Только у самого выхода в океан, будто бабочки-капустницы, двигались по ней крохотные паруса.
Справа, на выступе полуострова, тянулись вверх небоскрёбы.
Небоскрёбы были крохотные, а громадные мосты, по которым мы ехали, теперь казались тросами для канатоходцев.
Рядом с нами слышалась японская, немецкая, французская речь, и боцман вдруг сказал:
- Дорого сюда из Франции да из Германии добираться.
Как посчитаешь - лесенка золотой получится. Это не то что тебе, Наталья: на своей палубе и даром!
- А Наталья тоже по золотой лесенке добиралась, - сказал Яша.
Все улыбнулись.
Что верно, то верно. Каждый день трапы драила, так что любая ступенька золотом горела. Сложить все - от Иокогамы до Америки - целая золотая лестница! Вон как добиралась. И не зря.
Стоит себе, на мир смотрит. Красота! Синеют заливы, горят под солнцем "Золотые ворота", гуляют волны, висят над ними невиданные мосты.
Есть на что посмотреть!
ПАРУСА НА ПРИВЯЗИ
Кого куда, а моряка тянет к морю.
Подошли мы к причалу, а возле пирса белым-бело от парусов. Покачиваются мачты, стоят на цепях яхты. Всё на них сверкает, поигрывают паруса на ветру, в море просятся.
Вода чистая; видно, как по дну ползают морские звёзды, колышется в волнах трава. Сверкают лодки. Одна - с каютой, другая - с двойной палубой и мостиком. Третья отсвечивает надраенной медью и бронзой. Выбирай какую хочешь!
-- Наверное, яхт-клуб, - сказал Витя. - Отлично. Взял яхту, кати куда угодно.
Атлас Вогизыч посмотрел на нас с иронией:
- Конечно, катить можно куда угодно. Если есть деньги. Это не клуб. Это распродажа. Покупайте, - рассмеялся он, - если у вас лежат доллары в этом банке. - И он кивнул в сторону небоскрёба с буквами "Бэнк оф Америка", а потом на таблички, которые были развешаны возле яхт.
- А что, покупаем? - сказал Витя, заломил берет и подошёл к причалу поближе.
И вдруг лицо его вытянулось:
- Шестьдесят тысяч долларов!
- Что шестьдесят! Вон двести пятьдесят тысяч! - показал Яша.
- Это целой команде год вкалывать! - подсчитал Витя.
- Так на того, кто может купить, и вкалывают целые команды, - сказал Атлас Вогизыч.
Возле нас стояли мальчишки, взрослые туристы и тоже смотрели на таблички с ценами.
- Вот вам и яхты! - сказал боцман. - Столпились на якорях. А чего их держать на привязи? Вон сколько кругом людей. Пусть учатся править, водить. Дело-то какое красивое!
"И верно, что держать? - подумал я. - Пусть учатся водить! Волны вокруг широкие, бегучие. Зовут! И человеку в яхте весело, и парусу хорошо лететь по морю. Красивое дело!"
СУВЕНИР ИЗ САН-ФРАНЦИСКО
Уже вечерело, когда мы вернулись на судно. Стали подниматься, а навстречу капитан и мистер Роберт. Прилетел... Дела!
- Находились? - спросил меня Пётр Константинович. - А то поехали с нами? К утру погрузят контейнеры, и уйдём.
- Как к утру? А другу монеты? А сувенир?
- Поезжай! - посоветовал с трапа Виктор Саныч. Он опять "дирижировал ансамблем": - Сейчас заварю на всю ночь кофеёк, а утром - "гуд бай", Сан-Франциско!
- Конечно, поехали! - согласился я.
Капитан сел впереди с напевающим что-то Робертом, и мы
помчались по причалам, шумным стритам и просторным мостам.
На минуту Роберт остановил машину на скалистом берегу океана у прозрачного стеклянного домика:
- Сувениры.
Я вошёл в дом.
Он был весь, как морское дно, уставлен кораллами и раковинами. Но их у меня в достатке ещё с прошлых плаваний. Сам доставал! А вот что бы найти такое, что напоминало бы Америку?
Я увидел на столе большую синюю кружку. На ней яркими красками были оттиснуты виды Сан-Франциско. Вот "Гол-ден-Гэйд" бридж, к которому мы шагали с боцманом, вот улочка со старым трамваем, а вот гора, на которую мы взбирались всей палубой.
Оглядел я кружку со всех сторон. Хоть и простая, а приеду в Москву, возьму её в руки - передо мной весь Сан-Франциско. Всё вспомнится. Подбросил я её на ладони, шёлкнул по донышку. "Беру".
ПЕСНЯ
Мы мчались по улицам города. Солнце уже село. Посреди маленькой площади мексиканский оркестр стучал в розовые тарелки и отплясывал "Кукарачу". Трубы в руках музыкантов светились, как раковины. Стены домов были тоже розовыми. Потом всё это вдруг погасло, и, перекрашивая город по-своему, в воздухе заплясали цветные огни реклам. На одной из улиц рекламы горели особенно ярко и заполняли голубоватым светом площадь перед высокой стеной. У стены стояли прилавки. Они были завалены разноцветными рыбинами. За стёклами стоек грозили клешнями громадные алые крабы. Торговцы расхваливали товар. Один кричал:
- Крабы, крабы!
