их на первую охоту в начале зимы…
Они оказались в спальне. Еве тут же захотелось лечь на кровать. Фараон уложил ее и присел рядом.
– И больше никто не знал, что он укушен? – закрывая глаза, спросила она.
– Кроме меня – ни единая душа.
– Но проходная… Карл Понд разве не проверил его?
– Была не его смена.
В помутненном сознании Евы вдруг всплыло кое-что.
– Была моя, – почти беззвучно протянула она. – Была моя смена. Я стояла на вышке.
«Своим» вопросов об укусах не задают. Почти никогда. Никто, кроме Карла Понда. Карл всегда всех проверял. Своим верят на слово. Особенно Игорю. И зря…
Теперь Ева знала, что допустила ошибку. Если бы она только остановила Игоря, попросила показать руки и увидела тот укус… Ничего бы не изменилось. Его было все равно не спасти…
– Я любила его, – сказала она, будто оправдываясь перед Фараоном и перед самой собой.
– Я знаю, – произнес Фараон с пониманием. – Я всегда это знал.
Ева промолчала.
– Он вынес тебя на руках из того бара. Он стал тебе отцом. – Рука Фараона мягко погладила по белым волосам. – Ты ничего не изменила бы, если бы заметила укус, поэтому не вини себя, девочка. Перед вирусом мы все бессильны.
Он был прав. Ева знала это.
– Это ты убил его? – глухо спросила она.
– Да. – Фараон опустил голову вниз. – Я дал ему обещание, что все сделаю, когда придет время.
– Ведь правда ты закончил с ним, когда он…
– Превратился. Да, я дождался, пока он превратится.
– Хорошо. Это хорошо… – протянула она, а дальше уткнулась лицом в подушку и горько расплакалась.
Она выдавала себя, свою любовь, но Фараон и так все давно знал. Но понял ли он, какая это была любовь? Не любовь приемной дочери к приемному отцу, а совсем иная. Интересно, было ли это столь же очевидно и для Рори Аллена?
Ее голос звучал осипшим, когда она попыталась говорить снова.
– Рори вернулся так вовремя, – прохрипела она. Ее глаза были плотно закрыты, на лбу блестели капельки пота. – Хорошо, что они успели поговорить и помириться, правда?
– Не знаю, – сказал Фараон. – Для Игоря это, конечно, было и к лучшему – иметь возможность в последний раз увидеть сына, но для Рори… Честное слово, ведь ему нисколько не легче от того пустого разговора, состоявшегося вчера. Игорь не признался ему, что болен. Они проговорили почти до утра о всяких глупостях, а утром Игорь вручил мне конверт с письмом, где написал для него прощальные слова.
Прощальные слова? Ева распахнула глаза. Они заблестели. Игорь оставил для Рори письмо. У нее перебилось дыхание. Она боялась пошевелиться. Словно потревожит воздух – и шанс, витающая кругом надежда, испарятся.
– Кому кроме Рори он оставил письма, Фараон? – в нетерпении спросила она.
Фараон тяжело вздохнул и выдержал паузу.
– У меня нет письма для тебя, Ева-малышка, если ты об этом, – протянул с горечью он.
Ева натащила на лицо одеяло. Фараон Рэнкин наклонился над ее содрогающимся телом, и поцеловал в лоб поверх одеяла. Больше он ничего не сказал, слова были бы лишними. Фараон сидел с ней до тех пор, пока она не уснула.
Когда Ева открыла глаза, Фараона в комнате уже не было. Вместо него на краю кровати сидел Артур Дюваль и неподвижным взглядом смотрел на нее.
– Как ты? – спросил он, когда увидел, что она пришла в сознание.
Ева пропустила его вопрос. Она хрипло протянула:
– Как Рори? Где он?
– В доме отца. Делает вид, что держится, – ответил Артур, – но его выдают глаза. Такие же красные, как твои.
Ева провела ладонями по лицу и смахнула влагу с густых ресниц. Теперь, после сна, ей стало под силу привести себя в порядок, хотя бы внешне, пусть внутренне она все еще оставалась глубоко раненой.
– Он приходил? – спросила Ева. – Видел, что я плакала?
Артур отрицательно покачал головой.
– Хорошо, – проронила она.
Ева храбрилась. Она делала неприступный, трезвый вид, словно ничего ее уже не ранило, словно все эмоции умерли, и ничто не сможет их воскресить. Однако на секунду ее панцирь все же пробила слабина, и голос предательски дрогнул:
– Артур, скажи, что он ни о чем не догадывается… прошу тебя! Рори ведь не знает, что на самом деле значил для меня Игорь?
– Нет, конечно, нет, – хладнокровно соврал Артур.
Он счел, что так для нее будет лучше. Ей не обязательно все знать. Ей ни к чему пустое, бесполезное чувство лишней вины.
Однако на самом деле он с горечью подумал, что Рори всегда догадывался, но это ничего страшного. Он сейчас вряд ли об этом вспоминал. Рори переживает большую потерю, и все остальное не имеет для него весомого смысла.
– Артур, ты думаешь, я смогу ему помочь?
– Ева, ты единственная, кто сможет это сделать.
– Но я не знаю, как…
Она не могла воскресить ему отца. А если могла бы, продала бы за это душу.
– Я понимаю, это и твое горе тоже. Мне жаль, мне очень жаль. Но… ты не имеешь на него столько права, сколько имеет Рори.
Артур хотел бы выразиться помягче, но других слов здесь не подберешь. Тем более он не боялся говорить ей подобное, говорить отрезвляющую правду. Ева сильная, они примет эти слова и вынесет. А спасая Рори, сама того не замечая спасет и себя.
– Если хочешь помочь ему, ты должна подняться и что-то с собой поделать. Вопреки всему, Ева, понимаешь?
– Да, да, ты прав, – согласилась она, печально опуская взгляд. – Я не могу думать только о себе.
Артур положил ей руки на плечи и пронзительно заглянул в глаза:
– Эй, о тебе подумаю я, ясно? Все будет хорошо.
Ева нехотя кивнула.
– Спасибо, Артур. Но я хочу сама взять себя в руки. Если Кассель еще не ушел, ты мог бы попросить его сделать мне новое лекарство?
Алое пламя
На пунцовом небе висел диск заходящего солнца. Вода в безмятежном озере розовела, впитывая отражение окрашенных закатом облаков. За озером, вдалеке, томились вершины серых гор.
В нескольких шагах от воды полыхало кострище – огнем было объято тело Игоря Горского. В последний путь его провожали скорбным плачем. Этим вечером никто не сдерживал своих слез.
Вырванной из реальности представала эта картина перед Рори Алленом, или Рори Горским, но он сам предпочел фамилию матери. Теперь из-за этого он ощущал тяжесть вины. Рори спрашивал сам себя: разве сложно было хоть иногда вести себя подобно настоящему сыну? Разве отец ни капли этого не
