Как обычно после налета, немцы начали атаку. Первыми заметили танки ополченцы и забили тревогу.
– Танки! – пронеслось над траншеями.
Теперь ополченцами командовал политрук.
Расчеты заняли боевые посты у орудий. Немцы, полагая, что пушки подавлены артогнем, шли широкой полосой. За ними в бронетранспортерах ехали пехотинцы.
Виктор поймал в прицеле T-III. Все наступающие танки были этой модели, и ЗИС-30 справлялась с ними легко.
Командир батареи приказа на то, чтобы открыть огонь, не отдавал, желая подпустить танки ближе, и Виктор в душе возмущался. Из пушки можно было поразить T-III с дистанции прямого выстрела, метров с восьмисот. Но танки были уже в полукилометре, и в прицеле хорошо были различимы кресты и запасные траки на лобовой броне.
– Огонь! – прозвучала долгожданная команда.
Виктор выстрелил в лоб корпуса и увидел попадание. Танк встал и задымился. Из его люков начали выбираться танкисты, но они не его цель.
Рядом горел еще один танк, подбитый второй самоходкой.
Но и противотанкисты обнаружили себя. В прицел Виктор видел, как T-III, остановившись, поворачивает башню, наводя орудие. Немцы стреляли с коротких остановок – так точнее.
– Готово! – закричал заряжающий, клацая затвором.
Виктор сразу выстрелил, целясь в башню. Счет шел на секунды – кто кого, и Виктор успел первым. Башню сорвало с корпуса мощным взрывом, из погона корпуса вверх взмыло пламя, видимо – снаряд попал в боезапас.
Один из танков выстрелил бронебойным снарядом и угодил в гусеницу и каток тягача. Самоходку сильно тряхнуло – удар снаряда был достаточно мощным. Тягач лишился хода, но орудие и расчет были целы, и пушка продолжила вести огонь.
Виктор обнаружил танк, стрелявший по пушке. После выстрела с остановки он вновь двинулся вперед и держал направление именно на самоходку. Ну да, не хотел подставлять борт, полагая, что лоб корпуса или башню пушки не пробить. Немцы не сталкивались с применением новых 57-миллиметровых пушек и считали, что русские ведут огонь из 45-миллиметровой пушки.
Виктор сильно разочаровал немецких танкистов. Он подвел марку прицела под нижний срез башни и выстрелил. Ничего не произошло, танк продолжал движение.
А заряжающий уже вбросил в казенник новый снаряд.
Виктор решил выстрелить еще раз – уже в лоб корпуса, но в этот момент танк задымил и встал. Ни один танкист из горящей машины не выбрался.
И вдруг командир орудия закричал:
– Влево доверни двадцать, влево! Мать твою, танк прет!
За поединком Виктор перестал следить за полем боя, и один из танков подошел совсем близко, дистанция была метров двести. Он почти непрерывно вел огонь из пулемета. Фонтанчики от пуль взбивали пыль на бруствере траншеи ополченцев и тянулись к пушке.
Танк на ходу раскачивало, и пулеметчик не мог точно прицелиться, хотя он явно целил по пушке.
Виктор стал быстро крутить штурвал горизонтальной наводки. Вот уже в прицеле виден крест на броне.
Танк и пушка выстрелили одновременно. T-III стрелял осколочно-фугасным снарядом и угодил в кабину тягача. Легкая, противопульная броня в 10 мм не выдержала попадания снаряда – ее разворотило.
Близкий взрыв оглушил, сбросил Виктора с сиденья наводчика на землю. Но железные части тягача и пушки приняли удар осколков на себя, и Виктор уцелел. Он не был ранен, но в ушах звенело, и он ничего не слышал.
Поднявшись на четвереньки, Виктор повернул голову. Танк, стрелявший в них, горел.
Сделав над собой усилие, Виктор поднялся и увидел – рядом с тягачом лежали тела расчета. Из всех номеров уцелел только он один.
Повернувшись всем корпусом, он увидел еще и то, что вторая самоходка была разбита. Батарея прекратила свое существование.
Он окинул взглядом поле боя. К траншеям ополчения прорвался один-единственный танк, и сейчас он утюжил окопы, давя бойцов. Вот из одного окопа вскинулась рука, и на моторное отделение танка упала, разбившись, бутылка с зажигательной смесью. Вспыхнул огонь.
Сначала танкисты не почувствовали пожара, но потом, во время разворота, двигатель заглох. Виктор этого не услышал, он увидел – гусеницы не вращаются, а из моторного отсека уже валит черный дым. Танк, многотонная железяка, в которой и гореть вроде бы нечему, сгорает за несколько минут. Немного промедли экипаж – и он сгорит вместе с машиной.
