Специалист, высокого роста мужчина лет шестидесяти, принял меня тоже в кухне. Он предложил сесть на стул с поднимающимся, как в парикмахерских, подголовником. Видать, кухни у этих домашних специалистов (с дубовыми дверями) являются приемным кабинетом. На подоконнике бросились в глаза два трансформатора, валялись провода, так что, вероятно, аппаратура здесь разнообразная, требующая различного напряжения. Он тоже — как же иначе! — велел раскрыть рот и прочитал лекцию: можно сделать, во-первых, одним способом, но будет плохо; можно сделать, во-вторых, другим способом — тоже будет нехорошо, потому что… свои зубы, природные, все же лучше самых красивых искусственных. Железная логика!
Этот специалист мемуары не писал, но оказался вдохновенным рассказчиком. Он знакомил меня с собственными военными приключениями. Повествовал, наслаждаясь, со смехом, в лицах, иногда ползал около меня на четвереньках, так что приходилось мне вертеться на его стуле, чтобы обнаружить, где он есть и кого изображает: одна история сменяла другую, и не успел я узнать, во что обойдутся зубы здесь, как минуло два часа. Прервал его наконец. Опять раскрыл рот, и теперь он принялся в нем что-то считать, затем карандашом на листке бумаги умножать, затем доложил, что все обойдется мне в пятьсот пятьдесят рублей, а мне надо сделать двадцать два, иначе они все рассыплются скоро. Дешевле он не делает, зато у него фирма…
Он продолжал рассказывать прерванную историю. Начал новую, и опять они пошли одна за другой, так что в общей сложности я у него просидел четыре часа без обеда.
— Сколько времени это будет продолжаться? — спросил я, имея в виду, конечно, за какой срок он мне сделает зубы, если я соглашусь, хотя уже знал, что не соглашусь, потому что воровать мне вообще-то не столько стыдно, сколько невозможно, я уже ни на каком производстве не работаю, а кто не работает, тот не ворует, да и боязно, естественно, тоже.
— Десять дней, — сказал он, чем очень удивил.
— Другие обещали за три-четыре месяца, если не умрут…
— Ну, с такими сроками мы… Это не к нам, наша фирма веников не вяжет.
Обратно в Тарту ехал такой же грустный и такой же беззубый. На следующий день опять посетил доктора Сависаара и передал ему вкратце суть своей поездки. Он назвал адрес в Тарту, но предупредил:
— Единственная сложность в том, что эта женщина плохо разговаривает, у нее дефект речи, но она неплохой зубной техник и, говорят, делает прилично.
Господи! Уж одно то, что она не из разговорчивых, меня к ней расположило. Я отправился по заданному новому маршруту прямо с ходу. Открыла молодая девушка, сказала, что мама с папой будут вечером. Действительно, когда я пришел вечером, они были дома. Переводчиком мне служил муж моей спасительницы, а мужа этого некоторые из населения называют Геббельсом — не из-за каких-либо его политических склонностей, а за небольшую хромоту. Лично я не мог бы определить сходства его хромоты с хромотой фашистского доктора пропаганды. На самом деле он пенсионер, истопник на каком-то предприятии. На его плечах ведение хозяйства в городе и на даче в деревне. Человек начитанный, книг у него много, и они — не для украшения интерьера. Он варит суп, развлекает посетителей выпускает во двор и впускает собаку. Таким образом я без всяких историй за два вечера приобрел не двадцать два, а всего лишь все отсутствующие зубы, то есть три… за фактическую их стоимость, по пять рублей штука — нормально. Если бы было дешевле, то я и не согласился бы у нее делать: не верю дуракам, а только дураки способны делать бесплатно. Сделала же она хорошо. Невероятно, но факт. И опять мог я улыбаться широко и душевно.
Так, шагая и улыбаясь душевно, я столкнулся с Волли. Разговорились. Я поинтересовался его теперешней работой в качестве домоуправа и жизнью в качестве домовладельца.
— Не домоуправ я, а директор спорткомплекса… Меня так называют все. А вообще-то я слежу, чтобы спортинвентарь был в порядке, починяю, если что сломается.
— Ты не слышал, — спросил я, вспомнив о сказанном Тийю, — говорят, новое руководство нашего государства намеревается установить в стране сухой закон? Вроде бы с первого июня.
Взгляд Волли и весь его облик напомнили старую, видавшую виды лису. Он сказал:
— Врачи предупредили, что у меня сердце больное, нельзя раздражаться. Но как же мне не раздражаться, если они запретили пить водку?.. И ты еще со всякими сплетнями. Всякое новое руководство старается чем-то себя показать, кто целиной, кто кукурузой, но чтобы сухой закон — не смеши!
