– Конда, что же за платья у вас носят женщины?
– Платья у кир многослойные, с несколькими юбками. Юбки пышные, со складками. Девушки носят обтянутые тканью туфельки. Часть ткани пускают на веер. На юге из этой ткани делают накидки от солнца.
– Туфельки обтянуты тканью? Вот этой?! – Аяна пыталась понять, не шутит ли он. – Но как же... как они ходят по улице? Ездят на лошадях? Работают? И что значит – накидка от солнца?
– Кирья Аяна, я обещал тебе рассказать о наших традициях, и я сдержу слово, – весело улыбнулся Конда. – Я расскажу тебе всё, что ты захочешь узнать. Даю слово. Но позволь нам убрать наш ценный груз в безопасное место. Воло и так до сих пор переживает, что у вас тут нет ни единого ключа и замка. Пожалуйста, покажи нам с Онором, где та комната, о которой ты говорила.
Онор, который скучающе бродил по двору, оживился.
– Идите за мной, – махнула рукой Аяна. – я покажу.
Они поднимались по лестнице, когда во двор въехала ещё одна телега.
– Вот наши верхние помещения, – показала Аяна. – Первая дверь — это малая мастерская, про которую я говорила. Там сейчас стоит два станка, но их можно вынести, у нас широкие двери. Дальше комната ещё одной семьи, которая живёт с нами, и в конце — летняя спальня. Там в морозные дни холодно, но сухо. Вы можете оставить часть тканей там. Только сначала я заберу оттуда свои вещи — один сундук.
Конда заглянул в малую мастерскую и удовлетворённо кивнул.
– Это отличное помещение. Онор, помоги мне вынести станок. Второй можно оставить, он узкий, подвинем его в проход между рядами. Кирья Аяна, куда можно поставить большой станок?
– Слева от лестницы коридор. Он ведёт в основную мастерскую. Я открою обе створки дверей и там, и там, и вы спокойно пройдёте. Осторожно, станки очень тяжёлые. Лучше осторожно тащите, не поднимайте. Конда, ты не против, если я пойду к очагу? Все ушли, и мне нужно приготовить обед.
– Хорошо, кирья. Мы справимся, спасибо.
Аяна спустилась к летнему очагу и замесила тесто на лепёшки, потом поставила вариться похлёбку и кашу на вечер. Во двор приезжали и уезжали телеги, и Конда с парнями таскал кожаные свёртки наверх и снова спускался вниз, и она сначала считала кожаные мешки, но вскоре сбилась со счёта и бросила это бесполезное занятие.
Лепёшки были готовы, и Аяна поставила на огонь большой котелок с водой, чтобы приготовить тёплое питьё, потом подняла крышку над похлёбкой и с наслаждением принюхалась. Густое, ароматное варево с жирным мясом, капустой и крахмалистыми клубнями, приправленное ароматными травами, пахло крайне заманчиво и радовало глаз золотистыми окошками жира, которые были похожи на стеклянную цветную линзу одной из детских игрушек Олеми. В той игрушке, если заглянуть внутрь, направив на свет, цветные бусины и кусочки разноцветных стёклышек бесконечно отражались в небольших зеркалах, с каждым поворотом длинной трубки ложась почти так же, но немного иначе, и каждое крошечное изменение усиливалось отражениями и создавало невероятные картины, которые, к сожалению, невозможно было сохранить иначе как в памяти.
– Кирья, я могу перенести твой сундук и использовать вторую комнату? – спросил Конда, подходя к очагу. – О, необычный запах. Что это?
– Это похлёбка. Ты хочешь есть? – спросила Аяна. – Я налью тебе.
– Да, я люблю пробовать новое, особенно когда оно так изумительно пахнет, – оживлённо кивнул Конда.
Аяна протянула ему корзинку с лепёшками, налила похлёбку в большую миску и подвинула через стол, потом принесла и вручила ему ложку. Он смотрел на неё с интересом и улыбнулся, когда она села напротив и начала жевать лепёшку, ожидая, что он скажет насчёт этой новой еды.
– Почему ты улыбаешься? – спросила она, не в силах сдержать ответную улыбку. – Ты же даже не попробовал.
– Просто так, – сказал он. – М-м, это очень вкусно! Первый раз ем такое. У нас похлёбки другие на вкус. В них больше воды. А это ваш хлеб?
