Лена рассказала Веронике о мебели и попросила у нее совета.
— Бери все! — решительно заявила Вероника. — Даже то, что не надо. Выкинешь потом. Или подаришь кому-нибудь.
— Я тоже так думаю, — поддержала Катя, и мы приняли это решение большинством голосов.
Хорошо, что он не нефтяной магнат. Жалко, что не хозяин ювелирного магазина.
Я встретилась с Вероникой через четыре дня. Они перенесли на выходные празднование Никитиного дня рождения. Игорь перемещался между клоунами и циркачами с бокалом вина и впечатления брошенного мужа не производил.
— Как вы? — спросила я у Вероники, пока Маша вручала имениннику подарок.
— А… — она махнула рукой, — урод он… — Она добавила еще несколько эпитетов в адрес мужа, но злости в голосе не было. — Каждый день цветы дарит. По сто штук. Чтобы мы сто лет вместе прожили.
— Здорово, — сказала я.
Вероника улыбнулась. Синяк под глазом был тщательно замазан тональным кремом.
13
В камине корчилось и опадало пламя.
Сегодня выпал снег.
В моем доме собрались люди. Они сидели за накрытым столом и пили не чокаясь. Прошло шесть месяцев с тех пор, как погиб Серж. Многие не приехали. Но все, кого я ждала, были.
Светлану я не пригласила. Она со своим огромным животом, в котором плавал ребенок, была бы тут главным человеком. Эгоистичная ревность не позволяла мне рассказать родителям Сержа о внуке.
Моя свекровь сидела над пустой тарелкой, плотно поджав губы и старательно ища что-то внутри себя. С каждым годом ее горе будет все острее.
Отец Сержа, балагур и бабник в свои шестьдесят с небольшим, пил одну за другой, между рюмками стирая с лица слезы тяжелой неповоротливой рукой.
Я смотрела на застывшее лицо моей мамы, и мне хотелось узнать ее мысли. О чем они? О Серже? О нас с Машей? О себе? Или о том, что не закрыли к первому снегу рассаду на даче? Мама поймала мой взгляд. «Выпей валерьянки», — сказала она мне одними губами уже в десятый раз за это утро. Она любила нас: и Сержа, и меня, и Машу, и огород, и еще много чего, что составляло ее жизнь. И ничто не заставило бы ее разочароваться. Непоколебимая любовь к жизни делала мою маму неуязвимой.
Позвонил Ванечка. Сказал какие-то слова, которые в моей душе ничем не отозвались. Мы потеряли друг друга.
«Что имеем — не храним, потерявши — плачем», — озвучил он, видимо, одно из последних своих приобретений, и было неясно, кому оно предназначалось: мне, Сержу или нам троим.
Люди приезжали и уезжали. С детьми или с женами. Друзья и просто знакомые. Те, кого другом я не считала, но кто сам себя считал таковым.
Это было похоже на обычную вечеринку. Мы пили, делились новостями. Если давно не виделись, громко окликали друг друга.
Женщины сидели отдельно и, как обычно, сплетничали.
Жизнь продолжалась, несмотря ни на что.
Я стояла в мужском кругу. Всем было интересно узнать про пахту. С мужской точки зрения, все доходы должны были пожирать транспортные издержки. Я объясняла сложную схему доставки товара до розничных точек, и мне невероятно льстило внимание, с которым меня слушали. Мы обсудили рекламный бюджет; я рекомендовала Ирму и ее агентство, и кто-то даже записал телефон. Я пожаловалась на нехватку технологов, и мне предложили агентство по подбору персонала. Когда я заговорила о желании расширить рынок сбыта и, возможно, увеличить ассортимент, несколько человек с готовностью предложили мне помощь. Мужья моих подруг говорили со мной на равных. Невероятное ощущение.
Моя монополия на мужское внимание закончилась, когда подошла Катя. Она остригла свои великолепные каштановые волосы и демонстрировала теперь миниатюрный череп с короткой щетинкой. В его лысости и уязвимости было больше секса, чем во всех эротических журналах, вместе взятых.
О моей пахте сразу забыли.
Все протягивали руки к Катиной голове, умоляя разрешить потрогать.
— Готовься, — уверенно произнесла Регина, жена лучшего друга Сержа Вадима, — тебя ждут большие перемены в жизни.
Она не случайно проходила мимо с бокалом вина.
Регина была сценаристкой. Она говорила: «Я — как мини-Бог. Я создаю мир». Мы не дружили с ней. Она не знала наших проблем, а мы не понимали ее. Она ходила не касаясь земли, а мы стояли на ней обеими ногами.
Катя повернула изящную стриженую головку в ее сторону. Удивленно подняла брови.
— Точно тебе говорю, — улыбнулась Регина, — что-то изменится.
— Я готова. — В связи с отсутствием волос Катя стала казаться более открытой. Или уже начались перемены?
