Религиозное раскрепощение сопровождалось новыми требованиями к государству, точнее к монарху: ограничить произвол власти, предоставить всю полноту прав и свобод третьему сословию, в том числе ассоциациям общественной самодеятельности. Параллельное сосуществование общества и государства в развитых европейских странах прервалось чередой революций в Англии, Франции, Нидерландах, завоеванием независимости британскими колониями в Америке. Произнесено и обосновано само понятие гражданского общества, высказано предположение о всегдашнем противостоянии гражданского общества и государства в Европе.
Поворотным моментом в формировании современной цивилизации стала промышленная революция конца XVII–XVIII вв. С историко-социологических позиций станок дал процессу становления гражданского общества больше, чем любая теория. Он нивелировал мастерство рабочих (различия мастера – подмастерья – ученика в цеховой структуре были подстать сословным), приведя к значительно менее заметной разнице в квалификации и соответственно меньшему разрыву в оплате труда и имущественном положении. Введение станка потребовало не только навыков, но и технических и технологических знаний на уровне начального образования. В свою очередь, дальнейшее повышение уровня образования создавало новые статусные возможности, вело к осознанию социальных интересов и впоследствии к экономическим и политическим ассоциациям на базе единства целей. По сравнению с мануфактурой машинное производство увеличило количество продукции и соответственно снизило ее стоимость, позволило поднять планку уровня массового потребления. Внедрение станочных технологий в различных отраслях ускорило процесс разделения труда и появления новых отраслей, потребовавший усиления миграции рабочей силы из аграрного сектора экономики и способствовавший дальнейшей урбанизации, распространению городского уровня комфортности и нового образа жизни на все большее количество населения.
Дальнейшее разделение труда имело и другие последствия, проявлявшиеся одновременно в усилении функциональной интеграции и конкуренции из-за колебаний в количестве рабочих мест. Для недавних сельских жителей переход от «соседских» отношений к договорным в сочетании с борьбой за рабочие места, нуклеарной семьей, ограниченной жилой площадью города означал и новые ценности индивидуальной личности и гражданина.
Начиная с века Просвещения, затем Французской революции и вплоть до становления постиндустриального общества конца XX в. реальный процесс развития гражданского общества шел по восходящей. Причем, на наш взгляд, идеологические бои вокруг самой проблемы гражданского общества, «забвение» идеи к концу XIX в. в Европе и США не могли повлиять на появление и проявление «живых» элементов гражданственности и общественности. Мало того, процесс не мог идти равномерно. Так, в США он опережал европейский уровень, после реформ 60–70-х годов ХГХ в. активизировался в России, в ряде стран Востока, переживавших модернизацию еще в колониальных условиях. В передовых странах, где все шире распространялись отношения «классического» капитализма, тенденции общественной самодеятельности в политической жизни наталкивались на преграду монархических режимов. Нейтральное сосуществование общества и государства в Европе XIX в. и с начала XX в. повсеместно сменилось острой борьбой «экономического» человека с властными структурами, а эгалитаристский пафос, порожденный уже отмеченными изменениями в положении производителя, в свою очередь влиял на восприятие марксистской концепции классовой борьбы, причем настолько, что совпадающие в XIX в. процессы формирования гражданского общества и политической базы рассматривались большинством ученых (и практически всем советским обществоведением) с приоритетом классового противостояния, а не более широких отношений гражданское общество – государство.
Все ссылались на Маркса, полагавшего, что гражданское общество разделилось по классовым признакам. Признание же марксистами классовости самого государства привело к совмещению в этой теории социально-экономической и политической структур общества. Идея гражданского общества, считалось, ушла в прошлое. Возможности общественного договора, консенсуса отбрасывались в силу логики классовой борьбы. Однако уже к концу XIX в. часть марксистов отошла от революционных прогнозов в расчете на легальные методы политических и социальных перемен (первым был Э. Бернштейн, за ним последовали другие, составившие основу социал-демократии, но уже без коммунистов). Косвенно это отражало признание значения общественности в реализации интересов различных социальных групп договорным путем.
В этот период в структуре гражданского общества происходило активное формирование новых экономических (производственных, торговых, финансовых) ассоциаций предпринимателей; добровольных объединений трудящихся (общества взаимопомощи, кооперативы, профсоюзы и т. п.); оппозиционных государству политических группировок разных социальных групп, с течением времени оформлявшихся в партии. Шло становление независимой от государства прессы. Разъединение «снизу» с государством (и это специфика Запада, по сравнению, например, с Россией) привело к тому, что политическая жизнь общества разделилась на государственную и негосударственную, влияющую на формирование и принятие политических, административных решений и вырабатывающую общественное мнение.
XX век стал временем проявления двух основных тенденций: развития гражданского общества через демократизацию, гарантии прав личности, альтернативную политику и противодействие этому развитию с использованием репрессий и плутодемократии. Тоталитарные режимы фашизма и коммунизма, манипулируя политическими и социальными интересами масс, вытеснили из политической жизни основные гражданские институты или подавили их. В 20–40-е годы в мировой политической практике кроме тоталитарных стран с разрушенными структурами гражданского общества функционировали страны с развитой демократической системой власти, где гражданское общество не прекращало расширения и обновления, а также страны с еще недостаточно развитым гражданским обществом.
Вторая мировая война, столкнувшая страны из всех названных групп, как через увеличительное стекло, показала некоторые противоречивые и отчасти негативные тенденции, которые следует преодолеть, если полагать, что ценности гражданского общества носят общечеловеческий характер. Пока же можно было увидеть и блокирование стран-союзниц из разных политических лагерей (СССР, Англия, США), и их далекие от демократии способы «дележа» мира в Тегеране, Ялте, Потсдаме, Вашингтоне. Становление гражданского общества в той или другой стране вовсе не означало, что эта страна, несмотря на громкие декларации, готова способствовать его распространению (США, где гражданское общество ушло вперед даже в сравнении с демократической частью Европы, являлись и являются самым ожесточенным конкурентом в борьбе за сферы влияния и гегемонию в мире. Значительная часть американского общества вплоть до Перл-Харбора отстаивала изоляционистские позиции в борьбе с фашизмом, а после войны США демонстрируют готовность «наказывать» Корею, Вьетнам, Ливию, Ирак и др.).
Послевоенное развитие Запада дает основание говорить, что реальным элементам гражданского общества придан новый импульс технологическими, структурными и культурными переменами, соответствующими развитию постиндустриального общества. На рубеже 80–90-х годов «востребована» из запасников социально-философской, политической и исторической памяти сама идея гражданского общества (хотя, на наш взгляд, «анонимное» воплощение в реальной жизни ее элементов никогда не прекращалось, разве что в некоторых странах прерывалось). Причиной тому стали события в коммунистическом мире, где кризис политических, социальных, экономических структур «реального социализма» потребовал замены системы «целерациональной легитимации» (выражение Т. X. Ригби) на систему легитимации, в основе которой должны быть права человека и нормы закона, под лозунгом гражданского общества, выдвинутым оппозицией[41].
Однако видеть за этим, как предлагают многие наши современники, ликвидацию диктатур и необратимость победы демократии, пока рано, ибо в посткоммунистическом пространстве общественно-политические перемены в духе оттеснения государства ассоциациями демократического самоуправления недостаточны и иллюзорны. Здесь необходимо параллельно создавать «гегелевское гражданское общество» в экономике путем рыночных преобразований, а это, в свою очередь, означает угрозу возникновения новой олигархии.
