Я достал из кармана трубку, набрал номер Доктора и сказал:
– Можешь ехать домой. До завтра меня не будет.
– А у тебя там как, все нормально?
– Не беспокойся, все о кей. Как говорится – лучше не бывает.
– Ну, тогда ладно. И он отключился.
Он действительно мог быть уверен в том, что у меня все в порядке, потому что я произнес кодовую фразу «лучше не бывает», о которой знали только мы с ним. Эта фраза означала, что я говорю по собственной воле, а не со стволом у затылка.
Убрав трубку в карман, я повернулся к Наташе и сделал руку кренделем. Наташа взяла меня под руку, и мы, не торопясь пошли по Пушкинской в обратную сторону, свернули на Кузнечный и через несколько минут оказались на улице Марата. Свернув налево, мы прошли еще немного, и Наташа указала на высокую арку недавно отремонтированного дома.
– Вот тут у меня есть очень уютная норка. И, между прочим, ты первый, кто о ней узнает. Надеюсь – и последний. Сам понимаешь, приходится быть осторожной. Конечно, у меня есть квартира, та же самая, что и последние пятнадцать лет, но это, так сказать, для всех. А об этом месте не знает никто, так что имей в виду. Хорошо?
– Хорошо, – ответил я, и мы свернули во двор.
Подойдя к подъезду, Наташа вынула плоский кодовый ключ наподобие водительских прав и всунула его в тускло светившийся пульт.
Раздалось жужжание, и дверь открылась.
– Ишь как тут все у тебя ловко устроено, – сказал я.
– Это что, сейчас ты еще более ловкие вещи увидишь, – ответила Наташа и мы вошли в подъезд. – Пошли пешком, я живу на втором этаже.
Мы поднялись по широкой старинной лестнице и оказались на просторной площадке, на которую выходили четыре железные двери. Наташа вынула из одного кармана ключи, а из другого небольшой пультик, вроде как от автомобильной сигнализации, и нажала на кнопку. За одной из дверей раздался мелодичный звон, и Наташа, подойдя к ней, всунула ключ в замочную скважину.
Вращая его, она обернулась ко мне и сказала:
– Вот так, господин Костя. Ты такого еще, наверное, и не видел.
– Честно говоря, не видел, – ответил я. – А если без кнопки?
– А будет то же самое, что в автомобиле. Только громче, потому что сирена тут на двести двадцать и мощность у нее – полтора киловатта. Самый хладнокровный грабитель попросту не сможет выдержать такого шума. Все просчитано. Абсолютно любой человек, когда слышит такое, испытывает лишь одно желание – убежать.
– Ага, – многозначительно ответил я, и мы, наконец, вошли в квартиру.
Норка у нее действительно была чрезвычайно уютной.
Конечно, сразу же было видно, что принадлежит она женщине. И что никакой мужчина, кроме работяг, конечно, не участвовал в ремонте и отделке этой небольшой квартирки. Все тут было маленькое, уютное, мягкое и теплое. Везде коврики, пуфики, шторки и прочие вещи, которые хороши, когда ты в гостях у женщины, и которые начинают вызывать раздражение и даже злобу, если тебе приходится жить среди них.
Но я был в гостях, и поэтому мне здесь нравилось.
– А у тебя тут ничего, – похвалил я квартиру. – Дорого обошлось?
– А, ерунда, – отозвалась она из кухни, – вместе с ремонтом – шестьдесят восемь штук.
Я засмеялся:
– И давно шестьдесят восемь тысяч долларов стали для тебя ерундой?
Она вышла из кухни, вытирая руки испанским полотенцем, и ответила:
– А с тех самых пор, как ты изволил оставить меня, несчастную, в этом сраном отеле в Дюссельдорфе.
– Понял, – ответил я и надел мягкие тапки.
– Ты кушать хочешь? – спросила Наташа.
– Честно говоря – нет.
– Ну а кофе там всякий, чай с пирожными?
– Честно говоря – да. Лучше – чай. Кофе я уже сегодня выпил столько, что шнурки на ботинках торчком стоят.
Она засмеялась и вдруг подошла ко мне, обняла и, положив голову мне на грудь, тихо сказала:
– А ты знаешь, я ведь по тебе соскучилась.
– Правда? – тупо спросил я, не зная, как региро-вать на такое неожиданное заявление.
– Правда, – ответила она, затем вздохнула и оттолкнула меня. – Проходи в комнату. Сейчас я все принесу.
Я пошел в комнату, ничего не понимая.
Влюбилась она в меня, что ли? Только этого еще не хватало!
