у краев водостока сузилось, кротам пришлось спуститься к самой воде, черной и грязной. Над ними круто поднимался илистый вязкий берег, и им казалось, что они в ловушке. В одном месте кроты наткнулись на крысиный помет, в другом — на гниющий трупик черного дрозда, почти совсем разложившийся.
— Наверное, тогда я понял, что это начинается настоящий Вен. Казалось, он втягивает нас, засасывает в свою грязь, убивает. Хит стал как одержимый, а Хэйз ему не перечила. Они стремились идти вперед и сердились на меня, когда я пытался отговорить их. Мне хотелось вернуться, но я не осмелился отправиться обратно один и не хотел оставлять Хэйз.
Однако в глубине души и меня разбирало любопытство — что же там дальше.
Пищи становилось все меньше, на завтрак они выцарапали себе из каменистой почвы всего несколько отвратительных на вкус червяков.
Через некоторое время узкий поток влился в больший, и кроты поняли, что опять вышли к черной реке, возле которой остановились некогда в первый раз, и решили: если какая-то дорога и приведет их к сердцу Вена, то только эта — река, текущая под арку.
Очень неохотно Рован согласился идти дальше.
— Я помню холодную темноту этого тоннеля, сомкнувшуюся над нами, когда мы спустились на его дно. Местами дно было сухим, иногда мы чуяли запах крыс. Не знаю, почему мы продолжали идти вперед. На стене у входа в тоннель мы сделали пометки и потом регулярно оставляли их так высоко, как только могли дотянуться. По следам на стенах было ясно, что вода здесь иногда поднимается. Стены были мягкие и крошились, так что процарапывать знаки оказалось легко.
Свет проникал сверху, с поверхности, через отверстия и вертикальные ходы в потолке, расположенные довольно далеко друг от друга. Сначала запах казался тошнотворным, потом мы привыкли. Вокруг слышались разные звуки, всплески, но трудно было понять, что они означают. Двигались мы быстро. Тоннель иногда изгибался, но все время постепенно уходил вниз. В большой тоннель вливались мелкие. Мы продолжали отмечать путь, чтобы найти дорогу обратно.
На поверхности снова наступила ночь. Мы смогли выбраться на бортик у края водостока, русло которого начало наполняться мусором и всякой грязью. Идти по бортику оказалось легче. Стояла уже глубокая ночь, но настоящей темноты не было, потому что в тоннель проникал свет сверху. В этом желто-оранжевом пятне мы и спали. В ту ночь Хэйз разбудила меня, приложив лапу мне ко рту. По дну водостока в нашу сторону двигалось что-то огромное, коричнево-черное, гладкое. Следом еще такое же. Потом третье, четвертое. Они ступали мягко, пофыркивая и попискивая. Крысы. Во марке я чувствовал их запах. Мне сделалось страшно, хотя бортик, на котором мы находились, был слишком узким и скользким, чтобы туда могли забраться такие крупные животные. Похоже, однако, они тоже почуяли нас, потому что стали метаться взад и вперед и принюхиваться. Затем они ушли, и их черные тени бежали впереди. Позже мы слышали, как крысы не то дрались, не то спаривались, трудно сказать. Потом наступила тишина. Мы пошли дальше, пока еще не рассвело, оставляя свои пометки на каждом перекрестке, но к этому времени мы здорово проголодались, а потому решили выбраться на поверхность.
Мы нашли тоннель поменьше, который вскоре вывел нас на поверхность, и неожиданно обнаружили там сырую траву, влажную черную землю и какие-то кусты. Все было темное, мрачное, все загублено Веном. Чистой была только доносившаяся издалека песня птицы. Рассветные лучи осветили стены высоко над нами, но прошло много времени, пока солнце добралось до нас. Мы поняли, что заперты со всех сторон. Видели воробья, но больше из живых существ — никого. Поели вонючих червей и заснули.
Мы решили закончить здесь наше путешествие и вернуться тем же путем, что пришли. Когда двинулись обратно к тоннелю, Хит задержался. В траве он учуял ход, начал рыть и действительно нашел его. Кротовий ход! Старый, забитый корнями, почти непроходимый, но несомненно сделанный кротом. Мы двинулись вниз по этому ходу. Некоторое время он вел прямо, а потом мы попали в зал. Дальше путь преграждала какая-то стенка, дело рук двуногих. В другой стороне то же самое. Это была часть разрушенной системы. Хоть бы нам никогда не находить ее! Она разожгла любопытство Хита. Мы хотели спать на поверхности, но Хит настоял, чтобы до ночи мы еще немного прошли по тоннелю двуногих. Он надеялся найти еще какую-нибудь часть разрушенной системы или даже ходы, которые выведут нас. — Рован прервал свой рассказ и какое-то время молчал.
— Уважаемый рассказчик, Мэйуид с интересом и любопытством ждет твоей следующей фразы и думает, что упрямый Хит есть или был (ты этого не сказал, но Мэйуид опасается худшего) открывателем, исследователем, путешественником! Это мне, недостойному Мэйуиду, по сердцу. Так что, печальный рассказчик, продолжай!
— Хорошо, — согласился Рован, почесываясь. Его несколько удивила реплика Мэйуида. — Мы действительно обнаружили ходы, и они были расположены не намного глубже того места, где мы выбрались на поверхность. Много ходов, но все заброшенные, все перегорожены бетонными стенками двуногих. Ходы были отрезаны от всего мира.
— А свет там был? — спросил Триффан.
— Возле ходов был свет двуногих, а глубже не было никакого света, никакого шума... кроме звуков от наших когтей... Темно хоть глаз выколи, ни дуновения, ни шороха, ничего. Чувствовалось, что эти ходы очень древние. И между ними мы обнаружили зал с неровными стенами, но все же, если провести по ним когтем, как это сделал Хит, а потом и я сам, — слышался звук. Необыкновенный звук.
— Звук Устрашения,— пробормотал Спиндл, вспоминая процарапанные надписи у входа в Библиотеку, которыми он пытался напугать Триффана и Босвелла, когда те впервые пришли в Аффингтон.
— Это был очень далекий звук, глубокий и древний, как будто где-то пели кроты. Страшно не было. Песня звучала как требование или как призыв, не ответить на него я был не в состоянии.
— Ответить? — переспросил Триффан.
— Ну да, я сразу понял, это был призыв двигаться дальше. Хит заставлял его звучать снова и снова, и я решил, что он захочет последовать ему. Только так не получилось.
В конце концов кроты опять вышли в главный тоннель двуногих, где бежал поток воды, и там-то и разразилась трагедия. На них неожиданно напали крысы, и троица в замешательстве бросилась бежать, — похоже, все в разные стороны. С этого момента в Роване жили только ужас и смятение. Он почувствовал боль от
