тебе нет необходимости доводить это дело до конца.
— И что же это должно означать?
— Руст, ты застрелил своего отца. Я это видел и знаю, что ты это сделал преднамеренно. Ты понимаешь, что я не смогу, да и не буду пытаться это доказать. И еще я знаю, что ты здесь вовсе не для того, чтобы убить Зиглинду Штрейхер, а по той же самой причине, по какой ты прикончил старика.
— Свинья, — прошипел он. Его лицо исказилось, и он плюнул в меня. Утершись, я заломил его правую руку за спину и вынудил опуститься на колени прямо на тротуар.
— Спасибо, — произнес я. — Спасибо, что облегчил мне задачу.
Я ткнул Отто коленом в поясницу, и его голова с глухим стуком ударилась о мостовую. Он всхлипнул и попытался что-то сказать, но его душили рыдания. Я спросил:
— Ты слышишь меня?
Шумно сопя, он молчал.
— Что ты должен был сказать после того, как туда войдешь?
Опять сопение.
— Руст, я спрашиваю это, потому что пойду вместо тебя. Зиглинда тебе звонила?
— Ой, рука! Вы сломаете мне руку.
— Она тебе звонила?
— Д-да. Пожалуйста, отпустите руку.
— Тогда говори.
— Я убил отца не нарочно. Я этого не хотел, но она убеждена, что я сделал это нарочно. Она думает, что я знаю все, что знал он. Она хочет заключить со мной сделку.
— Вот как? Ну и что же она тебе предложила?
— Я ничего не знаю. Я думал, может, она что-то скажет…
— А пистолет зачем?
— Это на случай, если она поймет, что я не могу сообщить ей ничего, кроме того, что ей уже известно.
Я немного ослабил захват, и он, напрягая мышцы, попытался развернуться.
— Даже и не думай, — предупредил я. — Она сейчас тебя ждет?
— Да. Да.
— Но ты же не мог войти туда и спросить фроляйн Штрейхер?
— Ампаро. Мне надо было спросить Ампаро. У них была девушка из Южной Америки, которую звали Ампаро. Сейчас она у Вили уже не работает.
— А я-то думал, что Вили ненавидит Зиглинду.
— Об этом я ничего не знаю, — покачал головой Отто.
— Вили тебя знает? Ей известно, что тебя ждут?
— Только то, что кто-то должен спросить Ампаро. Только это.
Я отпустил руку Отто, и он, прыжком встав на ноги, повернулся лицом ко мне. Изо всех сил я врезал ему по челюсти, да так, что моя рука от кисти до локтя онемела. Когда он падал, я успел его подхватить и отволок в кусты напротив дома Вили.
Закончив, я поднялся по ступенькам и постучал в дверь.
Глава 10
Дверь открыла смуглая девушка, чем-то походившая на индианку. Позади нее тускло горела лампа. На девушке была накрахмаленная облегающая блузка и очень узкие брюки «дудочкой». Одетая с головы до пят, она, тем не менее, ухитрялась выглядеть в полумраке чуть ли не обнаженной.
— Что-нибудь выпить, mein hen? — предложила она. Ее телесного цвета блузка и обтягивающие брючки смотрелись весьма пикантно.
Через небольшой холл девушка провела меня в гостиную с шелками, подушечками и жаркими красками.
— Я, наверное, выпью позднее с Ампаро, — ответил я.
— О, я очень сожалею, но Ампаро здесь больше нет.
Я говорил по-английски, и она отвечала мне тоже по-английски.
Заговори я на немецком, испанском, греческом или на хинди, она, скорее всего, ответила бы тем же.
— В таком случае, могу ли я видеть Вили?
— Подождите, пожалуйста.
Она вышла через ту же дверь, в которую днем выглядывала девица по имени Мария. Дверь за ней беззвучно затворилась. Я глазел на гонявшихся за нимфами сатиров, пока дверь снова не отворилась, и в комнату вошла Вили. На ней было свободно ниспадавшее платье из натурального шелка цвета глубокой морской лазури. Вили приветствовала меня радушной улыбкой и обняла, крепко прижав к бюсту.
— Ну вот, — проговорила она по-испански. — Вы возвратились еще быстрее, чем я смела на это надеяться. Но если вас привела сюда тяга к Марии, то я полагаю, вы поняли, что некоторые из моих девушек, и Мария в их числе, работают только по вечерам.
— Я пришел к Ампаро, — ответил я. Вили была явно удивлена.
— Неужели? — спросила она. — Es verdad?
— Да, это так.