Он протянул руку, взял лепешку, осмотрел её со всех сторон и понюхал, потом разломил пополам и снова внимательно рассмотрел. Аяна глянула на его длинные смуглые пальцы, овальные гладкие ногти, и внезапно смутилась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Это лепёшки. Хлеб у нас пышный. Мы печём его реже. Я обязательно угощу тебя.
Он с удовольствием съел лепёшку и встал.
– Спасибо, я поел.
Она тоже встала и с удивлением увидела, что в его миске осталась недоеденная похлёбка.
– Ты не доел. Тебе не понравилось?
– Понравилось. Прости, я доем.
Он стоя вычерпал остатки ложкой, а после даже вылил в пустую ложку последние капли отвара.
– Благодарю, кирья. Пойдём, ты покажешь мне, куда отнести твой сундук.
– Моя комната на этом этаже, – показала она. – Тебе будет тяжело нести сундук одному, поэтому лучше тащи его по полу за кольцо сбоку, а на лестнице я помогу тебе.
– Кирья, это лишнее. Я позову кого-нибудь помочь, – сказал Конда. – Подожди меня у дверей комнаты, покажешь, куда его поставить.
Аяна поднялась к дверям своей новой, до блеска вычищенной комнаты, гордо оглядывая результаты своего труда, и подождала, пока Конда с одним из парней спустят её сундук.
– Вот тут, в изножье кровати, – показала она. – Спасибо.
15. На приличиях зиждется порядок мира
Они ушли дальше перетаскивать ткани, и Аяна осталась в комнате одна. Она давно не жила на этом этаже, с тех пор, как мама разрешила перебраться из детской, и теперь пыталась представить, как выглядит мир из окон её новой комнаты зимой, когда молоденькая бирса за окном скидывает последние золотые листья, и её светлый ствол с серыми штрихами на коре сливается с сугробами снаружи.
Помещение было угловым, но каменные стены первого этажа были хорошо утеплены, а окна выходили на юг и на запад, и она пожалела, что ещё прошлой зимой не додумалась занять эту светлую и уютную комнату. А если остаться здесь насовсем? Эта мысль показалась ей заманчивой. Пусть Лойка перебирается в летнюю спальню, если ей надоело в детской, а следующей зимой занимает нижнюю теплую спальню одна — ведь люди с «Фидиндо» уже уедут. Но сначала надо спросить, не против ли мама.
Мамы с младшими всё ещё не было, несмотря на то, что день, судя по положению солнца, уже заканчивался, и Аяна спустилась во двор, болтая с парнями, которые привезли очередную часть груза. Некоторых из них она уже видела второй или третий раз во дворе. Она выволокла большое корыто из сарая и натаскала туда воды из бочки, чтобы лошади могли попить, потом взяла корзинку с лепёшками и стала раздавать прибывающим.
На очередной телеге во двор заехал Воло с таким усталым видом, будто это он, а не лошадь, возил тюки с пляжа в деревню, а за ним приехал отец.
– Конда! – крикнул Воло. – Эйна йол!
– Неужели? – обрадованно воскликнул Конда, подбегая к нему. – Больше нет? Только эти две телеги?
– Да. Закончили. Наши с тобой сундуки с «Фидиндо» привёз кир Або, мы сделали крюк к затону. Некоторые ткани мы отвезли в другой двор, а специи уехали в горы, там сухая пещера. Дерево на складе в большом... большом среднем ничьём дворе.
– В общем дворе, – поправила его Аяна. Средний общий двор.
– А я как сказал? – удивился Воло.
– Ничей. Ничей — это тот, который не принадлежит никому.
– У нас эти слова имеют одинаковый смысл, – пожал плечами Воло. – Но я запомню. Конда, тут совершенно потрясающая штука. Тут действительно нет ни одного замка, но в каждом... эээ... дворе есть горячая вода. Прямо в колодцах.
– Да ну? – изумился Конда. – Это как?
– У нас тоже есть, – сказала Аяна. – я покажу.
– Хорошо, кирья. Мы пока сложим оставшееся.
– Отец, а где мама? – спросила она.
– Она пошла с детьми на совет, а потом отправилась к Нэни. Она сказала, что побудет у олем Нети до вечера, а потом проводит Нэни в общий двор. Ты знаешь, они с Мииром переехали, потому что там просторнее и меньше народу, чем у олем Нети.
– Да, знаю. А остальные?