А ведь пропьет он свой дом, подумал я, направляясь в сторону Деревянного моста. Непривычно ему жить в собственном доме, он всегда на чердаке ютился, а воспитание, говорят, много значит, он в скромности воспитан, этот Волли.
10
Я решил во что бы то ни стало дойти до Зайчиного Дерева, кого бы я ни встретил в пути. Потом, конечно, необходимо было идти в парилку яд выгонять из организма, если не будет угара, а то в последнее время частенько так стало, что идешь туда потеть, чтоб голова не болела, а там еще худший похмель схватишь. Печь, говорят, на исходе; истопник сказал, что в стенах печи дыры! Когда же наконец этот город приличную баню получит? Мужики говорят: «Кому это надо?» У хозяина города (человек наверняка здесь временный, как уже повелось) своя сауна. У кого нет сауны — в ванне моется, а если ты такая бестолочь, что и ванны не имеешь, — зачем тебе мыться, не мойся совсем.
Вот и Деревянный мост, а рядом баня. Отсюда триста метров до Клуба водителей моторных лодок. Это всего-навсего дощатый настил с будкой сторожа — одним словом, пристань, — а название-то какое пришпандорили… Отсюда и начинается Променад Серьезных и Глубоких Размышлений. Он с обеих сторон, как уже известно, обсажен огромными тополями. Я было подумал, что им сто с лишним лет, но Сависаар говорит, что их посадили после войны. Возможно; откуда мне знать, с какой скоростью растет тополь.
Потом по левой стороне встретится утиное болото, справа остается река, затем место старого ресторана (миллион лет назад здесь был ресторан), за ним деревянная общественная уборная в хорошем состоянии, поворот — справа пляж, слева болото, куда теперь возят мусор; Сависаар ходит сюда гулять со стамеской; он ею выковыривает дикорастущий хрен и меня этому научил; потом идет Зайчиное Дерево (небольшое, с метр), Дамоклов Меч (оторванная сухая ветка, висящая над тропой), Длинная Рука (ветка, протянутая через дорогу), Бесстыжее Дерево (оно действительно такое изображает, что неприлично даже говорить). Обреченная Юность (дерево, начавшее расти из сгнившего двухметрового обрубка) и, минуя древний дом рабочих (людскую) старой помещичьей усадьбы, кончается Променад опять же общественной уборной, на сей раз каменной, но тоже в хорошем состоянии, после нее аттракционы и парк Тяхтвере, окруженный улицами с именами писателей.
Именно в этом районе Таймо носится со своей почтовой сумкой, здесь проживают наиболее видные граждане города, как, например, ректор университета, ученые да профессора, ну, и литераторы тоже, мыслители и зубные техники (здесь-то и сделали мне три зуба), и здесь Таймо ежедневно изучает настроение местных собак, они тут у каждого, и у всякой собаки свой нрав. Сильно боюсь, как бы какая-нибудь из них не укусила Таймо… Хотя собаки вообще-то хорошо относятся к детям, а Таймо врач сказал, что у нее сердце пятилетнего ребенка…
Если ее укусит собака, для меня в этом хорошего мало. Кто, кроме меня, станет за ней ухаживать? Есть у нее немало родственников по республике, но ведь у всех хлопот полон рот, так что, хотя все они вроде дружные, однако из-за каждого, скажем, укуса к Таймо не побегут.
Но и укушенному жить нелегко. Как-то зимою, когда я еще в Москве находился, она позвонила и жалобно сообщила, что сломала палец и на него наложили гипс, а у нее в раковине и везде белье замочено… Пришлось бежать за билетом и ехать в Тарту, чтобы выстирать и отжать это белье, — не вечно же ему мокнуть, еще сгниет.
Едва прошел я мимо Клуба водителей моторных лодок, как появились бегуны. Ведь здесь из примерно равных отрезков Променада — под тополями и вокруг болота — образуется средняя дистанция около километра, причем уединенное место, этим пользуются и школьники со своими физруками, и марафонцы, и бегающие от инфаркта. А так все носятся и мешают тихо наслаждаться жизнью тем алкоголикам, которые обожают пить водку на природе, а здесь удобно — тут и там по Променаду расположены скамейки, очень во всех отношениях располагающие.
А вот бредут потихоньку еще одни постоянные посетители моего Променада — три старушенции: черная, серая и рыжая. Вероятно, старушки — одинокие, и подружила-то их схожесть положения, они тоже нуждаются в общении. А вот бежит, тяжело дыша, одна несчастная: полная, высокая девушка-подросток. Если разобраться, ей не больше пятнадцати. Пот с нее градом льет, а ведь она не по школьной программе старается — ей хочется избавиться от лишнего веса.
