— А как же ты сам, Серенька? Уж тебе-то самому и вовсе надо учиться.
Не покидает парня мечта о дальнейшем образовании. Да не просто о среднем, а о высшем. Только держит он свою мечту втайне ото всех. В школе уже есть десятилетка. Но как же он, взрослый парень, сядет на парту с детишками? Приобрел Сережа учебники за восьмой и девятый класс, штудирует материал самостоятельно. Эх, как это трудно! А главное — маловато времени: оно все уходит на комсомольские дела и такие безотлагательные. Едет Сергей в деревни проводить собрания — учебники с собой. Мечтой о дальнейшем образовании он, можно сказать, «заболел».
— Что это ты подолгу в книжку смотришь? — спрашивает мать. Не хочет пока Сергей признаваться, что изучает учебники, запоминает теоремы:
— А я, мама, стихи учу. Мне сегодня выступать.
— Сереня, расскажи мне свое стихотворение. Как я люблю их слушать!
Как отказать матери, смотревшей на сына такими любящими глазами?
— Хорошо, слушай.
И Сережа стал декламировать:
Колосилась в поле рожь густая, Шевелились усики овса. Где-то за деревней, догорая, Девичьи звенели голоса.
Где-то с переборами тальянки Песня угасала на ветру. В эту ночь ему не до гулянки, Комсомольцу Дьякову Петру.
В эту ночь его не занимала
Любушка из ближнего села:
Полоса не вспахана лежала,
Молодого пахаря ждала.
Бронзовый от летнего загара,
С комсомольской хваткою «на ять»,
Он один из сотни коммунаров
Трактором умеет управлять.
Чуть заря, что рдея по-над лесом,
Росами упала, зеленя,
Пахарь выводил из-под навеса
Рослого железного коня.
Знает пахарь, сердце не забьется,
Если в сердце нет горячих сил.
Не водой студеной из колодца,
А бензином друга напоил.
По-над лесом ноченьки бездонной
Моториста скука не возьмет,
Выезжал он с песней забубённой,
С той, какую Любушка поет:
(И Сережа запел)
— По дорожке неровной, по тракту ли
Все равно нам с тобой по пути.
Прокати нас, Петруша, на тракторе,
До околицы нас прокати.
Прокати нас до речки, до мостика,
Где шумят серебром тополя.
Запевайте-ка, ленинцы, песенку
Про коммуну, про наши поля.
Не помяты дождем, не повыжжены
Наши полосы в этом краю.
Кулачье на тебя разобижено,
На счастливую долю твою.
Им бы только ругаться да лаяться,
Злоба льется у них через край.
Кулачье до тебя добирается,
Комсомолец лихой, не зевай».
(Кончил Сережа петь, говорит дальше:)
— Песня наливается и крепнет,
Не сорвется голос молодой.
Далеко оставлена деревня,
Утопает в дымке голубой.
Легким черноперым черноземом
К полосе ложится полоса.
— Стой, Петрушка, — злобою знакомой
С полосы несутся голоса.
— Стой, Петрушка, побалакать надо,
Посчитаться надо за дела,
— У межи кулацкая засада
С вечера Петрушу стерегла.
— Посчитаться надо, поквитаться
Нам с тобой, собачий депутат.
С солнышком собаке не видаться,
Ну-ка, поворачивай назад.
Месяцу и снится и не снится
То, что не опишешь и пером.
Злобой перекошенные лица,
Хрюкая, склонились над Петром.
Замолчала робкая машина
Тракториста с головы до ног
Кто-то облил едким керосином,
Чиркнул спичкой, вспыхнул огонек…
Поле, поле! Что ж ты замолчало?
Жарко что ль от страшного костра?
На заре на утренней не стало Комсомольца
Дьякова Петра.
— Ой, Серень, душа переворачивается. И как ты столько запомнил? А поешь, как артист. Иди в артисты, сынок. У тебя получится.
— Запомнил, потому что молодой. И в артисты не стремлюсь. Сцена — это просто для души. А изучать мне хочется науки. Вот стать бы инженером! Но в институт не примут, знаний маловато.
И Сережа продолжает штудировать свои учебники, изучает физику, химию, решает задачи по математике, читает литературу.
— Сынок, да что же ты все керосин жжешь? — спрашивает мать.
— А я к докладу готовлюсь.
