Как легко они забыли, подумал он. Будто Макард, приставивший пушку к его голове, был пустячком, о котором и говорить не стоило. Будто массовое убийство десятка невиновных людей — что-то, что можно вычеркнуть несколькими ночами бурной пьянки.
Не в этом ли их секрет? Так они живут в этом мире? Словно животные, думающие только о том, что перед ними. Они живут только мгновением, без мыслей о прошлом или о будущем?
Определенно в отношении Пинна это было правдой. Он был слишком глуп, чтобы постичь непостижимое типа прошлого или будущего. Всякий раз, когда он упоминал их, огромных усилий стоило заставить его понять, что Крейк должен идти.
Пинн бесконечно бормотал о Лисинде, девушке из его деревни, любимая, которая ждала его возвращения домой. Его преданность и верность к ней была низменной. Она была богиней, непорочным идолом, женщиной на которой он был женат. После короткого романа — в течение которого, как гордо говорил Пинн, у них никогда не было секса, благодаря его отличному самообладанию — она сказала ему, что любит. Не задолго после этого, он оставил ей записку и отправился по миру искать удачи. Это было четыре года назад, и с тех пор он ее не видел и не имел с ней связи. Он должен вернуться богатым и успешным человеком, или не вернуться совсем.
Пинн возомнил себя её рыцарем в сверкающих доспехах, который однажды вернется и даст ей замечательные вещи, которые, как он чувствовал, она заслужила. Простая правда — которая, по мнению Крейка, была очевидной для кого-то хотя бы с половинкой от мозгов — была в том, что такой день никогда не настанет. Те крохи, которые Пинн зарабатывал, он быстро тратил на удовольствия для своей плоти. Он играл в азартные игры, пил и распутствовал, будто это был последний день его жизни, в таком направлении он и двигался. Если бы он даже как-то ухитрился прожить достаточно долго, чтобы поймать удачу за хвост, Крейк не сомневался, что тяжеловесная, выглядящая глуповатой девушка — чью фотографию Пинн с энтузиазмом показывал направо и налево, уже давно перестала ждать его и уехала куда-нибудь.
По мнению Крейка, у Пинна не было чести. Он спал со шлюхами, а потом оплакивал свою мужскую слабость и клялся в верности Лисинде. Следующей ночью он напивался и делал это снова. Как он сам мог с одной стороны верить в любовь и предавать ее с другой. Крейк считал его принадлежащим к жизненной форме где-то ниже садового крота и чуть повыше моллюска.
Об остальных он не мог так легко закрыть вопрос. Харкинс был простым человеком, по крайней мере, он так считал. Он не страдал таким расшатанным самосознанием, как Пинн. Малвери имел мозги, когда решал ими воспользоваться, и он был добросердечным в придачу. Джез, едва ли не блестяще образованная, быстрая и знающая свое дело лучше, чем кто-либо на борту, возможно, исключая их мистического друга инженера-мартианца. Даже Фрей был умным, хотя очевидно страдал недостатком образования.
Как эти люди могли жить день за днем? Как они могли с такой завидной легкостью отбросить прошлое и игнорировать будущее.
Или прошлое просто было слишком болезненным, а будущее таким унылым, чтобы в него заглядывать.
Он закончил пить и встал на ноги. Он мог обдумать всё это в другое время.
— Простите меня, джентльмены, — сказал он. — Я должен кое-кого навестить.
Его объявление за столом было встречено возбужденным "Ва-Хей!"
— Девчонка, друг, а? — спросил Малвери с непристойным подталкиванием, которое ему практически вывело его из равновесия.
— Я знал, что ты сломаешься! За три месяца, что я его знаю, он только смотрел на женщин! — Крейк постарался сдержать улыбку. — Ты должен признать, черты леди, которой меня демонстрировали, не особенно вдохновляющие.
— Слышишь? — съязвил Пинн. — Он считает, что слишком хорош для нашего сорта! Или эти девушки были не в его вкусе, — он закончил ухмылкой.
Крейк не опустился до такой низости.
— Я вернусь позже, — сказал он твердо, и пошел.
— Мы будем здесь! — крикнул Фрей ему вслед.
— Ты великий сутенер! — добавил Пинн, под хриплые завывания смеха своих компаньонов.
Крейк протиснулся к выходу из таверны, с горящими щеками. Холодный, чистый воздух с моря ударил его. Он постоял снаружи «Старого Одноглаза», собираясь с мыслями. Даже после нескольких месяцев на борту «Кетти Джей», он не привык к таким грубым насмешкам. Прошло некоторое время, пока он успокоился достаточно, чтобы простить команду. Но, не Пинна. Против него было еще одно очко. Сутенер. Этот идиот не знал, что такое любовь к женщине.