И мне вдруг представилось, как мы с Наташей входим во Дворец бракосочетаний. На мне – черная пара с треугольником платка, торчащим из нагрудного кармана, на ней – длинное свадебное платье и фата. Сбоку тусуется толпа свидетелей, состоящая исключительно из знакомых урок. Впереди всех – радостно улыбающийся Стилет.
Картина была настолько невероятная и абсурдная, что я не выдержал и громко засмеялся, при этом повалившись на просторный мягкий диван.
Прибежавшая из кухни Наташа удивленно спросила:
– Ты это что? Не заболел часом?
– Да нет, – в перерыве между приступами смеха ответил я, отмахиваясь от нее, – это я о своем, о мужском.
– Ну-ну, – подозрительно посмотрев на меня, сказала Наташа, – ты смотри, если что – у меня в Кащенко хорошие знакомые есть. Помогут, если надо.
И снова ушла на кухню.
Наконец мы с ней уселись в уютные кресла по обе стороны от низкого столика и приступили к чаепитию. Наташа взяла пульт от телевизора и нажала кнопку. Экран засветился, и на нем появилась девушка, заговорившая с середины фразы:
– … пока не установлены. Основной версией преступления следствие считает разборки между не поделившими сферы влияния криминальными структурами.
На экране показался разваленный на части «мерседес». Асфальт вокруг него был густо усыпан кусками железа и какими-то ошметками. Менты, стараясь сохранять умный вид, бродили среди всего этого, а девушка за кадром продолжала:
– С момента преступления прошло уже три дня, но работникам правоохранительных органов так и не удалось напасть на след исполнителей и заказчиков этого взрыва на Ленинском проспекте.
– Это про твоего Стилета, – вставила Наташа.
Я цыкнул на нее и снова впился в экран. С тех пор как я узнал о произошедшем, мне так ни разу и не удалось приблизиться к телевизору, и поэтому сейчас я жадно смотрел на экран, пытаясь представить полную картину события.
В кадре показалась какая-то пожилая тетка, которая сказала:
– Я как раз шла из магазина, а тут как грохнет, аж уши заложило! Я посмотрела, а тут уже вот оно как.
Она покосилась на взорванный «мерседес» и добавила:
– Хорошо бы, если все эти на заграничных машинах поубивали бы друг друга! А то совсем жизни не стало. Вот раньше, при…
Ее понесло в привычное русло, и оператор снова направил камеру на место взрыва. Мимо изуродованного «мерса» медленно проезжали машины, и тут я обратил внимание на стоявшую на противоположной стороне широкой улицы белую «Волгу». Она был не в фокусе, да и далековато от места съемки, поэтому разобрать что-либо было трудно, но все же показалась мне эта машинка смутно знакомой. Что-то в ней, я сам не понимал – что, привлекло мое внимание. Я попытался разглядеть в мелькании телевизионных строк ее номер, но в это время на экране снова появилась дикторша и сказала:
– А теперь перейдем к новостям более приятным. Сегодня в Мариинском театре…
Наташа нажала на кнопку, и звук пропал. Я перевел дух и посмотрел на нее.
– Знаешь, – сказал я, – а я ведь так и не видел этой хроники. Вот только сейчас в первый раз посмотрел.
– Невелика беда, – ответила Наташа, пожав плечами. – Смотри, сколько тебе?
И она стала наливать заварку в большую красивую чашку, на которой была изображена прекрасная пастушка с золотыми кудрями и свирелью во рту. Свирель она держала как-то не так, и выражение лица у нее было такое, будто это была вовсе и не свирель…
Напившись чаю, я поблагодарил Наташу, и она унесла все чайное хозяйство на кухню. На столике появилась бутылка фирменного ликера и две широкие и низкие рюмочки.
С подозрением посмотрев на ликер, я спросил:
– Ты где этот «Амаретто» брала, не в ларьке, я надеюсь?
– Обижашь, начальник, – ответила Наташа, – я его купила в Дюссельдорфе и хранила специально для такого случая. То есть – для встречи с тобой.
– Так значит, ты рассчитывала со мной встретиться?
– Конечно.
– Странно… Я вообще-то думал, что, получив такую кучу денег, ты благополучно исчезнешь где-нибудь в Гондурасе, сделаешь себе пластическую операцию и заживешь счастливой женской жизнью.
Наташа вздохнула и сказала:
– Я тоже так думала. Но мир оказался гораздо теснее, чем я предполагала. Через две недели, в Берлине, я столкнулась нос к носу с двумя сотрудниками из другого отдела управления. Они там занимались транзитом фальшивых долларов, и отвязаться от них мне уже не удалось. Потом последовал очень неприятный разговор с Губановым, и я… Ну, в общем, все вернулось на круги своя. Честно говоря, мне не хочется об этом говорить. Может быть, когда-нибудь в другой раз, но не сейчас.