На самом же деле никак не может парень осилить тригонометрию. Сколько раз шел к учителям в школу проконсультироваться, но возвращался: ему казалось, что у него знаний мало, и он осрамится.
Поделился своей задумкой об институте на работе с секретарем райкома комсомола.
— Да ты что, Серега? Ну, выучишь все, а дальше?
— А дальше попрошу принять экзамены за три года экстерном.
— И когда ты все это учишь?
— Да всегда.
— Но у тебя же пионерия, комсомольцы, кружковцы в клубе, доклады в Турках и деревнях.
— А у меня всегда учебники с собой. Я и ем дома с книжкой в руках, ложусь попозже, встаю пораньше.
— Трудное твое дело, брат. Так и годы пролетят, а ты красивый, чертяка. Галя-то глаз с тебя не сводит.
— Какая Галя? — удивился Сережа.
— Да Колесникова.
— А… Ну это потом.
Время бежало быстро, а для Сережи неслось. Вон и Маруся заканчивает седьмой класс и поговаривает о техникуме в Саратове. Уже сговариваются подруги, мечтают о студенческой жизни.
Но как бы дети Куделькиных — Катя, Сережа и Маруся — ни были заняты, репетиций и концертов в Доме культуры они не пропускали. Особенно хороши были дуэты двух сестер: голос Маруси как колокольчик, а старшая сестра вторила. Любила Катя и танцевать. Она участвовала в массовых танцах, часто исполняла и одна.
Но вот однажды о мечте Сережи узнал секретарь райкома партии. Обратясь к комсомольскому секретарю, он сказал:
— Есть тут у вас паренек активный, Сережа. Забрать мы его у вас хотим, пошлем в партшколу, будем готовить из него себе смену.
Молчит комсомольский вожак.
— Да ты отдавать его, должно быть, не хочешь?
— Не то, товарищ секретарь. И рассказал о мечте Сереги.
— Так он что же, из седьмого класса прямо в институт хочет? В инженеры?
— Он пытается за три года материал одолеть самостоятельно: за восьмой, девятый и десятый классы.
Теперь замолчал партийный секретарь. А потом сказал:
— Ладно, поможем «грызть» науку.
И партия дала Сереже Куделькину направление в Саратов на рабфак {рабочий факультет). Туда, как правило, направляли парней и девушек со средним образованием из рабочих семей. Многие из них по различным причинам в свое время не могли поступить в институт, а на рабфаке могли все повторить и держать экзамены в институт.
С путевкой в руках готовился на рабфак и Сережа, хоть багаж знаний был маловат. Главное — постараться, чтоб суметь потом сдать вступительные экзамены. И Маруся с Сережей поехали в Саратов.
Глава 6. Томка
Катя возвратилась в Турки. Она была безмерно счастлива увидеть свое милое село, родные лица родителей, сестер, братьев и единственной дочки, которой не было и пяти лет, когда она уезжала в Махачкалу. Теперь Тамара ходила уже в школу в первый класс.
Многие не помнят своего раннего детства. Тамара отдельными моментами помнила очень многое, даже то, когда она еще качалась в люльке, прикрепленной к крюку в потолке.
Вся семья обедала в кухне. Видимо, услышали, что Томуська в своей люльке проснулась, что помешает обедать.
— Лида, дочка, пойди и качни люльку посильнее, — послышался голос Наташи.
Люльку качнули, Томка стала громко кричать.
Всю свою жизнь Тамара потом не выдерживала никаких качек: качелей, каруселей, самолета, плавания на чем-либо по воде, Длительной поездки в поезде, даже покачивания в гамаке, привязанному в саду к яблоням. Видимо, недостаточное функционирование вестибулярного аппарата, какое-то нарушение было с рождения.
После люльки Катя стала укладывать дочку спать с собой. Видимо, отняли уже от груди, но все равно девочка всю жизнь помнила, как засыпая, по привычке любила своею крохотной ручонкой касаться груди матери. Как устроен мозг человека, что годовалый ребенок так и помнит всю жизнь такие вот мелочи? Часто с вечера вместо Кати с малышкой ложилась Наташа. Катя же уходила либо в Дом культуры на репетицию, либо на свидание или в кино. Но с каким нетерпением маленькая девочка ждала возвращения своей матери! Она часто просыпалась и каждый раз пальчиками в темноте касалась лица лежащей с ней женщины; хитрющий ребенок по коже лица догадывался, прикасаясь пальчиками, возвратилась ее мама или нет.