Он застегнул свою шинель, натянул пару перчаток и пошел.
Бухта Тарлока в сумраке была, пожалуй, живописнее, подумал он. В любом случае, фракция более цивилизованная, чем богачи, к которым он привык. С возвышавшемся шпилем гор Хукхоллоу позади города и диким Полевардским озером перед ним, под любым углом просматривался эффектный вид. Город был построен на стороне горы и разбросан вокруг окружающих рукавов залива, соединялся крутыми ступенями и извилистыми гравийными тропами. Дома были узкими, деревянными и, в основном, хорошо ухоженными, располагались сразу, как только отходишь от любого из двух доков. Эти порты были построены для обоих видов судов воздушных и морских. Бухта Тарлока была возведена на средства от рыбной ловли. Корабли колесили по мелководью и продавали свой улов командам самолетов для дальнейшего распространения.
На самом деле, была причина, почему они сюда приехали. Обжегшись на последнем деле, Фрей решил играть безопасно, заняться легальной работой, которая не приведет к их смерти. Он опустошил сундуки «Кетти Джей», чтобы купить копченой рыбы, которую он намеревался продать внутри страны с выгодой. Вероятно, это была "легкая работа" и "ничто не могло пойти наперекосяк", обе эти фразы Крейк выучил в последнее время, не веря ничему.
Он направился вверх по лестнице с перилами и вдоль по изогнутым тропинкам. Дома располагались близко к барьерной стене, которая отделяла пешеходов от крутого обрыва на другой стороне. Вдоль булыжной мостовой ходили фонарщики, оставляя за собой прерывистую линию мутно светящихся фонарных столбов. Бухта Тарлок готовилась к заходу солнца.
Крейк взбирался выше, он уже мог видеть маяк в устье залива, и с удовольствием заметил, что он зажегся и начал вращаться. Такие вещи, знаки благополучия и организованности мира, иногда доставляли ему огромное удовлетворение.
Порядок был одной из причин, почему он полюбил Бухту Тарлока, когда посетил её в первый раз. За городом следила семья, в честь которой его и назвали, и Тарлоки ручались, что их маленький городок не обратится в прах. Дома были хорошо покрашены, улицы чисто выметены, и Ополчение Герцога следило, чтобы торговцы-оборванцы, которые шныряли туда-сюда не беспокоили приличный народ, живущий выше по горному склону.
Главенствующей, самой высокой точкой города являлся дом пастора Тарлока. Он был скромен в своем величии, широкое, крепкое здание со множеством окон, великодушно возвышающийся над заливом. Классический сдержанный дизайн.
— Картина аристократической скромности, — подумал Крейк. Он был у Тарлоков всего раз, и встретил здесь восхитительную компанию.
Но не Тарлоков намеревался он посетить сегодня. Вместо этого он пошел вниз по изогнутой, освещенной лампами тропинке и постучался в дверь узкого, трехэтажного дома, зажатого между другими домами с похожим дизайном.
Дверь открыл тучный мужчина шестидесяти лет в пенсне. Его макушка была лысой, но длинные седые волосы спадали ему на шею и на воротник его коричнево-золотого пиджака.
Он взглянул на посетителя, и краска сползла с его лица.
— Добрый вечер, Плом, — сказал Крейк.
— Добрый? — пошипел Плом. Он поглядел по обе стороны улицы, схватил Крейка за руку и перетащил его через порог.
— Уходи с улицы, дурак! — он закрыл дверь, сразу же, как Крейк оказался внутри.
В этот час прихожая была темной: лампы еще не были зажжены. Портреты в золотых рамах и зеркало от потолка до пола висели на стенах обшитых темным деревом. Пока Крейк расстегивал шинель, он через дверь заглянул в гостиную. Чай и пирожные на двоих лежали на лакированной поверхности стола рядом с парой кресел.
— Ты ждал меня? — спросил Крейк, ошеломленно.
— Я ждал кого-то совершенно другого! Судью, если хочешь знать! Что ты здесь делаешь? — но, не дав Крейку ответить, он подтолкнул его локтем и поторопил его дальше по коридору.
В конце коридора была лестница. Плом направил Крейка за угол в маленькую, незаметную дверь. Это был чулан под лестницей, во всех своих проявлениях, но Крейк по своим ощущениям знал, что внешность обманчива. Плом вытащил из своего пиджака камертон и резко ударил его о раму двери. Камертон пропел на высокой, чистой ноте, и Плом открыл дверь.
