И я был бы в их числе.
Следующим номером в программе этого дня были поминки в ресторане «На нарах». Простившиеся с безвременно усопшим авторитетом братки направлялись к машинам. Я был согласен с тем, что он отправился на тот свет совсем не вовремя. По мне, так это нужно было организовать еще лет тридцать назад. А еще лучше было бы, если бы его мамаша своевременно сделала аборт. Но, как говорится, история не любит сослагательного наклонения.
Около выхода с кладбища тусовались местные попрошайки. Этакие кладбищенские богомольные крысы, которые знают кладбище наизусть и могут проводить желающего к любой могиле, а также, если нужно, прочитать лекцию по похоронному этикету. Это, значит, чтобы пришедший сюда человек не стеснялся и чувствовал себя, как дома.
Когда я подошел к воротам, одна из сутулых бесцветных баб в непонятных салопах и платках целенаправленно устремилась ко мне. Чувствуя, что сейчас попаду в железные клещи профессиональной вымогательницы, я полез в карман и вытащил какие-то деньги, чтобы сразу же отдать их и, не задерживаясь, идти дальше, но она схватила меня за руку, и я почувствовал в ладони какую-то бумажку. Машинально сжав ее, я посмотрел в лицо этому гнусному существу, и у меня потемнело в глазах. Передо мной стояла Наташа.
Да, да! Та самая бессмертная Наташа, которую однажды застрелил Кемаль, та самая неутомимая охотничья сука, которая шарилась за мной по России и по Европе, та жадная до мужиков шлюха, которая неоднократно предавала, а потом спасала меня, а в паузах между этим забиралась ко мне в постель, та женщина, которую я сделал миллионершей и которая, несмотря на открывшиеся перед ней возможности, опять оказалась в какой-то очередной и наверняка имевшей самое прямое отношение ко мне заблуде.
Конечно же, она была загримирована.
– Позвони, – тихо сказала она, затем выхватила из моих остановившихся пальцев стольник, который я приготовил для нее, и, униженно кланяясь, похромала прочь.
Я потряс головой, сунул бумажку в карман и пошел к выходу.
* * *
Поставив «лендкрузер» напротив ресторана «На нарах», Доктор быстро обежал машину и открыл передо мной дверь.
Вообще-то такие церемонии были совершенно ни к чему, мне было бы гораздо удобнее самому открыть дверь и выйти по-человечески, но, пока мы ехали, я решил разыграть небольшой спектакль и сказал об этом Доктору. Он хмыкнул и кивнул. Так что я вышел из машины, как какой-нибудь президент «Лукойл», и перешел через дорогу в сопровождении Доктора, который озабоченно оглядывался и держал руку за пазухой.
Несколько человек, приехавших с кладбища одновременно со мной, увидели это, и моя цель была достигнута. Теперь о моем торжественном приезде узнают все. Это было мне весьма на руку, потому что после гибели Стилета я автоматически оказался над общаком, и подпустить немного важности и значительности было не лишним.
Войдя в кабак, я сдал ствол гардеробщику и прошел в зал.
С тех пор как однажды повздорившие Гусар и Хмурый, каждый со своей братвой, устроили тут стрельбу в стиле голливудских боевиков и сильно попортили обстановку, общим решением было установлено правило сдавать оружие при входе. Тогда трупов не было, но кто знает, чем может обернуться подобная разборка, если ковбои будут потрезвее или у кого-нибудь из них случайно окажется при себе граната.
Вокруг столов, составленных большой буквой «П», толпились мрачные и молчаливые соратники Стилета, «мерседес» которого два дня назад взлетел на воздух на Ленинском проспекте.
Столы были покрыты белой скатертью и уставлены закусками и многочисленными бутылками. Авторитеты и воры рангом пониже, то есть – просто уважаемые урки, ходили кругами и бросали косяки на выпивку и закусь. Но, поскольку это были все же поминки, а не обычная пьянка, все ждали приглашения и прочих полагавшихся по этикету реверансов.
Я вошел в зал, и все повернулись ко мне. Разговоры стихли.
Окинув взглядом собрание, я сделал небольшую паузу и сказал:
– Прошу, уважаемое общество, присаживаться к столу.
Застучали отодвигаемые стулья и через несколько минут все расселись по своим местам. Стоя во главе стола, я от нечего делать пересчитал обращенные ко мне лица. Их было сорок девять, а со мной, стало быть, ровно пятьдесят. Хорошее число. Круглое. Практически здесь был весь питерский криминалитет, так сказать, высший эшелон теневой власти.
