Она добрая, эта Джоани, у нее большое сердце… Когда он гостил в ее счастливом семействе, он и сам был счастливым. Ее дети, в отличие от его собственных, просто обожают эту женщину, которая торгует своим телом, чтобы накормить и одеть их.
В своем доме он чувствовал себя чужим. Там ему приходилось снимать обувь и красться по коридору в свою спальню, дабы не произвести лишнего шума или не наделать беспорядка. Но у Джоани все было по-другому. Он любил выпить чашечку чая утром в кровати, слушать голоса детей, о чем-то спорящих между собой, и голос Джоани, добродушно покрикивающей на них. Она могла любому из них дать затрещину или ни с того ни с сего отвесить поцелуй, что, кстати, бывало гораздо чаще. Ему не хватало запаха этого места — детей и Джоани. Его дом пропах ароматическими отдушками, как, впрочем, и его жена.
Ему не хватало душевного тепла, исходящего от Джоани. Когда-то она прижимала его к своим грудям и утешала, как маленького. И он знал, что она с готовностью примет его, что бы ни случилось. Теперь он вновь почувствовал тягу к ней. Широта души этой женщины по-прежнему волновала его. Он пользовался ею за жалкие пенни, а иногда и вовсе бесплатно. Он приходил и уходил когда хотел, а потом и вовсе перестал заглядывать на огонек. Однако она этого никак не заслуживала. Джоани давала ему намного больше, чем получала от него. Намного больше…
Были и другие — такие же, как Джоани, и даже лучше ее. Лучше с физической точки зрения. Джоани старела, а он всегда был окружен молодыми девочками. Но ни у одной их них не было того, что было у нее. Но это же и отпугивало Пола: уж если на то пошло, кто она такая, а он — человек, с которым считаются. Но почему он так относится к женщине, которую мяли чаще, чем подержанный ковер? Почему это притяжение настолько сильно, что он чувствует себя умиротворенным только в ее компании, в ее мире, и даже присутствие ее детей делало его счастливым…
Как бы то ни было, Джоани до сих пор обладает властью над ним, и он хочет ее, хотя она и постарела за эти годы, стала какой-то измотанной. Однако ее улыбка по-прежнему хороша, а глаза по-прежнему сверкают, хотя один совсем затек от полученного удара. Джоани берет от жизни то, что может, и с благодарностью принимает то, что та бросает ей. Повышенный инстинкт выживания делает ее молодой.
Неужели он в самом деле восхищается ею? Этого он не хочет знать. Размышления на эту тему становятся слишком болезненными.
Пол обнял ее за плечи и слегка притянул к себе. Джоани прижалась к его телу, вслушиваясь в биение его сердца. Он радовался ее близости. Когда он нежно поцеловал ее макушку, Джон-Джон на цыпочках вышел из комнаты, оставив их наедине.
У Джон-Джона были на вечер свои планы, и теперь, когда Пол здесь, мать не спросит, куда он идет. Он сомневался, что она вообще заметит его уход.
Спускаясь по лестнице, он с нежностью думал о Джоани. Он надеялся, что сегодняшний день принес ей счастье. Джоани заслуживала его. И если ее счастье связано с Полом, пусть так и будет. Он надеялся, что она наконец получит то, чего и хотела получить. Пусть проведет эту ночь с человеком, которого желала всегда. Он очень надеялся, что Пол не обидит ее, и надежды его были обоснованы.
Джон-Джон вздохнул и переключил внимание на тот счет, который ему предстояло сегодня свести.
Сильный стук в дверь разбудил Жанетту и Джеспера. Они лежали рядом, слушая, как ругается, проклиная все на свете, его мать, которая пошла узнать, кто это так отчаянно рвется к ним. Джеспер уже натягивал брюки, когда на пороге спальни появился брат Жанетты.
— Ты чего пришел а? Черный ублюдок!
Голос мамаши Коупс был угрожающим. Накануне она допоздна просидела в пабе, и сыну было в какой-то мере стыдно за нее.
Джеспер, закрыв глаза, прорычал:
— Уйди отсюда, мама!
Затем он бесцеремонно толкнул непрошенного гостя в коридор.
— Теперь ты все знаешь, да? — сказал он Джон-Джону.
Джон-Джон смотрел на сестру. Она была голой. Он мрачно покачал головой и произнес:
— Вылезай из постели и одевайся.
Он был смущен так же, как и она. Это было мучительно для обоих. Наконец он повернулся и вышел.
Джеспер в ужасе наблюдал, как Жанетта выбиралась из постели. Бросив ей одежду, он направился за Джон-Джоном.
— Выйдем на улицу! — бросил через плечо Джон-Джон.
Джеспер проследовал за ним.
На улице они остановились. В тусклом свете лампочки, освещающей вход в подъезд, они прекрасно видели друг друга; во взорах каждого отражалась одинаковая враждебность.
