Наверняка что-то затевает!
— То, что недавно перевели, это даже хорошо! — сказала она вслух. — И глаз не успел замылиться, и ни в каких группировках вы еще не задействованы!
— А у вас что? Группировки?
— А в Москве нет?
Коля Саньков засмеялся тихонько.
— И в Москве есть! Мне, чтобы в «Англию» попасть, столько геморроя досталось! Жена бросила, ей-богу! Ребенку не разрешает со мной по телефону говорить!
— Ужас какой, — искренне сказала Надежда.
Юля Беляева протиснулась мимо, улыбнулась и прошла и уже из-за двери показала на часы — давай, мол, кофе же пить собирались! Надежда чуть заметно кивнула. Во-первых, Лидочка все еще любезничала с полковником, во-вторых, Колю жалко.
— Меня тоже муж бросил, — сообщила она неизвестно зачем. Она никому в этом не признавалась, и в отеле, кроме Лидочки, еще никто не знал. И когда она вдруг это сказала, простыми будничными словами — дело-то житейское, что такого! — да еще почти незнакомому человеку, кровь вдруг бросилась ей в лицо и затопила всю голову разом, до самой макушки.
Крови было так много, что она не умещалась в черепе, давила на глаза и уши, вылилась красным нездоровым цветом на шею и щеки.
Ее тоже бросил муж. А что, разве вы не знали?! Ушел, ушел, еще в начале лета ушел! Житейское дело, что такого!
— Надежда, что с вами?! Вам.., плохо?
— Мне хорошо, — проблеяла она овечьим голосом, — душно что-то только. Извините меня, я сейчас.
И она выскочила из белого зала с колоннами, где они совещались, собираясь бежать на лестницу, где можно остановиться, взяться за голову, переполненную кровью, и постоять в одиночестве, чтобы никто не видел, даже Лидочка, чтобы никто не догадался, как ей плохо, и что еще ничего не кончилось, несмотря на то что прошло уже шесть недель — сорок два дня, тысяча восемь часов!..
Уже тысячу восемь часов она приходит домой одна. Утром или вечером, вечером или утром, в зависимости от смены, дневной или вечерней. Дома все как прежде — две просторные комнаты в старинном питерском доме и неуютная кухня с наглухо заколоченной дверью на «черную» лестницу. На кухне Надежда не любила бывать и ужин всегда подавала в гостиную, на круглый стол. Уже тысячу восемь часов она никому не подает ужин, потому что себе подавать глупо, можно ведь и в отеле поесть, и повариха Эльвира Александровна любит ее кормить фирменными пирогами, которые пекут только в «Англии». Надежда ест пироги, думает о том, как ей не хочется домой, в свои две просторные пустые комнаты, а Эльвира Александровна рассказывает, как славился на весь Ленинград, да что Ленинград, на всю Россию кондитерский цех «Англии»!
— Надюш, ты куда? — Это Юля Беляева, озабоченная кофе, выскочила наперерез, но Надежда только махнула рукой и пробежала дальше.
Никого у нее не осталось, кроме Лидочки и Марьи Максимовны!.. Никого…
Она выбежала на лестницу, которая выходила окнами во внутренний двор, мрачный и глубокий колодец, где никогда не было солнца, и тут поплакала немного. На работе плакать нельзя, учила ее Лидочка. Как только увидят, что ослабела, живьем сожрут.
Когда под дверью застучали каблуки, она выхватила из кармана форменного пиджака платок, отерла глаза. Поймала свое отражение в стекле — вроде все нормально! — и надела на лицо улыбку.
Улыбка не пригодилась, потому что вошла Лидочка.
— Опять рыдаешь, дура? — спросила она. — Ну порыдай, порыдай, ладно уж!
— Да я порыдала уже, Лидочка.
— Самый сложный вопрос у тебя еще впереди, — сказала та назидательно и закурила. — Что ты станешь с ним делать, когда он вернется?
— Он не вернется, — понуро сказала Надежда. — Он даже не позвонил ни разу.
— Он вернется, — повторила Лидочка и прищурилась. — Это я тебе говорю! Ко мне все возвращались, и мне приходилось прогонять их взашей! А однажды вернулись сразу двое, а у меня в этот момент уже был третий. И на моей кухне они выясняли друг у друга, кто из них главнее и кто решил вернуться первым! При этом они еще жрали водку и на меня не обращали никакого внимания.
Надежда улыбнулась.
— Мой не такой. Мой гордый и.., сильный человек.
— Ага, — согласилась Лидочка. — Какой-то идиот из пятьсот восьмидесятого, когда выезжал, подарил мне духи. Он-то идиот, а духи оказались приличные. Хочешь попробовать?
— Нет.
— Сильные и гордые мужчины не бросают женщин на произвол судьбы, — категорично заявила Лидочка. — Никогда. Им это даже в голову не приходит, именно потому, что они сильные и умные. У них в избытке имеется то, чего у твоего нет и в помине, — ответственность!
— Мой муж, — оскорбилась Надежда, — очень ответственный человек.
