– Привет, – сказал Славка. Он очень похудел, болезненная худоба сделала его похожим не на отца, а на мать. Только голос остался узнаваемым.
Лидка отдала ему красную гвоздику. Славка механически повертел ее в руках:
– Заходи… сразу в кабинет.
Она вошла.
Депутат Зарудный смотрел со стены. Лидке не нравился этот портрет, но распоряжалась здесь, конечно, не Лидка, а Славкина мама. Здесь больше не было ни вычислительной машины, ни телефонов, освободившийся стол занимал полкомнаты, и по всей широкой столешнице стопками стояли бумажные папки, подшивки, стопки исписанных листов.
Славка все так же механически поставил гвоздику в высокую металлическую вазу.
– Тут осталось, – Славка вздохнул. – Архив неразобранный. Эти… гэошники… часть бумаг забрали… часть потом вернули… личное. Все переворошили… весь архив… Понимаешь?
Лидка кивнула.
В официальных бумагах она проходила как «подружка сына, косвенный свидетель». Так получилось, что именно она первая видела Андрея Игоревича мертвым; ее допрашивали три раза, и всякий раз Лидка плакала. Не только потому, что горе тогда было свежим и ошеломляющим. Всякий раз ей казалось, что допрашивающие ее чины не верят ей, подозревают за каждым словом ложь.
Зачем пришла? Ведь встреча не была назначена? Почему не позвонила? Почему вошла без спроса в чужую квартиру? Почему…
А главное, всех их, жестколицых, с буравчиками-глазами людей, интересовало одно обстоятельство. Может быть, депутат Зарудный был еще жив? Он мог говорить? Так говорил или нет?!
Оказывается, Андрей Игоревич действительно был жив в тот момент, когда Лидка приоткрывала входную дверь. Но когда она вошла в кабинет с букетом колокольчиков, он был уже мертв, ведь в него выпустили несколько пуль подряд…
А как же тогда беспорядок в квартире? Выходит, незваные гости учинили свой обыск еще при жизни Зарудного?!
Нет, она не слышала выстрелов. Нет, она не видела ничего, а что видела, о том уже рассказала. Нет, не мог он говорить, его же буквально из-ре-ше-ти-ли…
Мама давала ей капли три раза в день. И водила к врачу.
А потом был последний допрос. Незнакомый Лидке гэошник, толстый и печальный, долго рассказывал ей о своих теплых отношениях с покойным Андреем Игоревичем. Какой был человек, эх… Гибнут самые лучшие. Так она ничего не слышала? Жаль, помогла бы следствию… Ничего? Жаль. Ладно, иди, девочка, учись хорошо, Андрей Игоревич был бы доволен…
И повестки прекратились…
Лидка привычно вздохнула.
– Я взялся разбирать эти бумаги. – Голос Славки дрогнул. – Но как-то… тяжело. И времени… я же учусь.
Он говорил, будто извиняясь. Лидка опустилась в кресло для посетителей:
– Ты хочешь, чтобы я?..
– Ну да, – Славка обрадовался ее понятливости.
Убийц Андрея Игоревича отыскали спустя неделю после убийства на дне бухты. Чего и следовало ожидать. Одно время Лидка взяла себе за правило внимательно просматривать программу официальных новостей; она почти не слушала слов, зато внимательно вглядывалась в лица. Каждый мог оказаться заказчиком. Каждый.
В последний месяц она смотрела новости все реже и реже.
– Тут… серьезная работа… архивариуса. Рассортировать по годам, по темам… Составить каталог…
Славка коротко взглянул на нее – и покраснел.
– Что? – спросила Лидка.
– Это трудная работа, – сказал Славка. – Трудоемкая…
– Ты же знаешь, что я в экстернате. Времени у меня…
– Да, – Славка все еще был красен и смотрел мимо. – Но мама… она хотела бы…
Лидке на мгновение стало его жаль.
– Она хотела бы немножко оплачивать эту работу, – выдавил Славка через силу. – Денег мало, но… Ты только не обижайся!
Лидка улыбнулась:
– Я не обижусь. У меня отец без зарплаты, мама без работы… Вся семья без денег. Я не обижусь, Слав.
* * *
– Тебя к телефону, – сказала мама. – Одноклассник.
– Алло? – спросила Лидка равнодушно.
– Это я, – сказал Рысюк. – Как делишки?
– Никак.
– Ты контрольные уже все перерешала?
– Какие контрольные, когда жрать нечего? – спросила она грубо. И, сказать по правде, преувеличила: макароны еще были. И картошки полмешка, ешь – не хочу.
– Ты помнишь, где я живу? – после паузы спросил Рысюк.
Она задумалась.
