— Мама, но ты же болеешь. В дороге то одну, то другую обязательно станет трясти малярия. Как вы поедете?
— Как к вам ехали, так и от вас поедем. А приступ потрясет да и опять отступит. Доедем, там приволье. А тут девчонка совсем захиреет.
И Наташа повезла Томку назад.
А Катя, оставшись, не находила себе места. Как они там в поезде? Доедут ли? И их жаль, и себя. Ну что она нашла в этом чужом городе? И с Василием не ладится. Хорошо, что не зарегистрировались. Живут под одной крышей, а семьи будто и нет. Наверное, оттого, что любви нет. Он считает, что все изменится и наладится, когда они приедут на его родину в Подмосковье. Но они сами не изменятся. А милым был бы «рай и в шалаше».
Наташа с Томуськой миновали и Ростов. Обе ослабели, в вагоне так же душно, как и в первый раз. Но до самых Лисок приступа малярии не было. Уже и ехать до пересадки меньше суток, но у Томы начался новый приступ, поднялась температура.
Какая же толчея в вокзале в Лисках! И ребенок бредит, и билеты компостировать надо. Расстелила Наташа на полу детское байковое одеяльце, свой платок, уложила Тому, накрыла ее бархатным зеленым пальтишком и пошла к кассе, попросив сидящую рядом женщину последить за спящей девочкой и чемоданом. Мечется старая женщина то к спящей Томуське, то в билетную очередь. Вот и до кассы недалеко, но очередь словно замерла. Как там девчонка? Испугается вдруг одна?
А девчонка действительно испугалась. Бред прошел, но лихорадка еще была. И Томка не могла понять, где она, кто эти все чужие люди. Неужели она потерялась от мамы Наташи? Поднявшись, она брела и брела по вокзалу, отыскивая в толпах людей свою бабушку. Ее нигде не было.
И Наташу ударило словно током. На том месте, где лежала внучка, не было ничего и никого: ни девочки, ни одеяльца, ни чемодана, ни женщины, сидевшей прежде рядом. Наташа бегала словно безумная, всех расспрашивала о внучке.
И нашла! Бог с ними, с вещами. Теперь они снова вдвоем, и до Летяжевки билет был уже в руках.
В Летяжевку поезд прибыл ночью. Передохнув в вокзале, Наташа стала искать подводу, на которой можно было бы доехать до своего дома от Летяжевки. И им повезло. Не помнит Тома, когда она испытывала такое блаженство. Под ней мягкое душистое сено, ее укрыли чем-то теплым. Но спать не хочется, вон они какие красивые в небе звезды. И приступ прошел, и приятно цокают копыта лошади. Ах, как хорошо! А впереди — еще лучше, впереди Турки и ее родной дом.
Вот посветлело небо, вот очертание дома, и они поднимаются на крыльцо. А из сеней выбегают все домашние, на Томуську капают их слезы, каждому хочется прижать ее к своей груди. Этот маленький человечек не расстался с ними навсегда, не остался в Дагестане.
Малярия долгие годы не оставляла в покое ни Тому, ни ее бабушку — маму Наташу. Не помогали хина, акрихин, отвар полыни. Приступы малярии часто сопровождались у Тамары не только ознобом, высокой температурой, но и частой рвотой, достигающей иногда в день до четырнадцати раз.
Вконец измучилась от малярии и Наташа. Часто врачи давали желтые таблетки акрихина прямо на приеме у врача с собою на дом.
Возвращалась Наташа от врача. Впереди — гора из оврага. Как ее одолеть? Силы совсем оставляли. Присела на пригорке отдохнуть, развернула пакетик с таблетками:
— Да разве помогут такие крохотные, если пить по одной?
А самочувствие такое, хоть ложись в овраге. Высыпала она все таблетки из пакетика в ладонь да и разжевала все разом.
— Бог мой! Да останусь ли теперь вообще жива? Не отравилась ли? — мелькнуло в голове.
Жива, к счастью, осталась.
Проводив самых родных сердцу людей и немало пострадав, Катя приняла решение бежать из Махачкалы и от Василия, все равно личная жизнь не приносила радости, не клеилась: во всем у них были разные интересы. Но работать пришлось до отпуска.
И вот Катя, наконец, в своих Турках, из которых решила никогда больше и никуда не уезжать.
Проведя около трех лет в городе, она стала отличаться от турковских женщин речью, одеждой. На юге зимы почти не было, там не требовалось зимнего пальто. Катюша ходила в атласном черном манто с меховыми помпонами. Для Махачкалы это обычная одежда, для Турков — завидная роскошь. Ее подруги носили платки, летом цветастые, зимой пуховые, которые стоили, конечно же, дороже ее фетровой нарядной шляпки, отделанной шнелькой. И Катя выглядела очень элегантной. Для лета она имела туфли для того времени модные, с перепонкой и на каблуках.