— Ага, — опять согласилась Лидочка. — Поэтому ты сегодня идешь развлекать еще одного ответственного. Нашего дорогого американского друга полковника Уолша.
— Я?!
— Я все равно не могу. — И Лидочка сделала плачущее лицо. — Я уже стара для того, чтобы развлекать тридцатилетних мужчин. Нет, то есть я-то не против, но, боюсь, коллектив не поймет, и меня повлекут на партсобрание!
— Партию давно отменили, — мрачно сказала Надежда, которая знала совершенно точно, что с Лидочкой спорить бессмысленно и теперь ей придется тащиться развлекать американца. — Что вы придумали, Лидия Арсеньевна?
— Ты бы еще сказала — госпожа Арсентьева, как любит говорить наш управляющий, — усмехнулась Лидочка. Отчество и фамилия у нее сочетались причудливо. — А тебе все равно делать нечего. Как говорит наш милый Пейсахович, твой Моисей сегодня не вернется! А вернется — тем лучше, подождет немного у порога!
— Что вы пообещали американцу?
— Что ты покажешь ему Санкт-Петербург ранней осенью или поздним летом, ибо у нас, на Неве, лето и осень весьма относительны. Ну и, разумеется, вверишь себя его заботам!..
— И он согласился?
— А куда ему было деваться? Я сказала, что в молодости ты работала экскурсоводом, и это такое русское гостеприимство — таскаться с иностранцами вокруг Исаакиевкого собора.
— Лидочка, я не хочу!
— Сама не хочу, — трагическим голосом сказала Лидочка. — Вдруг с тобой что-нибудь страшное приключится! Вдруг он затащит тебя в подворотню и воспользуется твоей неопытностью! И вообще, чего ты выламываешься? Старуха пыталась тебе угодить, припасла кавалерта, — она так и выразилась: «кавалерта», — в плечах косая сажень, на голове фуражка, а на поясе привязано несколько гранат, а она выламывается! Поблагодарила бы бабушку!
— Спасибо, бабушка, — машинально ответила Надежда.
— Как ты смеешь меня оскорблять, дрянь такая! — выдала Лидочка совершенно равнодушно. — Какая я тебе бабушка!..
Дверь на лестницу открылась, показалась Юля Беляева и с ней какой-то американец в очках, кажется, начальник программистов и, кажется, по имени Уилл, а может, Гаррис.
Юля стрекотала по-английски, у американца был напряженный вид, и Лидочка сразу включилась в стрекотание, спрятала за спину «бычок» и стала подвиливать задом и делать Надежде знаки. Та сначала не понимала, а потом поняла. Аккуратно вытащила окурок у нее из пальцев и незаметно спровадила его в урну.
Там у них, в Америке, никто не курит, и, похоже, теперь придется делать вид, что в России не курят тоже!
Оставалась еще некоторая вероятность, что Уолш не захочет таскаться вокруг собора с неизвестной русской, но он остановил ее в лобби-баре, где уже готовили пятичасовой чай для всей компании заехавших американцев, и корректно спросил, в котором часу она будет готова. Госпожа Арсентьева обещала ему незабываемую экскурсию по Петербургу, и он теперь всей душой этого жаждет.
Надежда сказала, что смена у нее заканчивается в семь, вот в семь она и будет готова. И ни за что не станет переодеваться, так и пойдет в коричневом форменном костюме и со значком «Англии» на лацкане! А что такое! Она же не на свидание собирается!..
Красные «маркизы» трепетали на свежем балтийском ветру, за окнами сияло солнце, день был в разгаре, и лето еще не кончилось, и можно будет съездить в Парголово, на дачу к Катьке Самгиной, давней приятельнице, которая как укатила в начале лета в Москву, так обратно и не появляется и не звонит уже месяц, а может, и больше!
Впрочем, Надежда сама виновата — она-то звонила ей всего один раз, да и то попала на какого-то дядьку, который сказал, что Екатерина подойти не может, и вежливо спросил, что ей передать. Надежда тогда еще грустно подумала, что подруга кого-то себе в Москве нашла, а вот она, Надежда, никого не нашла, только мужа потеряла!..
Решив, что сегодня вечером непременно нужно позвонить Катьке, Надежда раздала задание двум дежурным портье, обнаружила возле урны, больше похожей на древнюю греческую вазу, окурок, подобрала его и отправила по назначению и прислушалась к непривычной тишине.
Постояльцев в отеле не было, и казалось, что жизнь остановилась.
В холле на мраморных полах не свалены кучей чемоданы, подносчики багажа не носятся с тележками, в баре не видно людей, зашедших с улицы на чашку чая. «Англия» славилась своим чаем в «русском духе» из чашек Ломоносовского завода, с блинами и пирогами, с селедочкой и икоркой. Журчала арфа, пахло только что выпеченными булками, люстры сверкали, отражаясь в полах. Сюда приходили специально, чтобы попить чаю, и все работники «Англии» очень гордились — и у нас традиции, не только в «Ритце», куда на чай нужно записываться за несколько дней вперед!..
