– Желаете взять багаж в салон, мэм? – водитель такси сверкает белозубой улыбкой
– Нет, нет, лучше устройте его сзади, – улыбаюсь в ответ и отступаю в сторону. Таксист с готовностью открывает багажник. Он аккуратно ставит мой драгоценный Ай-бох рядом со своим и понимающе кивает мне.
– Подозреваю, им будет, о чем посплетничать, мэм!
Мне все, абсолютно все кажется бесконечно прекрасным и милым. Даже эта изъеденная молью шутка. Мягкий рокот восьмицилиндрового двигателя звучит райской музыкой. Его низкочастотные вибрации проникают сквозь кожаные кресла, заставляя чувственно трепетать мое тело. Я с удовольствием вдыхаю запах мужчины, пытаясь послать ко всем чертям гудящий в голове зуммер. Надолго меня не хватает, и я пытаюсь отвлечься, разглядывая плотный поток машин за окном. «Господи! Что было бы с этим городом, если бы не Ай-бох?» Шесть дней домашнего ареста и всего один день на свободе! Да, это выглядит несправедливым, но с другой стороны – мы же перетопчем друг друга, разом выйдя на улицы! Машина останавливается. На часах без десяти восемь. Впереди целых четыре часа рабочего дня в машинописном бюро. Я сдаю Ай-бох в гардероб и прохожу к столу. Нетерпеливо сдираю чехол с моего Ремингтона. О, мое механическое чудо, как же соскучились мои пальчики по твоим клавишам!
Душа улетает в небо с первым же увесистым и сочным «Цок!». «Цок-цок-цок….»
Тактильные ощущения непередаваемы. Ласковый стрекот каретки соединяется с запахом крепчайших духов, сигар и кофе – райское наслаждение!
Четыре часа счастья еще одно такси, два часа превосходного шопинга, вечер в уютном кафе…
Порция Кровавой Мэри… еще одна… И еще… Страх и нежелание отпустить этот день, что по сценарию заканчивается одним и тем же аккордом…
– Свобода? – мужчина напротив меня прикуривает две сигареты, предлагает одну из них мне.
– В каком смысле?
Беру ее, затягиваюсь ароматным дымом, с интересом рассматриваю собеседника.
– Вы так ушли в себя, что стали думать вслух.
Серые глаза, жесткие черты лица…
– Например?
– Вы произнесли слово «свобода».
Внимательный взгляд, чувственный рот, широкие плечи…
– Шесть дней! Я согласна сидеть дома и не высовываться на улицу, но к чему этот туман уныния?
– Наверное, для того, чтобы подстегнуть и усилить Ваши ощущения на седьмой день. Вода наиболее сладка и приятна после хорошей засухи.
Чарующий тембр голоса… Зуммер молчанием выражает согласие…
Смятые простыни, задыхающиеся тела, острый, сводящий с ума запах… Я больше не могу себя сдерживать под требовательным натиском, но не хочу! Сейчас не хочу! Продлить, оттянуть момент большого взрыва, после которого стоящие в углу Ай-бохи выпорхнут из номера и улетят на свое дурацкое ТО!!!
– Ты сказала «Свобода»? Да?
Его хриплое дыхание обжигает шею, и я уже не могу сдержать себя…
– Да! Да! Да!
– Я освобожу тебя, крошка!
Момент взрыва. Сладость и разочарование. Облегчение и…
Жесткая ладонь ложиться на горло, перекрывая дыхание… Отблеск света на занесенном лезвие…
Вспышка. Еще одна, и еще, и еще… Судорога последнего наслаждения…
Слепящий белый свет сменяется непроглядной тьмой. Ощущаю себя сгорбленным эмбрионом. В панике выбрасываю руки, и те упираются в невидимую преграду. Резкий щелчок, и я падаю на пол… Липкая гадость, облепляющее мое лицо, безжизненным комком сползает вниз. Надо мной зияет распахнутым зевом Ай-бох. Рядом, испуская мерзкое зловоние, валяется комок подергивающейся слизи. На измятой постели двое. Мужчина заклеивает девушке ранку за левым ухом. У этой девушки мое тело. Стройное, изящное… Пытаюсь встать на ноги. Они разъезжаются на скользком от слизи полу. Толстые ноги едва видны из-под обвисшего живота… я всегда любила хорошо покушать…
– Это тебе даром не пройдет! – сиплю я, с огромным трудом вставая на четвереньки. – Это мой биомех! Ты не имеешь права…
В ответ мужчина кидает мне окровавленный ошметок плоти, и я понимаю, что проиграла эту партию. Личинка-зуммер, контролирующая поведение моего биомеха, абсолютно мертва. Кто будет подавлять его эмоциональное восприятие шесть дней в неделю, пока я нахожусь в бессознательном состоянии? Благодаря технологиям охочих до земных ощущений инопланетян для меня каждый день – наслаждение. Я смотрю на серый комок, что еще не пришел в себя от человеческого оргазма. Сколько было у меня этих туристок, жадно присасывающихся к связанным воедино разумам – человека и биомеха? Эмоционально-физиологический туризм очень прибыльная штука. В него вовлечена большая часть населения Земли. Пора забираться обратно в Ай-бох, прихватив с собой склизкую тварь, и надеяться, что там, на чертовых летающих тарелках новую «девушку» вырастят достаточно быстро.