Люки распахнулись, и из танка стали выбираться танкисты. Но ополченцы не дали им спастись, прицельным огнем из винтовок они расстреляли всех.
Немецкая пехота, видя поражение танков и лишившись их поддержки, стала отступать. Из траншеи по ним не стреляли – слишком мало ополченцев осталось.
Понемногу звон в ушах прошел. Виктор озирался по сторонам, пытаясь понять, что ему делать. Пушки нет, расчет погиб… Идти в траншею? Или искать комбата? Жив ли он?
Покачиваясь, он направился к машине взвода управления – замаскированная, она стояла в лесу.
Комбат был здесь. С забинтованной головой, он сидел на подножке кабины и курил папиросу. Подняв голову на звук шагов, он увидел Виктора и удивился:
– Жив? А я уж подумал, что вся батарея полегла. Ты как?
– Контузило, отошел уже. Снарядом тягач и пушку разбило, думал – оглох.
Виктор уселся на землю – в голове была пустота.
Комбат встал с подножки:
– Пройду по позиции. Может быть, кто-нибудь из наших и остался жив…
Виктор так и остался сидеть. Сколько времени прошло, он не знал.
Комбат вернулся, покачал головой:
– Все убиты. Я документы собрал, у кого смог. От некоторых просто куски тел остались.
Отчитываться перед подчиненным было необязательно, но комбату хотелось выговориться. Он был морально раздавлен быстрой гибелью батареи и растерян. Связи с командованием нет, да если бы она и была – батарея как боевая единица перестала существовать.
– В штаб дивизиона идти надо, только где он сейчас? За трое суток, что связи нет, он мог передислоцироваться. Оружие есть?
Виктор похлопал по кобуре револьвера.
– Из такого только застрелиться. Иди найди себе автомат или винтовку.
Виктор направился к разбитым пушкам, потом в сторону ополченцев. Он видел винтовки с гнутыми стволами или с расщепленными осколками ложами. Наткнулся на убитого ночью диверсанта – из-под него выглядывал ствол автомата. Ополченцы должны были собрать оружие, но то ли не увидели, то ли побрезговали прикасаться к трупу…
Ухватившись за одежду, Виктор перевернул убитого и поднял автомат. Отщелкнул магазин – пуст. Но на поясе подсумок с двумя запасными. Виктор расстегнул на убитом пояс, снял подсумок и повесил на себя.
Автомат – оружие ближнего боя. Он создает высокую плотность огня и при внезапном столкновении с противником просто незаменим. Одно плохо – на триста метров, а то и ближе в цель не попадешь. Но все же он лучше, чем «наган».
Виктор вернулся в лес, к грузовику. Увидев в его руках автомат, комбат удовлетворенно кивнул.
– Я решил искать свой дивизион, – сказал он. – Идем.
– А что, грузовик не на ходу?
– Разве ты умеешь управлять машиной?
В предвоенные годы даже велосипед был неслыханной роскошью, а легковые машины имелись в автопарках райкомов ВКП(б) или исполкомов. В личном же владении – по пальцам руки пересчитать можно, в основном – творческой интеллигенции да при наемных водителях.
А для Виктора умение водить автомашину было делом обыденным, еще отец в детстве учил его ездить на «Москвиче».
– Дело простое, – ответил Виктор.
– Садись, попробуй, – комбат явно повеселел. На машине до штаба можно добраться быстро, да если еще штаб в другое место перебрался, поездить придется в поисках.
Виктор уселся за руль. Единственное, с чем он замешкался, – так это со стартером. Мотор не ключом запускался, как на современных машинах, а отдельной круглой педалью. Но он все-таки понял, завел мотор, прогрел его немного. Бак был заполнен бензином наполовину.
Комбат уселся на сиденье и положил автомат на колени.
– Трогай.
Маломощный мотор тянул ровно, но баранка была тяжелой, никакого гидроусилителя не было. И коробка передач переключалась с хрустом. На педаль тормоза приходилось давить изо всех сил. В общем – управлять грузовиком мог настоящий мужчина.
По грунтовке они выбрались к перекрестку.
– Куда?
Комбат сверился с картой:
– Давай направо.
Судьба отвела их от беды. Если бы они поехали прямо, наткнулись бы на заслон, а фактически – засаду из диверсантов. А левая дорога через пяток километров уже была захвачена немецкими мотоциклистами.
Пустой грузовик немилосердно трясло на ухабах разбитой грунтовки – не дорога, а направление. Сколько танков и другой техники прошло по ней за три месяца войны – не счесть. А еще приходилось объезжать воронки от снарядов и бомб.
Съехали по небольшому уклону, миновали небольшой бревенчатый мост, впереди – роща.
Комбат закричал:
– Стой! Там самоходки стоят, как у нас были. Только из нашей бригады.