Тома гордилась своей матерью. Мать очень там старалась, для маленькой дочки присылала готовые платьица, белый костюмчик, фабричные туфельки. И девочка заметно отличалась от своих деревенских подружек. Готовые платьица Томе привозила и Маруся из Саратова, приезжая домой на каникулы.
И снова у Томуськи были две мамы: мама Наташа и мама Катя.
В Махачкале Катя прекрасно научилась печатать на машинке. И в Турках ее сразу же приняли на работу секретарем-машинисткой в машинно-тракторную станцию {МТС), которая находилась далеко от дома, на краю Турков, за вокзалом. Это примерно в трех-четырех километрах от дома. Но добиралась она до работы не более чем за пятнадцать минут. Она не ходила шагом, а только бегом и не вкруговую, а через овраги напрямик. Дети, идущие в школу, говорили между собой:
— А вот эта никогда не ходит шагом, а только бегом бегает. Работа Кате нравилась.
Вскоре о ее возвращении в Турки узнал прокурор Скворцов, который знал ее прежде по работе в нарсуде как человека энергичного, добросовестного, серьезно относящегося к своему делу. Прежде нарсуд и прокуратура находились в одном здании. Теперь у них были разные помещения.
Скворцов уговорил ее перейти на работу в прокуратуру в качестве делопроизводителя и секретаря-машинистки. Убедил и директора МТС Иванова ее отпустить.
Катя рада была переходу на новое место работы, так как работа ей была знакома. Кроме того, прокуратура находилась в центре Турков, а это значит, в два раза ближе от ее дома, чем МТС.
По пути с работы и на работу часто ее встречал Андрей Яшков. Он же провожал ее и с репетиций из Дома культуры, куда Катя снова стала ходить в самодеятельность. Андрей убеждал ее, что все эти годы ждал ее возвращения и ни с кем другим и в мыслях не пытался связать свою судьбу.
Он сделал ей предложение.
— А что ты думаешь сама? — спросила ее мать.
Катя ответила, что ничего еще не решила: ей не хотелось идти в их большую семью, где и без нее уже проживали восемь человек; кроме того, она не уверена была в его здоровье, хоть он убеждал, что от туберкулеза вылечился. И, наконец, не испытывает она к нему страстных чувств, хотя очень уважает как умного, спокойно и деликатного человека.
Но через несколько дней она сказала родителям, что согласилась сойтись с Андреем, но пока не регистрировать брак и жить не в их семье, а на частной квартире, которую они нашли. Квартирка, правда, маленькая, из одной комнаты.
Что касается Томы, то на семейном совете все решили, что ей лучше пока остаться в своем родом доме, так как за эти месяцы она не совсем еще привыкла к родной матери после нескольких лет разлуки. И Андрей для нее чужой человек.
— Мне и доктор Пересыпкин дал такой совет. Андрей практически сейчас здоров, но форма болезни может и открыться.
Томка была рада остаться дома, где были рядом с ней люди, которых она знала с рождения, здесь все ее игрушки, книги, подружки.
Конечно, было бы лучше, если бы с ней оставалась тут еще и мама Катя. Но если уж так случилось, то Томе лучше жить так, как она привыкла.
Николай, старший сын Куделькиных, жил в этой же Саратовской области в Энгельсе. Он закончил летную школу, но летать ему вдруг врачи запретили из-за сердца. С сердцем у него неважно было еще в самой юности, когда он увлекался футболом, а потом играть запретили. Позже здоровье восстановилось, но затем сердце снова дало о себе знать. До Энгельса он служил в Уссурийском крае на Дальнем Востоке. Жена с ним туда не поехала из-за того, что ждала рождения их первенца. У них родилась девочка. Получив телеграмму, Николай поздравил жену и в ответной телеграмме просил назвать дочку Лидией в честь младшей сестренки, которую очень любил. Жене не понравилось предложение Николая, но ослушаться мужа она не посмела. В документах дочку записали Лидией, но в жизни никто этим именем ее не называл. Тося, жена Николая, упорно называла ее Лилей, Лилечкой. Так стали звать ее и все родные, все знакомые. К мужу с дочерью на Дальний Восток жена ехать отказалась категорически.
Николай, с детства друживший со своей старшей сестрой Катей, писал ей в Турки часто, а случалось, что спрашивал и совета.
Дело в том, что находясь в долгой разлуке с женой, он охладел к ней и познакомился с девушкой, которую сильно полюбил.
— Но она из бывших. Что же мне делать? — спрашивал он у Кати.