Кто-то из сидевших в этом зале людей смотрел на меня с подозрением, кто-то ждал моих слов, чтобы из них заключить, что же это за Знахарь такой неожиданно образовался над воровской кассой, а на некоторых лицах я легко читал уважение к человеку, который не постеснялся грохнуть вставшего ему поперек горла Стилета. Увы! Такие мнения тоже имели место, но их, как теперь говорят по телевизору, не озвучивали, потому что подобные разговоры могли выйти боком. Для многих произошедшее со Стилетом было исполнением давней мечты, воплотить которую самим у них просто духу не хватало…
В общем, лиц было много, и выражения на них были самые разные.
Общим же было плохо скрываемое любопытство, ожидание чего-то нового и, разумеется, нетерпение, касавшееся стоявшего на столе угощения. Но все это было более или менее старательно упрятано под маской сдержанной мужской скорби и озабоченности проблемами, образовавшимися вследствие неожиданного изменения расстановки сил и фигур.
Оглядев коллектив, я взял в руки бутылку «Смирновской», с хрустом отвернул ей голову и сказал:
– Господа, прошу вас налить водки. Я хочу сказать несколько слов.
И, подавая пример, налил себе.
За столом зашевелились, зазвенели рюмки, забулькала водка, и через минуту я снова увидел перед собой сорок девять обращенных ко мне лиц. И сорок девять полных рюмок, повисших над столом.
Я откашлялся и произнес короткую речь.
– Сегодня мы проводили в последний путь нашего товарища, уважаемого и авторитетного члена нашего коллектива Владимира Федоровича Толокон-никова. Друзья называли его Стилетом, и это вполне заслуженное погонялово в точности соответствовало его личным качествам. Он был смелым, решительным и принципиальным человеком. Но рука неизвестного нам пока наемника, рука трусливой крысы, побоявшейся встретиться с ним лицом к лицу, оборвала его жизнь. Мы найдем его, и справедливое возмездие восторжествует. Но это будет потом, а сейчас мы собрались здесь, чтобы почтить светлую память Стилета, вора в законе и уважаемого всеми нами человека. Да будет ему земля пухом.
Все встали, и в зале повисла тишина, как над беговой дорожкой, когда все ждут выстрела стартера. Я сосчитал в уме до двадцати и опрокинул водку в рот. Над столом одновременно поднялись сорок девять локтей, повторивших мой жест. Потом руки опустились, и я снова увидел лица, на многих из которых было написано, что хоть водка и хороша, но все-таки – изрядная гадость.
Я сделал приглашающий жест в сторону закусок и сел.
Опять загремели стулья, и тут же зал ресторана наполнился негромким шумом.
Хрустели пробки винтовой водки, звякали по тарелкам вилки и ножи, раздавались негромкие просьбы передать ту и ли иную тарелку, слышалось бульканье разливаемой по рюмкам водки, кто-то уронил салфетницу, короче говоря, мрачная тишина траурного собрания сменилась звуками застолья, и, как я понимал, через некоторое время, когда водка заставит забыть о Стилете, здесь зазвучат шутки и смех. Живущим нет дела до мертвых. Тем более до таких, чьей смерти с нетерпением ожидали многие – ой, многие – из присутствующих.
А моя роль в сегодняшнем спектакле была закончена.
Дальше все пойдет само собой.
Время от времени кто-нибудь будет подниматься из-за стола и произносить какую-нибудь чушь о высоких моральных и деловых качествах превратившегося в фарш Стилета, все будут на минуту отвлекаться от сепаратных бесед, нетерпеливо слушая косноязычные излияния оратора, затем многозначительно кивать и опрокидывать в себя рюмки с горькой и жгучей жидкостью.
К концу застолья многие нажрутся, как свиньи, но кто-то, сохраняя трезвость и проницательность, будет следить за происходящим, внимательно слушать срывающиеся с языка пьяные слова, которым лучше было бы не звучать, и делать из всего этого выводы. Думаю, таких людей за столом было немало.
Но первым из них был я.
Слева от меня сидел Доктор и следил за тем, чтобы никто не схватил стоявшую рядом со мной бутылку «Смирновской». В ней была вода, и она была отгорожена от остального стола несколькими полными бутылками с настоящей водкой. Так что, если кто-то из моих соседей захотел бы налить себе из этих бутылок, ему под руку обязательно должна была попасться предусмотрительно открытая бутылка с натуральной «Смирновской». А от всяких неожиданностей меня должен был уберечь мой верный слуга, готовый в любую секунду свалить бутылку с водой на мраморный пол. Так что я был трезв и внимателен, но не забывал вовремя поднимать вместе со всеми рюмку с водой, которую каждый раз наполнял для меня расторопный Доктор.
