class="p1">Она смотрела на него несколько секунд, потом шевельнулась и прижала пальцы к вискам.
– Надо позвать Романа Сергеевича или ещё кого, – предложил Антон.
У Вики дыхание перехватило, она хотела воскликнуть «нет», но вышло какое-то жалкое подобие писка.
– Зачем? – вклинилась Алиса, озабоченно посматривая на взволнованную Вику. – Давайте отведём госпожу Викторию к ней в комнату.
Вика с трудом, но встала на ноги. Шереметев, было, хотел подхватить её и донести до спальни, но она замотала головой. Таскать её на руках по дому? Ещё чего! Она не хотела и не желала чувствовать его прикосновения. Уже достаточно того, что распласталась у него на груди, будто немощная.
Она сделала вид, что помощь ей не нужна, но поддерживающая рука Антона расположилась на её талии, и, в конце концов, Вика решила этот момент проигнорировать. Мало ли что. Свалиться в новый обморок и скатиться с лестницы или заработать синяк на пол-лица было более худшим вариантом, чем перетерпеть прикосновения Шереметева в короткий промежуток времени.
Она не чувствовала себя больной. По крайней мере, так ей казалось. И хуже физической слабости для неё могла быть только слабость эмоциональная. А её Вика не могла себе позволить.
Довольно быстро они добрались до второго этажа и их с Виктором спальни.
– У меня болит голова, – пробормотала она, усаживаясь на кровать и откидываясь на подушки, словно набитый ватой плюшевый медвежонок.
Вика не ощущала твёрдости в теле, кажется её мышцы превратились в желе.
Алиса положила ей под ноги свёрнутый в рулон плед из шкафа.
– Сейчас что-нибудь принесу от боли. – Прежде чем выйти за дверь, она обернулась и обратилась к Антону. – Господин Шереметьев, прошу вас, проконтролируйте, чтобы госпожа Виктория не вставала с кровати.
Вике захотелось закатить глаза от гиперопеки Алисы, но в висках слишком сильно стучало. Она закрыла глаза и слушала спокойное дыхание Шереметева, бродящего по комнате. Наверняка, осматривался, вынюхивал, ему же хотелось узнать о ней побольше. Наверняка, думал, она не замечает, как он наблюдает за ней.
– Каждую нашу встречу ты выглядишь больной.
Она открыла глаза, встречаясь с карим взглядом.
– Я просто устала. День был долгим и тяжёлым.
– Это не утомление и не простуда.
– Может, меня сглазили, как думаешь? – язвительно бросила Вика.
– Может быть, – протянул он, засунул руки в карманы джинсов и прошёлся по комнате, смотря на свадебные фотографии на комоде и какую-то разноцветную мазню, называемую современным искусством, на бежевой стене. Комната была заполнена дорогой мебелью и предметами декора. Красивое окружение для красивой женщины, но, видно, счастья оно ей не прибавляло.
– Думаю, тебе было нелегко…
– О чём это ты?
– О твоей потере.
В животе у Вики потяжелело. Ей не хотелось плакать, да она и не собиралась, но Шереметев наступил на слишком больную мозоль. Не собираясь ничего отвечать, она всё же сделала это:
– Да, было.
– Я уже говорил, что трепаться не стану. Твой секрет в безопасности.
– Откуда мне знать, что ты не врёшь?
– В противном случае, я бы тебя им шантажировал в своих интересах, а я этого не делаю. Верно?
– Может, ещё не нашёл достойный интерес?
Она приподняла голову с подушки, чтобы посмотреть на него, но в висках, словно молоток по наковальне, забился пульс, и Вика опустила голову обратно. Может, он прав? Может, ему действительно можно доверять?
– Терять ребёнка всегда сложно, – прошептала Вика.
Антон склонил голову к плечу и посмотрел на лежащую на кровати девушку.
– Я понимаю.
– У тебя есть сын.
– Есть, но там тоже всё сложно, и не надо делать вид, что ты не в курсе моей ситуации. Уверен, дядя Рома или Юля-язык-как-помело уже растрепали тебе все мои тайны.
– Прости. Мне жаль.
Он оценил её интонацию: мягкую и сочувствующую. Ей действительно было жаль.
– Ты даже не представляешь, как женщина может убить мужчину словом. Одним лишь словом, что его сын вовсе не его. В вашей с Витей ситуации ему хоть не придётся страдать, если бы ты решила сообщить ему эту новость.
– Да уж…
– Так ты признаешь, что изменила?
– Ничего я не признаю, – огрызнулась она тонким голоском.
– Так и догадаться нетрудно, так что можешь ни с чем не соглашаться. Я знаю эту семью, понимаю, в какую ситуацию ты бы попала.
Вика расхохоталась, чем немного огорошила Антона. Он теперь стоял у окна, и выражение его лица было трудно разобрать из-за последнего света дня, проникающего в комнату.
Ох, как он ошибался. Думал, что знает эту семью. Да ни черта он не знает, об этой семье.
– Ну, может ты и права, – он-таки расценил её смех по-своему. – Меня долго не было, многое могло поменяться. – Антон подошёл и присел на край кровати. Вытащил руки из карманов и приложил ладонь к раскрасневшейся щеке Виктории, её кожа была такой нежной, такой влекущей. – Температуры нет, – зачем-то снова повторил он.
– Мне лучше, можешь уходить.
Снова вернулась недоверчивая Вика, и Антон решил больше её не тревожить, только вот руку от Викиной щеки никак не хотелось убирать. Не удержавшись, он погладил её костяшками пальцев, и заработал удивлённый вздох. В этот момент в комнату вернулась Алиса, неся воду и какое-то лекарство на подносе. Она вежливо отошла к столу, не вклиниваясь в их беседу, но момент уже был нарушен.
Виктория чувствовала себя поглощённой взглядом Антона. Он так смотрел на неё, будто хотел найти в её лице ответы на все свои вопросы. В конце концов, она закрыла глаза и отвернулась, разрывая контакт своей щеки и его ласкающих пальцев.
Это было ни к чему… ни к чему…
Когда она, наконец, осталась одна, вместо отдыха на неё накатила лавина мыслей и воспоминаний. Всё крутилось вокруг обещания, которое она дала Ерохину.
Обещания, что у неё никогда не будет детей.
Она тогда была уверена в своих словах, кроме того, пребывала в полнейшем отчаянии и готова была пообещать практически что угодно. Она верила Ерохину, верила просто потому, что больше никому верить не могла. Он держал её судьбу в своих руках, и другого пути у неё не было. В тот день она не только отказалась от возможности иметь детей, но и пообещала стать ведущей моделью его агентства. Его музой. А музы Ерохина не беременеют.
Но не потому, что особо тщательно предохраняются.
Она не могла забеременеть, потому что женщина, прошедшая стерилизацию, не способна зачать.
Как бы она объясняла своё положение, если несколько лет назад заставила Ерохина поверить, что операция была проведена?
Тина ей однажды сказала: «Вика, ты же не хочешь видеть Романа в