Ко мне подошел Вадим.
— Ну, как ты?
Он редко звонил. Я не обижалась.
Когда-то, покупая сыр и йогурты на завтрак Сержу, я брала и на долю Вадима тоже. По-моему, Регина никогда не кормила его завтраками.
— Нормально, — улыбнулась я. — Работаю.
— Ты молодец. У тебя здорово получается.
— Спасибо.
Мы вышли с ним на веранду и стояли, глядя друг другу прямо в глаза.
— Как Маша?
— Ничего уже. Лучше. Он помолчал.
— Из милиции не достают? Оставили тебя в покое?
— Да. — Я уже давно забыла о них. — Я раза два всего туда ездила.
Вадим кивнул.
— Это мы решили вопрос. У них же был ордер на твой арест.
— Да ты что? — Я развеселилась. — На мой арест?
— Да. — Вадим, видимо, ничего смешного в этом не находил. — Они даже к тебе на квартиру ездили. Но ты, слава богу, уехала на дачу.
— Ужас какой. — Спустя полгода эта история мне казалась нереальной.
Вадим же, наоборот, вспоминал подробности, снова переживая происшедшее.
— Мы сделали хороший ход тогда. Вели дело два следака, один был наш с потрохами, другого качало из стороны в сторону…
Я вспомнила отделение, допрос и поняла, кого имел в виду Вадим.
— И мы им подставили одного черта. Он и так был в розыске. Гнида редкая. Встретил бы — убил. Но им его не найти. Жаль, кстати.
Внезапная догадка возникла не в голове, а где-то внутри живота.
— Фоторобот? — Сейчас Вадим ответит, и все образуется.
— Да, наша тетка. Сказала, что мимо проходила. Мы ей фотографию показали, а она им описание. Два часа мучили. Но ей понравилось. Фоторобот и все такое. Технический, говорит, прогресс… Ты куда?
— Я сейчас…
Он удивленно смотрел мне вслед.
Я шла мимо гостей, машинально улыбалась, говорила какие-то слова.
Я переходила из одной комнаты в другую, одержимо, словно ища что-то, о чем понятия не имела.
Я выпила неразбавленный «баккарди» и, выйдя на улицу, выпила второй.
Я не могла ни сесть, ни лечь. Ни стоять, ни ходить. Меня как будто бы не существовало. Моему рассудку был нанесен удар. Кажется, это называется нокаут. Рассудок смирился и выходить из него не хотел. Боялся.
В голову словно бы забрался червь. Он болезненно полз от затылка к глазницам; каждый изгиб склизкого тела продвигал его вперед. Он монотонно, без паузы выплевывал в мой мозг слова, слышанные где-то сегодня: «Я — как мини-Бог. Я создаю мир».
Я ждала, когда это закончится.
Не кончалось.
Я убила невиновного.
Нокаут. Унесите меня с ринга.
Кажется, Катя помогла мне добраться до спальни.
Когда тебе двадцать лет, ты пьешь для того, чтобы понравиться людям, — остроумная, открытая, бесшабашная.
Когда тебе тридцать, если ты хочешь кому-то понравиться, то стараешься не пить. Потому что (откуда это?) становишься язвительной, самоуверенной и — ужас! — вульгарной.
В двадцать ты хочешь быть ближе к людям.
В тридцать ты хочешь быть ближе к себе двадцатилетней. И подальше от людей.
После нескольких «Баккарди» со льдом в двадцать земля плавно ускользает из-под ног, в тридцать — тебя плющит небесный диск.
В двадцать ты просыпаешься с улыбкой, в тридцать — с головной болью.
Я шла до аптечки так, словно у меня не голова, а сосуд с драгоценной жидкостью, наполненный до краев.
Выпила пенталгин.
Возвращаясь обратно, споткнулась о розовый тазик. Он перевернулся, задев швабру, которая больно ударила меня по спине. На пути еще стояло ведро.
В постели было безопасно.
Шелковое белье обнимало мое тело, и постепенно в голове перестали стучать колотушкой.
Я зарылась в одеяла. И пожалела, что не храню спиртное в спальне.
Я слышала шум прибоя. Я была песчинкой, одной из миллиардов. Все вместе мы были песком. Волны мотали нас из стороны в сторону и в конце концов выбрасывали на берег. А во время отлива затягивали обратно. Я была песчинкой, которая возомнила себя волной.
Я была дохлой ракушкой.
Я позвонила Олегу.
Всегда хочется переложить свои проблемы на другого.
Он спал.
Я попросила его приехать. С тех пор как у него появился «мерседес» с водителем, я перестала скрывать от него свой адрес и телефон.
Оказалось, он занят в ближайшие три дня.
Я возмутилась. Кто, в конце концов, давал ему деньги все эти годы? Иногда. И работу.