Глаза девушки, округлившиеся от ужаса – это последнее, что я вижу перед тем, как захлопывается мой чемодан.
– Мэм! – монитор робо-швейцара выражает максимальную озабоченность. – Вы забыли свой багаж, мэм!
– Багаж? – молодая красивая девушка удивленно смотрит на робота. – Какой еще багаж?
– Примерно такой, – швейцар строгим жестом указывает на парящие в воздухи Ай-бохи.
– Ах, этот! – ослепительно улыбается девушка. – Он мне больше не нужен.
И не глядя на исказившийся от недоумения монитор, уверенно проходит в открытую дверь.
Анастасия Юдина
Город за гранью снов
«…бесконечно надеждой согрет,
Я вдали вижу город, которого нет».
(И. Корнелюк)
«И вдруг он исчезает – прекрасный, непонятный,
уже не отличимый от дали голубой».
(Г. Гоццано)
Уже не помню, за давностью лет, увидел я Город сначала во сне или наяву. Но теперь это не так уж и важно.
Впервые Город предстал предо мной, окутанный туманной дымкой, скрытый за низкими, плотными облаками, словно порождаемыми свинцово-серыми небесами, – специально для того, чтобы я не мог ничего разглядеть. Стоило мне напрячь зрение, попытаться поймать хоть лучик света за мрачной пеленой, как облака становились гуще, тяжелее, окутывали меня с ног до головы, давили на плечи. И всё для того, чтобы я ничего не увидел.
В тот – первый – раз я стоял на холме, но не мог с него спуститься. Ноги были ватными, попытка пошевелиться отзывалась тупой болью во всем теле.
Весь следующий день я чувствовал себя сонным, невыспавшимся и заболевающим, хотя причин вроде бы не было.
А ночью, стоило мне закрыть глаза и погрузиться в полудрему, я вновь оказался на том самом холме, что и накануне. Только теперь в туманной дымке проступали контуры тропы – нечеткие, слабо различимые, чуть темнее окружающих все вокруг теней, они, тем не менее, существовали.
«Раз есть края тропинки, значит, есть и она сама», – помнится, подумал я тогда. И поднял ногу, намереваясь начать спуск. Как ни странно, сегодня мне это удалось сделать легко.
Я шел медленно, осторожно, цепляясь за камни и колючие кустарники, росшие по сторонам тропы. Но все равно пройти мне удалось совсем немного.
Неожиданно серое небо резко посветлело, словно кто-то сдернул с него покрывало. Я поднял глаза, мгновенно ослеп от хлынувших через тонкий тюль лучей солнца и проснулся.
Человек – странное животное. Он быстро привыкает к любым переменам, пусть и самым странным и не вписывающимся в законы логики и реального мира. Нет, не реального, а того, в котором в данный момент обитает.
Но не будем забегать вперед.
Короче говоря, я довольно быстро привык к тому, что во снах, точнее, в одном и том же сне, приходящем ко мне каждую ночь, – причем каждый раз он начинался с того места, на котором оканчивался вчерашний, – я все время с холма видел город, теряющийся в туманной дымке где-то у подножия. И, постепенно спускаясь по тропе, подходил к нему все ближе и ближе.
Не буду утомлять читателя подробностями, но путь к городу занял у меня много ночей. Наверное, много месяцев или даже лет. Во сне ощущение времени теряется, кажется, что мир, в котором ты обитаешь, вообще лишен таких важных для нас аспектов действительности, как «это нужно сделать именно сегодня», «проект сдаем послезавтра», «жду тебя на партию в бридж в субботу».
В какой-то момент я понял это совершенно точно. И тогда же осознал, что город у подножия холма никуда не денется: он будет ждать, пока я приду к нему. Потому что существует только для меня. В это мгновение спрятанный за тучами и серой мглой город и стал для меня Городом.
Долгими ночами или короткими часами дневного сна я бродил по Городу, изучая его мощеные улицы, старинные фонари вдоль булыжных мостовых, заглядывая в огромные полукруглые окна, касаясь деревьев в призрачных садах. И там, где я проходил, Город оживал: на деревьях появлялись почки и распускались цветы; давно погасшие фонари озаряли светом темные переулки; в окнах домов загорался свет.
