Вдыхает детства аромат.
Она к истокам прикасается,
Как много лет тому назад.
Бежит знакомыми тропинками
По бликам солнца босиком,
Туда, где лес окутан дымкою,
Туда, где милый отчий дом.
Где солнце, птицами разбужено,
Снимает памяти вуаль.
Сгорают листья в дымном кружеве,
Уносят из души печаль.
«Хочешь – мне верь…»
Хочешь – мне верь, а хочешь – не верь,
Но самая страшная из потерь —
Не деньги, не слава и не любовь,
Все это уйдет и придет к тебе вновь.
Страшнее всего, если как-то в пути
Себя потерял и не можешь найти.
Не те рядом люди, работа не та,
И только мечтою осталась мечта.
Все реже смеешься, все чаще хандришь
И колкости чаще другим говоришь.
А жизнь тебя носит, как щепку волна,
Меняются лица, друзья, города.
За то, чего нет, на судьбу не ропщи,
Все будет, ты только себя отыщи.
Ангел
Светлый ангел раскинул над душой свои крылья,
Укрывая от зноя и промозглого ливня,
От обид и печалей укрывая надежно,
Объяснял он душе, что нельзя и что можно.
Помогал чистый ангел свет увидеть во мраке.
И душа под защитой позабыла о страхе.
И душа разленилась, и душа возгордилась,
Принимая за должное ангела милость.
Не ценила защиту, не внимала советам,
Не стремилась наполниться ангельским светом.
Опечалился ангел, от нее отступился,
И в душе одиночества сумрак разлился.
Так с тех пор неприкаянно ходит по свету,
На вопросы свои не находит ответа.
Спотыкается, падает, снова бредет
И заступника с крыльями громко зовет.
Так случается в жизни, не забывайте
И в душе своей ангела не потеряйте!
«Чем жива семья? Любовью…»
Чем жива семья? Любовью.
Запах роз у изголовья,
Нежный взгляд, тепло дыханья,
Трепет первого касанья.
Чем семья крепка? Да верой.
За доверье – полной мерой
Отплатить и не предать,
Обогреть и поддержать.
Чем сильна семья? Корнями,
Всем, что с молоком впитали,
Всем, что детям передали,
Сохранив, не потеряли.
Чем богата? Пониманьем,
Детским смехом утром ранним
И родительским участьем —
Вот оно, простое счастье.
Апрель
Тундра поет, подлупами искрится —
Это апрель в гости к Северу мчится.
Ветер дыханьем весны напоен,
Головы кружит. То явь или сон?
Солнце лучами блаженно играет.
Касанием легким оно зажигает
Улыбки на лицах и счастье в глазах,
Щеки ласкает, целует в уста.
Ритмы весны отбивает метель.
Север, проснись, на дворе уж апрель!
Молитва матери
Вновь в окно постучала бессонная ночь,
Чтоб, как в ступе, тревожные мысли толочь.
Третий месяц нет писем и весточки нет,
Только молча луна безучастный льет свет.
На исписанный лист покатилась слеза.
«Ты откликнись, сыночек, кровинка моя!
Отзовись, мой родимый, мне сердце не рви!»
Как молитва, на лист эти строки легли.
Мать за сына просила: «Господь, сохрани!
И из пекла войны невредимым верни!»
…Над далеким Кабулом забрезжил рассвет:
«Ты прости меня, мама, меня уже нет…»
Октябрь
За окном плачет дождь от тоски и печали.
Вот и лето прошло, а его мы так ждали!
На пороге октябрь, и холодные тучи,
Обгоняя друг друга, сбиваются в кучи.
Гонит ветер холодный ворох листьев багряных,
Как ненужные мысли о событиях давних.
В серой дымке тумана зябко ежится осень,
В поредевшей прическе появляется проседь.
Дни короче, а ночи все длинней и длиннее,
И земля, остывая, на глазах индевеет.
Только солнечный луч, как посланник из лета,
Нам напомнит о нем полосой тонкой света.
Мечты
Опустился тихо на поселок вечер,
И с луной играют звезды в чет и нечет.
Я, на звезды глядя, счастье загадаю,
О любви взаимной с ними помечтаю.
Чтоб в подлунном мире встретить «половину»,
Обрести заботу, доброту и силу,
Ощутить дыханье на губах остывших.
Где ты, долгожданный? Жду тебя, ты слышишь?
Новогодний подарок
Внуку Гришутке
Я, малыш, расскажу тебе сказку,
Как зима запрягала салазки,
Новый год готовил подарки,
Чтобы праздник веселым был, ярким.
Ветер новые песни разучивал
Для такого особого случая.
Зажигал месяц в небе звезды,
Там висели они, как гроздья,
И шептались о чем-то своем.
Моя сказка, дружок, о том,
Как в конце декабря все люди,
Словно в детстве, мечтали о чуде.
Елки ставили, дом украшали,
В окнах ярко гирлянды мерцали.
Дед Мороз рисовал узоры,
И кружились снежинки-танцоры.