— Но сегодня днем…
— Ампаро, — с улыбкой подтвердил я. — Я опоздал и не хочу заставлять ее ждать.
Да-да, конечно. Вверх по лестнице и налево, вторая дверь. Но сегодня днем вы…
— Сегодня днем вы поведали мне о том, как сильно вы ненавидите… Ампаро.
Мы обменялись улыбками. Все было понятно без слов.
Я поднимался по покрытой толстым ковром лестнице с резными перилами. В воздухе витал тонкий аромат духов. Уже на лестнице царил полумрак, а в коридоре, куда я поднялся, было совсем темно. Я повернул налево. Двери в глубоких проемах были едва различимы. Мимо меня с шорохом пронеслась горничная в до хруста накрахмаленном переднике. В слабом свете, проникавшем через окно, расположенное в конце коридора, постельное белье, переброшенное через ее руку, казалось синим. Одна из дверей открылась, послышался тихий смех, и дверь опять закрылась.
Я немного постоял за дверью комнаты, где должна была находиться Зиглинда Штрейхер. Она видела меня дважды: первый раз в моторной лодке Вильгельма Руста в свете ручного фонаря ее брата и еще раз — на вечеринке в Корпорации. Насколько я знал. Отто Руста она могла видеть только в Корпорации. Мы оба были высокими блондинами, и между его стрижкой «под польку» и моим «ежиком» не было такой уж большой разницы. Проблемой был мой немецкий язык, и здесь мне надо было сыграть, что называется «с листа». Она ждала Отто с нетерпением, и это обещало стать для меня хорошим подспорьем.
Постучав, я нажал на дверную ручку и вошел.
— Ампаро? — тихо окликнул я.
Освещение, вернее, его недостаток тоже могло сыграть мне на руку. На маленьком дубовом столике возле кровати горела одна-единственная лампа, освещавшая желтым светом лишь небольшое пространство вокруг, почти вес помещение оставалось в густой тени. Комната была невелика, и ее обстановка соответствовала характеру заведения. Большую часть места занимала огромная кровать со спинкой в виде трех массивных балясин. Остальная мебель состояла из ночного столика, низкого и длинного комода с затемненным зеркалом и обитого материей кресла. Зиглинда неподвижно стояла у изголовья кровати. Лицо ее было в тени, но я чувствовал, что она смотрит на меня. На фоне света настольной лампы вырисовывался лишь ее силуэт. Сквозь прозрачную материю блузки просвечивали формы и плавные изгибы тела, напоминавшие линии античных скульптур из Лувра. Зиглинда была красавицей, но по размеру чуть ли не на треть превосходила тех красоток, которых мы привыкли видеть.
— Очень хорошо, Руст, — произнесла она по-немецки своим глубоким контральто. — Закройте дверь.
Я осторожно затворил за собой дверь, прошел в комнату и сел на край кровати. Зиглинда не шелохнулась.
— Сожалею, что нам приходится встречаться в подобном месте, — проговорила она.
Лихорадочно подбирая немецкие слова, я соображал, что она скажет о моем акценте. Я ответил:
— Ампаро трудно сравниться с вами по красоте.
Наступила тишина, и Зиглинда рассмеялась.
— Неужели? Вы так считаете? Однако, Herr Руст, мне это абсолютно безразлично. Тем не менее, благодарю за комплимент и прошу не обижаться.
Она сделала три шага вперед и теперь стояла прямо передо мной.
— А откуда у вас такой акцент? — вдруг спросила Зиглинда.
Она была так близко от меня, что, вытянув руку, я мог бы ее коснуться.
— Разве вы не знали? — отреагировал я. — Я рос и учился за границей.
— Где же? — резко перебила женщина. Дурой она явно не была. Она, конечно, могла и не уловить, с каким акцентом, английским или американским, я говорил по-немецки, но то, что это был один из них, поняла.
— В американской школе при университете Буэнос-Айреса, — соврал я, не имея ни малейшего представления, существует ли вообще в природе университет Буэнос-Айреса, и есть ли при нем американская школа.
— В нашем досье этого нет.
— Держу пари, что в нем нет ничего и о родимом пятне у меня на пояснице, ну и что из этого?
— Вы пытаетесь быть занятным?
Я нахмурился. Зиглинда стояла так близко, что я ощущал мускусный аромат ее духов и даже в полумраке различал округлости тела, вырисовывавшихся под легкой летней юбкой. Она стояла, уперев большие, pi вместе с тем красивые, руки в бедра. Все в ней было крупным, но удивительно пропорциональным.