…Автобусы ходили редко, и Лидка, закинув сумку на спину, припустила рысцой. Давно не чищенный тротуар покрыт был подгнившим слоем осенних листьев. Стены домов пестрели обрывками объявлений, листовок, плакатов; «Сдам квартиру», «Кровососы убили Зарудного», «Все на площадь! Все на митинг!», «Помогите найти…»…
Она нырнула в переход. Тишина, шорох десятков ног и ни одного голоса – страшно, но она привыкла. Миновала железнодорожные пути, все так же рысцой выбралась на привокзальную площадь. Ветер носил отвратительный запах – так пахнет в зале ожидания, так пахнет в той подземной кишке, где плечом к плечу стоят пожилые женщины и продают носки и хлеб, домашние тапки и трикотажные свитера. Перед входом в «опорный пункт правопорядка» лежал на тележке для багажа одутловатый мужчина в поношенной одежде. Труп. Лидка отшатнулась.
Тут же, на углу, торговали горячими сосисками, причем на борту тележки виднелись полустертые буквы: «Мо-ро-же-ное»; Лидка вспомнила, как, держась за руки брата и мамы, она шла по этой вот площади десять лет назад и над тележкой вились, кажется, надувные шарики…
А может быть, этого и не было.
Ее задели чемоданом, да так, что она едва удержалась на ногах. Надо было спешить; до рысюковского дома оставалось минут десять быстрой ходьбы.
– …Кто там? Ты, Сотова?
Рысюк запер за ней дверь – Лидка отметила, что дверь новая, железная, с двумя сейфовыми замками.
– Идем…
Рысюк здорово изменился за те несколько месяцев, что они не виделись. Все мы изменились, меланхолично подумала Лидка. А то ли еще будет.
– Давай свою контрольную. Так, вариант упрощенный, для девчонок и экстернатников…
– Не всем теперь по карману платить за очное, – отозвалась Лидка, разглядывая комнату.
Рысюк обернулся от стола. Глаза у него были прозрачные, как у задумчивой рыбины.
– Извини.
– За что? – удивилась Лидка. – Был грубияном, грубияном помрешь.
Рысюк не то закашлял, не то засмеялся:
– Помирать я не собираюсь. Сядь вон на тот стул. И займись пока делом – расчерти поля вот в этой тетрадке, по четыре клеточки, сможешь?
– Постараюсь, – сказала она, никак не реагируя на насмешку.
Рысюк вырвал лист из блокнота и уселся решать Лидкины номера. Лидка водила красным карандашом – ответственно, аккуратно, со знанием дела.
– Кто убил Зарудного, знаешь? – спросил Рысюк вполголоса.
Лидка ни на секунду не прервала работу:
– Знаю. Те два мужика, которых нашли в заливе.
Рысюк оторвал глаза от уравнения и цепко посмотрел ей в лицо:
– Как ты думаешь, эти… «очистители души» во главе с Бродовским… имели повод убить его, а?
Лидка водила карандашом. Летела красная грифельная пыль.
– Все-таки версия не хуже других… «Кровососы убили Зарудного» – немножко примитивно. Конечно, у олигархов был повод его убить… Не всегда стоит доверять очевидному. А очевидно то, что гибель Зарудного инициировала процессы, приведшие к новой катастрофе…
– Ты позвал меня, чтобы потрепать ученые словечки? – негромко спросила Лидка. – Меня, как приближенную к Зарудным особу?
Рысюк вздохнул. Отложил авторучку:
– Как там Славка?
Лидка пожала плечами:
– Скверно ему.
Славка жаловался, что за квартирой наблюдают. Настоящее это наблюдение или плоды травмированной психики, Лидка не имела понятия, тем более что Славкина мама подозревала всех и во всем – в последнее время она повадилась едва ли не обыскивать Лидку на выходе из квартиры: «Ты же помнишь, Лида, что ни один документ, даже самая мелкая бумажка не должна быть вынесена за порог… Ты же понимаешь, Лида…» И тогда она вскипала и еле сдерживалась, напоминая себе, что эта женщина пережила трагедию и слегка помутилась умом. И даже открывала свою сумку, демонстрируя: ни одной бумаги, принадлежавшей Андрею Игоревичу, она, Лидка, до сих пор не присвоила…
Но обсуждать все это с Рысюком не входило в ее планы.
– Лидка, – глухо сказал Рысюк. – Ты, наверное, думаешь, что я суюсь не в свое дело. Но я в отличие от тебя читал монографии Зарудного, его работы по истории…
– Ага, – отозвалась она равнодушно. – Он тебя вспоминал. Такой, говорит, в вашем лицее талантливый мальчик, надежда кризисной истории…
Рысюк помолчал, и Лидка с удовольствием увидела, как Игорь краснеет.
– Да! – с вызовом сказал Рысюк, несильно ударяя кулаком по ветхой столешнице. – Я собираюсь быть кризисологом, и я им буду! И я имею достаточно информации, чтобы утверждать… чтобы предполагать, что Зарудный очень близко подошел к… созданию теории апокалипсиса. К каким-то основополагающим вещам…
– Какой ты умный, – сказала Лидка. – Никто не догадался, только ты.