Как в семье твоей чуда ждали,
Дружно имя ему подбирали —
И дождались. В конце декабря
Новый год подарил им тебя!
Лето
Паутинкой лето ляжет на ладони,
Разольется светом в сладостной истоме,
Зашумит листвою, брызнет перламутром,
Горизонт укроет дымкой ранним утром.
Защебечет нежно, свежестью повеет.
От восторга сердце сладко занемеет,
За зиму назябнув, затрепещет томно,
И поверит чуду сердце, безусловно.
Казачка
Ах ты, долюшка, бабья доля!
От работы не сходят мозоли,
Посадить, прополоть, вновь посеять,
Урожай, как ребенка, взлелеять.
Целый день полон дел и забот,
Но не плачет казачка, поет:
«Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик!»
От зари до зари не присядет,
На бегу ребятишек погладит.
Мужа встретит с работы, накормит,
Гости в дом – она стол накроет.
Чарку полную опрокинет —
И как будто годочки скинет.
Песни мамины заведет,
В них о том, что мужик часто пьет,
Про свекровь, что за косы таскает
Да невестку свою поучает.
Эх, казачка, ты гордая, сильная,
И душою и статью красивая.
Мужем битая, жизнью битая,
Как росою, слезами умытая,
Терпеливо удел свой несешь.
И откуда ты силы берешь?
Бабья доля, нелегкая доля…
Ты скажи мне, господь, доколе?..
Двадцать первый уж век идет,
А казачка, как прежде, поет:
«Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик!»
Барыня
В старину муж супругу ласково
Называл не иначе – «барыней».
Жизнь свою проживая набело,
Дорожил ею, богом даренной.
Защищал от молвы неправедной,
Укрывал от нужды и холода,
Соблюдая негласные правила,
Честь ценил он дороже золота.
Замуж женщина шла уверенно,
Был опорой муж, стенкой каменной,
Безоглядно мужчине верила
И любила его пламенно.
Не боялась невзгод нечаянных,
Рядом он, и бояться нечего,
Сыновей рожала отчаянных.
Только нет ничего вечного…
Позабыли люди те правила,
Утеряли былые понятия,
Жизнь иные акценты расставила,
Заключив их в свои объятия.
Скрипка Страдивари
Из-под руки великого маэстро
Рождается пленительный изгиб,
За ним непредсказуемо, чудесно
Вдруг образ удивительный возник.
А мастер жизнь вдохнул в свое созданье,
Запела скрипка под его рукой.
И звезды отвечали ей мерцаньем,
Дубрава подпевала ей листвой.
Она была прекрасна, совершенна,
Как девушка в преддверии венца.
Рождаясь Афродитой в звуке пенном,
Она пришла, чтобы пленить сердца.
Она придет
Когда любовь уходит, не держи,
Покорно ее путы развяжи.
Ей пожелай счастливого пути,
А боль уйми и слезы осуши.
Смирись, надежду в сердце затая,
Та, что ушла, – чужая, не твоя.
Твоя придет и осчастливит вновь
Прекрасная волшебница любовь!
Евгений АБАКУМОВ
Стиль жизни
Вот уже несколько минут правый глаз упрямо не желал открываться. После нескольких поступательно-вращательных движений правой верхней конечностью Степану все же удалось восстановить оптическое равновесие, а заодно и мысли. И если первое еще могло Степу порадовать, то вот мысли почему-то вводили его в состояние космонавта после тренировки: все интеллектуальные изощрения сливались в тугую мозгоплавкую массу, а где-то в недрах подсознания околачивались фразы наподобие: «…пожелаем же нашему…», «…так пусть же…» и тэ пэ. Фразы крутились, как взвинченные детские волчки, причем самой взвинченно-волчковой дрыгалась: «…так выпьем же…» – и, сталкиваясь с остальными, приводила мозги, желудок и Степу ну в полную нирвану.
Сообразив, что до сих пор трет глаз и вспомнив, что «если долго глаз тереть, очень можно умереть», Степан прекратил тиранить око и начал неспортивно выползать к балкону – скоро должна была прийти Валентина, а состояние «витязь на распитье» среди послевчерашней квартиры плохо вписывалось в начинающиеся романтические отношения. Восстановленное оптическое равновесие позволило Степе пронаблюдать открывшийся окружающий мир. «Какое все зеленое, какое небо синее. Только наоборот», – заметил про себя наблюдатель. Пережевав несколько кусков свежего утреннего воздуха и тем самым поднявшись по эволюционной лестнице повыше к человеку, Степа «восторженно-уныло» побрел в ванную, где, глянув в зеркало и чертыхнувшись на тему «человек – это звучит гордо», начал осуществлять хэдендшолдерсно-жилеттные операции. Преодолев таким образом еще несколько эволюционных ступенек и одевшись, он глянул на себя в зеркало в прихожей. На Степу тут же уставился почти двухметровый и теперь уже двадцатипятилетний брюнетистый Ален Делон в легком весеннем плаще. «Еще сигару в зубы – и вперед, рекламировать чудесную силу алкозельцера», – подумал эволюционер.