Коротко стриженная голова Джеспера была отмечена знаком: на одной стороне были выбриты буквы «BNP». Этот знак свидетельствовал о его принадлежности к партии нацистов. Рядом с ним стоял Джон-Джон с мягкими кудрями и кожей кофейного цвета. Единственно, что их объединяло в данный момент, — взаимная ненависть друг к другу.
— Ей всего четырнадцать, ты настоящий сутенер!
Джеспер отрицательно покачал головой.
— Я забочусь о ней, и это не твоего ума дело. Она тебе не подчиняется.
Его высокомерный тон подействовал на Джон-Джона, как красный цвет на быка.
— Она — моя сестра, и такая мразь, как ты, больше к ней не подойдет!
Джон-Джон замахнулся, чтобы разделаться с Джеспером, но в эту минуту на улице показалась Жанетта. Она пронзительно закричала:
— Прекрати, Джон-Джон, пожалуйста! Прошу тебя… Извини… Пойдем домой!
Она повисла на руке брата, и Джеспер почувствовал смущение. Без обычного макияжа Жанетта выглядела совсем еще девочкой. И притом испуганной.
Джон-Джон вспомнил мать и подумал, о том, что, если он сейчас не исполнит задуманного, Жанетта пойдет по ее стопам.
Он нащупал в кармане нож, потеребил его несколько секунд и затем вынул.
Жанетта вскрикнула.
Джон-Джон одной рукой схватил Джеспера за грудки, а другой приставил нож к его горлу.
— Я могу пришить тебя, но ты не стоишь этого. Не хочу провести свою жизнь в тюрьме из-за такого подонка, как ты. Но вот что я тебе скажу. Взгляни на мою сестру: ее отец — турок. Он поошивался у нас несколько недель, а затем подался в бега. Так что подумай об этом, нацистский ублюдок. И еще: увижу вас когда-нибудь вместе, убью, не задумываясь, клянусь!
Затем Джон-Джон отбросил его в сторону. Его сила заключалась в глубоком презрении к Джесперу, и это было известно обоим.
Жанетта заплакала.
— Ты сволочь, Джон-Джон! Зачем ты это делаешь?
Ее слезы не возымели на него никакого воздействия.
— Взгляни на него, Джен! Нашла из-за кого убиваться! Он даже не попытался защититься. Джен, я искромсаю эту сволочь, если он еще раз воспользуется тобой. Чистокровный англичанин — и дочь турка. Да он просто издевается над тобой, и он, и его дружки, — и нужно быть полной идиоткой, чтобы не понимать этого!
Жанетта была уязвлена. Сказанное Джон-Джоном походило на правду. Она взглянула на Джеспера и сникла. Он избегал смотреть ей в глаза.
Джон-Джон рассмеялся.
— Ты понял, подонок! Попробуй только дотронуться до моей сестры — во второй раз я тебя не пожалею.
Он зловеще ухмыльнулся и принялся избивать Джеспера. Джеспер знал, что один на один ему никогда не выстоять против Джон-Джона.
Избиение было быстрым и унизительным. Затем Джон-Джон потащил Жанетту. По дороге она орала так, как никогда в жизни.
Джеспер лежал на земле, радуясь, что легко отделался. Джон-Джон в любой момент мог воспользоваться ножом, но этого не произошло. Тело нестерпимо ныло, и он знал, что утром будет еще хуже. Но главное — он жив.
Во тьме он вытащил из кармана смятую пачку сигарет, дрожащими пальцами достал одну и закурил. Из глаз потекли слезы. Он был жив, но унижен до крайности.
Джоани лежала с Полом в постели. Она все еще не могла поверить, что они в самом деле рядом. Пол был единственным человеком, с кем она получала удовольствие от секса, и она знала, что так будет всегда. Ощущение, что он спит у нее на груди, было таким знакомым, что казалось, будто долгих лет забвения не было вообще.
Она нежно прижимала его к себе, вслушиваясь в переливы его могучего храпа. Завтра он уйдет, и все будет по-прежнему. Но это — завтра. А сейчас она счастлива, хотя подбитый глаз нестерпимо болит.
В темноте Джоани различала очертания его лица. Когда-то она тешила себя мыслью, что они будут вместе. Разумеется, она примеряла на себя роль его любовницы — чувства реальности она никогда не теряла. Или хотя бы роль девушки № 1. Ее и такая бы удовлетворила.
Теперь она улыбалась при этой мысли, но когда-то ее фантазии могли стать реальностью. Джоани многое хотела сказать Полу, но теперь, после стольких лет жизни врозь, вряд ли это возможно. Она не хотела терять его навсегда, а неправильно подобранные слова могут подтолкнуть его к этому. Ну уж нет! Она упустила свой шанс много лет назад. И пора бы ей уже смириться с этим. Она готова наслаждаться каждой крохой, брошенной им. Она знала, что все ее невзгоды проистекали из ее же деяний, вплоть до сегодняшнего избиения.