Другой поднимал за щупальца осьминога.
За высокой аркой плескались волны залива, и рыбаки, ещё в робах и сапогах, тащили в корзинах свой товар. Рыба плескалась и шлёпалась, как где-нибудь в шаланде.
Это был рыбный базар. Всё пахло морем, сырой солью, глубиной.
Мы отведали крабов по-санфранцисски.
Роберт сказал:
- Теперь посмотрим Сан-Франциско!
Казалось, что мы летим среди звёзд. Я старался что-нибудь запомнить, но видел только огни, огни, огни... В ночной темноте ближние кварталы снова становились электрическими полями, а дальние мерцали, как таинственные галактики, - с какими-то весёлыми пятнами света, силуэтами людей они проносились мимо и навсегда пропадали из глаз...
Наконец послышался гул океана, мы выехали на набережную и подкатили к большому зданию среди пальм.
Через минуту мы словно вошли в горящую печь.
Всё в зале было угольно-красно. За столиками сидели люди и цедили сквозь трубочки и соломинки из бокалов напитки. А в конце зала стоял микрофон и лежала гитара. Капитан сказал:
- Будет музыка.
На стол нам поставили напитки со льдом. А в это время на маленький помост вышел парень в алой рубахе. Около него на тумбе светилась тарелка. И все стали бросать на неё деньги. Парень кланялся и исполнял под гитару разные песни.
- Хорошо, а? Хорошо... - шепнул капитан.
Что парень пел, было непонятно. Но, наверное, про море, про паруса. А может быть, так мне казалось, потому что ветер доносил в зал запахи моря.
- Хорошо, - согласился я и опустил руку в карман. У меня ещё оставался последний доллар. Хотел я его отвезти товарищу для коллекции, но встал и положил на тарелку.
Парень посмотрел на меня, потом на тарелку и пренебрежительно усмехнулся.
Я растерялся: ему показалось мало. Всего доллар!
Но ведь я от всей души - последний, матросский!
Тут подошёл Роберт, бросил на тарелку несколько долларов и сказал:
- Спой русскую песню! Теперь смутился певец:
- Я русских не пою. Я спою мексиканскую.
- Пусть поёт мексиканскую, - сказали мы.
Парень поставил ногу на стул, ударил по струнам и запел "Челиту". Мы переглянулись.
Так это же, хоть и мексиканская, а наша песня! Я её ещё до войны пел по вечерам с нашим соседом дядей Володей.
Он, бывало, вынесет патефон, заведёт "Челиту", сам поёт и меня подбивает: "Подтягивай!" Хорошо получалось!
Потом дядя Володя ушёл на фронт, патефон разбомбили. А я, когда ходил выступать в госпиталь к раненым, всегда пел "Челиту".
Своя это песня!
Мы с капитаном стали подтягивать. Получается!
Я взял выше, мексиканец - тоже.
Я затянул ещё сильней. Получилось.
Капитан хлопнул меня по руке: "Давай!"
Я разошёлся, раззадорился, и голос зазвучал чисто, легко. Словно не я пою - сама песня поётся!
Гляжу, парень притих. Американцы повернулись ко мне и слушают. И не просто слушают, а подхватывают хором, подпевают!
Кончилась песня. Я слышу, кругом аплодируют. Ещё петь просят. Я попробовал, про себя затянул, а потом махнул рукой. Всё. Пропал голос. То ли от волнения, то ли спел я своё - и хватит. Лучше остановиться вовремя.
Успокоился я немного. Смотрю, американцы идут ко мне. Один, другой.. . Автографы просят. Я отмахиваюсь. А капитан смеётся:
- Пишите, разве жалко! Это ведь не только от себя, а от России!
Стали мы прощаться.
Подошёл ко мне парень-певец, пожал руку и говорит:
- Ас русскими хорошо петь. Я поклонился и говорю:
- И с американцами тоже.
РАДИОГРАММА
Всю ночь я не мог понять, сплю или нет. Перед глазами у меня всё сверкал Сан-Франциско; то из угла каюты всплывали алые крабы, то фосфорились рыбы... И мчались, пружинили, уносились дороги.
А на рассвете раздался крик: "Подъём!" Мы отшвартовались, выбрали концы и под спящими мостами пошли мимо небоскрёбов. Я посмотрел на окна, помахал напоследок: "Гуд бай! Уходим!" И днём наши штурманы уже отсчитывали мили в океане.
Мы крепили новые контейнеры, опять грохотали цепями. За бортом отфыркивались морские львы, и чайки, покружив над нами, поворачивали к берегу.
- Ну, вот теперь дело! - сказал Федотыч. - Десять суток до Японии, а там домой.
- А вдруг опять пошлют в Америку? - откликнулся Ни-коныч.
Федотыч ударил ладонью о поручень:
- Ну нет, я - всё, я в тайгу! В отпуск. Не могу больше!
