— Наверно, до полуночи рыбачил? Рыбу не всю смог донести? — он знал, что тот часто ходил на реку. Об этом ему на ферме Роза сказала. Олег на ферме налаживал автопоилку: Вечканов его посылал. Это дело, правда, не его, а Захара, который к «зеленому змию» вновь пристрастился, два дня уже как глушит. Такой характер: начнет — не остановишь…
Трофим ополоснул лицо, таз с горячей водой пододвинул к ногам и, хлестая веником спину, съязвил:
— Ты, друг, совсем советским стал. Сегодня Судосеву солому привез, завтра, того и гляди, дрова рубить пойдешь председателю.
— Э-э-э, кореш, это не твоя забота… Ты — зять председателя, а я кто? Как-нибудь без меня семейные дела решайте…
Трофим спустился с полка, окатил себя холодной водой и стал натирать мочалку.
Долго молчал… Олег, лежа на спине, по-прежнему грелся. Трофим тер спину. Потом плеснул на раскаленные камни ковшик кваса и присел. Разлился синеватый пар, воздух стал мягче.
— Давно так не парился. Не пар, а сама благодать! — признался Вармаськин.
— Кто ж тебе не велит заходить? Баня, сам знаешь, навроде дома отдыха. Не зря ее раньше считали лечебницей, — рассуждал Рузавин. Потом посоветовал:
— Перед паркой ноги немного прогрей, так лучше пропотеешь. — Взял веник, опустил в горячую воду с душицей и начал парить друга. Хлестал что есть мочи, со всех сторон. Потом обеими руками массажировал спину. Тот только довольно кряхтел, лениво переворачиваясь с боку на бок.
— Это от сухого пара. Выйди в сени — остынь немного, — а сам напялил рваную шапку и вновь поднялся на полок. Сначала парился сидя, потом, вытянув ноги, хлестал их роскошным веником. Худое тело, будто раскаленная сковорода, блестело в полумраке.
— Зачем меня пригласил? — спросил Вармаськин. Он уже мылся.
— Пути-дороги, друг, у нас разошлись, пора вновь вместе работать, — начал издалека Рузавин. — Понял меня?
— Как не понять, Симагин не такая уж крупная шишка, как-нибудь приучим.
— Я не о нем — о Киргизове. За наше дело принялся, всех лещей теперь перетаскает.
— И того уймем! Вдвоем быка свалим… — Олег еще что-то хотел добавить, но Рузавин прервал:
— Я ведь вместе с ним работаю, ссориться неудобно.
— Ну, мы это обдумаем… — будто речь шла совсем не о человеке, а о каком-нибудь животном, с насмешкой сказал Вармаськин.
— Тогда и не грех по рюмке-другой опрокинуть, — остался довольным Рузавин, и первым вышел в предбанник.
* * *
После бани Олег залез на печку. Тетка ушла куда-то, Захар, видимо, ушел на ферму.
На печке было жарко, и Вармаськин сразу заснул. И увидел сон… Будто он идет по краю глубокого оврага, устланного черными камнями, между которых струится кровь. Неожиданно под ногами зашаталась земля, словно из-за чего-то обиделась на него и стремилась сбросить вниз.
От испуга у парня душа ушла в пятки, он стал судорожно хвататься за кусты шиповника и сильно искололся. И здесь откуда-то большая, с теленка волчица. Клацает клыками, вот-вот вцепится в горло.
— Что я тебе сделал, зачем хочешь наброситься? — выручая себя, будто спросил ее Олег.
— Ты мне логово разрушил, убил моих детенышей! — жутким человеческим голосом ответила волчица. — Столкну вот в овраг, найдешь свою кончину, — и приподняла уже большую лапу…
От ужаса Вармаськин очнулся. Осмотрелся вокруг и вздохнул с облегчением: «Фу-фу-у-у». У изголовья стояла тетка и трясла его за плечи.
— Лодырь, почему не вышел на работу? Ждешь, когда придут за тобой?
Олег вытер со лба пот, спустился с печки и молча стал умываться.
— Что, небо упадет, если не выйду? — ответил он гнусавым голосом. — Сын твой, Захар, четыре дня пил, не выгнали! Да и я как — нибудь перебьюсь с Божьей помощью.
— Вай, Инешке-кормилец, вай, менелень Инязор10, помоги вразумить этих непутевых, — крестясь, опустилась перед иконами старушка.
Олег схватился обеими руками за край полатей, приподнялся, посмотрел вдоль досок. Достал брезентовый мешок, сунул в него краюху хлеба и стал одеваться.
— Это ты куда, не в Кочелай? — прервав молитву, посмотрела на него Окся. — Там к кому зайдешь — ни братьев у тебя, ни сестер, ни родных.
— На охоту пойду, давно в лесу не был, — жестко бросил Олег и вышел на улицу.
* * *
За последнюю неделю природа баловала погодой. По ночам потрескивали от морозцев деревья, днем стали пробиваться первые ручейки.
