– А говорили, что чувствуете наше состояние, как свое! – бурчала Ев, уже осознавая необходимость этого предприятия.
– Девочки! Я уверен, ему, кто-то или что-то закрыло глаза. Не оправдываю, нет! Не смотрите на меня с укором и недоверием. Но и судить не буду, пока не поговорю и не узнаю правды.
– Намекаешь, что это мама виновата? – Вел сжала кулаки.
– Упаси Бог! Даже не думал! Однако я знаю, как он ее любит.
– Любил! – поправила Вел.
– Нет! – Замотал головой Эд, – Не поверю, что чувство ушло внезапно.
****
Виен все так же сидела на подоконнике, как и час назад, смотрела в пустоту, через мир за окном. Постепенно боль уменьшалась, как и огонь отверженности в ее ладони. Опустила голову и разжала пальцы – записка исчезла. Истерика сразу же вернулась. Вскочила на ноги, в голове было только то, что она потеряла, большего глаза не воспринимали, ничего другого не видели. Крутила головой, водила руками, обшарила кушетку, попыталась отодвинуть, но не смогла. Опустилась на пол и обыскала каждый кусочек, ползая под окном. Резко выпрямилась, закрыла глаза и принюхалась. Открыла дверь, листик лежал на столе:
– Вот ты, моя боль и унижение! У тебя тот же запах, что и у смерти. Теперь-то, мы не потеряемся. – Сникла, плечи опустились к земле, горбясь так, что уменьшилась вдвое, шаркая босыми ногами, перебралась к себе. Губы совсем пересохли от жажды и потрескались, принося боль, при малейшем движении, и прозрачную жижу вместо крови. Зато боль напомнила, что она все еще жива. Притихла и слушала, как долго, на этот раз, боль продержится. Едва та стихла, Виен вызвала ее вновь и, прикрыв глаза, следила, куда, внутри нее, опустится. Это было новым занятием, похожим на истязание собственного тела. Она даже начала получать от этого, некое наслаждение, немалое удовлетворение. А в голове был всего один вопрос – как долго она сможет это терпеть?
Глава 9
Жан, почерневший от нескончаемого потока размышлений, сидел в заброшенной хижине, в своих угодьях, там, где в устье реки иногда появлялись забежавшие животные попить воды. Но чем дольше он оставался в этом месте, тем угрюмее становились его мысли, чем хмурее настроение, тем реже прибегало сюда живое существо.
Что повергло его на этот поступок, он и сам не знал, раздумья не давали ни одного ответа. Он все больше запутывался, злился, на самого себя, оправдывал жену, тут же отмахивался, считая, что она сама намекнула ему на отъезд, своим поведением, но сразу же ругал себя, на чем свет стоит, и убеждался в ее ангельском характере. Сокрушался, вспоминая боль и задумчивость в ее глазах, зная, наверняка, что от его бессилия и бездействия на пережитые сложности была ее печаль, в которых именно она, несмотря ни на что, принимала правильное решение и его же благодарила. Затем эти всплески ревности, родившиеся на пустом месте, глушили его рассудок. Еще недавно он сам укорял старшего сына за такой недостаток, поясняя, что это не достойно настоящего мужчины, и вдруг, его накрыло с головой, без малейшего просвета. Он начал бояться многого, а затем и всего, что касалось их отношений с Вилен. Опасался услышать: что она устала, разлюбила или разочаровалась, страшился быть не нужным, стать физически не состоятельным, все чаще и чаще вспоминая свой возраст. Снова возвращался к недавним событиям, где не он ее защитил, не смог закрыть своей грудью, отвести беду, а она сама, как ему показалось, с легкостью, преодолела очередной барьер. А еще эти, непонятные уму, визиты….
Вот так у Жана наслоилось одно на другое, что усугубляло, даже незначительные мелочи.
За последние два дня стало еще хуже, он неоднократно замечал, как каждая сделанная им ошибка, отпечатывается на ее любимом личике, увесистой пощечиной. Он бросался в крайности и сорвался. Не сдержался, взял тайм-аут, решил побыть один. Разобраться в себе, перебороть ревность, найти новые силы, бороться за ее любовь и уважение. Но с каждым днем, даже с каждой минутой, все больше запутывался.
Сутки не выпускал телефон из рук. Ждал ее звонка – выяснения, даже скандалу он был бы рад. Хотел, всей душой жаждал услышать ее, с простыми словами: – «Жан, блин, что ты творишь?! Давай быстро домой!» Но она не звонила…. Как не звонили и его преданные друзья. На утро стал злиться на ИВ и оживлять свои подозрения:
– Рады! А ведь они рады моему отъезду! – кричал он, маршируя по хижине, но тут же останавливал себя, обзывая последними словами, принимая ее поведение, объясняя гордостью, своевременной обидой, даже пробой установить главенство в их отношения. На Васильевича же, просто махнул рукой, заметив себе, что тот никогда не вмешивался в их личные отношения, что никогда не звонил, без надобности. Не позвонил ему и Михаил, значит все в порядке.
– Да и что могло случиться?! – отвечал он своему отражению в воде. – Виен умная женщина, сильная, рассудительная, а мужчины будут делать привычную работу, тем более должны приехать дети, так что ей будет не скучно. Впрочем, скучно ей не бывает. Есть, кому развлекать, есть с кем провести свой досуг….
К вечеру второго дня забросил телефон, а когда он ему попался на глаза, увидел, что батарея разряжена, отнес в машину, стараясь выбросить из головы все тревоги и волнения, все мысли, кроме отшлифовки собственного характера и поведения на будущее.
Время летело с молниеносной скоростью. Не находя сил взять и приехать, как ни в чем не бывало и начать жить дальше, он откладывал возвращение до следующего дня. Утром же, проведя практически бессонную ночь, не заметив в себе изменений, отсрочивал решение до вечера, а за ним и опять до утра. Затем Жан начал выискивать причины возврата, за ними искал слова оправдания, прекрасно разумея, что жена потребует отчета, где он провел все эти дни…
Так и катился по наклонной, опуская себя до неузнаваемости.
Утро было серым и неприветливым. Накануне лили дожди, и он мок на своем пне до тех пор, пока не начинали ныть кости, заходил в хижину, ленясь даже затопить захудалую печку, укладывался в постель и, укутавшись старым, суконным одеялом, лежал, отвернувшись к стене, вздыхая. Сегодня выполз раньше обычного. Увидев надвигающийся к нему туман, необычного цвета и формы, списал на голод. Мга приближалась и окутывала его со всех сторон, плотным облаком. Стало трудно дышать, и Жан отключился. В голове пронеслись лица всей семьи, что-то говорили, укоряли ему, только он не слышал и не понимал. Постепенно видение растаяло, он пришел в себя от влаги, падающей на его лицо, дождь лил как из ведра. Одежда полностью пришла в негодность. Спрятавшись в сторожке, сбросил все с себя, надел джинсы, предпоследнюю из прихваченных футболок и побрел к источнику. Напился как животное, став на колени и черпая рукой, смыл пыль с лица, затем вернулся к своему пню. Время перестало интересовать, как и то, сколько дней прошло со времени его уединения. Как только он присел, дымка сразу окружила его, но не накрыла как прошлый раз. Поморгав, приучив свои глаза к новому в окружении его, Жан начал различать приближающийся к нему силуэт.
– Ты?! – Жан вскочил на ноги и отпрянул: – Как ты меня нашел?
Шедший к нему мужчина остановился в шагах десяти от него и возвышался своей мощью:
Конец ознакомительного фрагмента.