Вармаськин шел по той дороге, по которой ночью ездили за соломой. Километра через два надел лыжи и направился прямиком через поле. Так короче, и быстрее доберется до Лосиного оврага.
Рыхловатый снег лепился на лыжи. Кончилось поле — начался березняк. В лесу снег казался белее, словно и не ждал весны. Куда ни посмотришь — везде стежки-дорожки и замысловатые узоры.
Сосны высотой с четырехэтажный дом смотрели на Вармаськина из небесной пропасти, опоясанной синими облаками. С макушки одной сосны прыгнула белка, взмахнув пушистым хвостом. Увидела человека, идущего на лыжах, и запрыгала по деревьям. Поди догони такую шуструю!
Олегу почему-то вспомнилась перебранка с теткой. И это в самом деле так. Единственный брат живет в Ульяновске, четыре года не навещал! Недавно Числав Судосев, сын Ферапонта Нилыча, привез привет от него. Да ведь приветом разве согреешь душу? Когда Олега посадили, старший брат отрекся. На суде прямо так и сказал: «Мне брат-вор не нужен». Разве это брат? Олег продал дом в Кочелае и сразу же сюда, в Вармазейку, к сестре матери. Живут втроем. Захар на ферме, а он слесарит в мастерских. Недавно председатель хотел послать его в помощники Судосеву — не согласился, сказал, что кузнечные дела совсем не знает.
Над раскаленным железом колдовать — не в карты резаться. Они вот в слесарке, стоит только инженеру Кизаеву в райцентр или куда-нибудь по делам уехать, сразу вытаскивают замусоленные карты и давай лупить по столу. Незаметнее так время идет. Один день — семь целковых. На выпивку хватит. Это только сейчас, зимой. Во время сева карты сразу забудут. Весной, наверно, сядет на трактор. Механизаторов не хватает, как не сядешь?
Задумавшись, Вармаськин миновал Пикшенский кордон, где в прошлом году ночевал у Пичинкиных, и вышел к длинной посадке, ведущей к Суре. Около реки — протяни руку — стояла Пор-гора. Низкая и широкая, с одной стороны она казалась книгой с четырьмя углами. Макушка белая. Только местами снег на ней успел растаять, обнажив местами землю. На солнце эти проталины сверкали как большие куски мяса, посыпанные крупной солью.
За посадкой отдыхала под снегом речка Сувозей. Не знал бы Вармаськин о ней, не догадался — лощина лощиной — и всё. В речке много разной рыбы. Почти все лето отсюда не уходили с Рузавиным. Сначала нужно немного проплыть по Суре на лодке, потом с полкилометра пешком — и ты уже здесь, у глубокой воды. Поставят сети под ветлу и давай кусты постукивать жердью. Иногда в день по мешку рыбы вытаскивали. Жирная — одной рукой сразу и не поднимешь, выскальзывает. Однажды самим даже жутковато стало — не сом запутался у них в сетях, а будто бревно. Вытащили на берег, а тот огромным, со сноп хвостом так и бьет, так и бьет-мечется — Трофиму пришлось даже прижать его, чуть не оторвал жабры. Смеха-то было! А сейчас речка спит беззаботно. Не пройдет и половины месяца, как разольет Сура свои воды, освободится ото льда. Тогда таскай лещей сколько душе угодно…
Недалеко от речки, где Лосиная поляна, когда-то был пчельник. Сейчас он в соседнем липовом лесу. Олег уже решил было навестить деда Филю, но потом передумал. Сначала зайдет на поляну, где лоси часто пасутся. Встал опять на лыжи. Вынул из сумки ружье, собрал его и перекинул через плечо: здесь уже некого бояться, не как в селе. Синел утренний туман, он тянулся и по небу и между деревьями.
Темно — синие полосы жидко сверкали, словно боясь смешаться со струями солнца, которое медленно поднималось из-за горы. Только Лосиная поляна — свободное пространство между березняком и сосновым лесом — этим стежкам не поддавалась — белела и белела, даже было трудно на нее смотреть. Олег снял лыжи, сел на пенек, положив у ног двустволку. Устать он еще не успел, но пройти более четырех километров — не чашку щей выхлебать, дело нешуточное. Пошел редкий, но крупный, с голову белой галки, снег. В безветрие он будто плыл по воздуху.
Когда Вармаськин вышел на знакомое место, то не узнал его: середина поляны — куда ни посмотришь! — была покрыта снежным серебром.
Только приоткрытый, без верха стог сена, который, наверное, увезли на кордон, уверял, что здесь были люди.
Олег хотел присесть у стога, но почувствовал острый запах навоза. Он сразу догадался, в чем дело. Схватил ружье и громко вскрикнул. Из-под стога пустились наутек два крупных кабана с кабанятами. Самку Вармаськин сразу же застрелил, а за самцом пришлось гнаться с полкилометра. Он и его подранил, да, видать, силен, черт, красную веревку тянул за собой по снегу, но убегал.
