— Вам так зачтут, — пообещал Максим Вавилов. — Мы позвоним, и вам зачтут.
Она засмеялась странным смехом, как будто завсхлипывала.
— Да что вы! Конечно, не зачтут! Вы не знаете телевидения!
— Да вас чуть на тот свет не отправили!
— Ну и что? Это никому не интересно! Сдал — молодец. Не сдал — до следующего раза. И не видать мне повышения.
— Да вы господу молиться должны, что он вас из милости своей в живых оставил, — возмутился Максим Вавилов. — А вы все только про повышение!..
Катя Самгина посмотрела на него.
— Я молюсь, — сказала она просто. — Только в повышении тоже ничего плохого нет.
— Нет, — согласился Максим Вавилов и понял, что совершенно запутался.
Какая ему разница, будет у нее повышение или нет? Сдаст она свой экзамен или не сдаст?! Это не имеет никакого значения! Имеет значение только, что она уедет в Питер, и он так и не поймет ничего в этой дьявольской истории!
— А задержаться в Москве вы не можете? В интересах следствия?
Она пожала плечами. Застиранный халат пусто шевельнулся на ней.
— Да мне и жить негде. Хозяйка меня давно потеряла, наверное. Я ей даже за июль не заплатила! И где мои вещи, я не знаю. И денег у меня нет. Мне зарплату так и не дали.
— Значит, нужно поехать и получить зарплату, — раздраженно сказал Максим Вавилов.
— Я получу, — как бы оправдываясь, заверила Екатерина Самгина, питерская журналистка. — Только.., потом. Сейчас у меня сил нет. Как я на телевидение поеду в таком виде?! Мне теперь только водолазки носить, горло-то у меня.., и в эфир в таком виде нельзя. Мне заведующий отделением сказал, что, наверное, придется операцию делать на горле, только все это недешево, а у меня бабушка. Впрочем, должно быть, вам это не слишком интересно.
Он вздохнул.
Почему женщины такие дуры?! Почему ее интересует шрам на горле и совершенно не интересует, кто именно на нее покушался?!
— Екатерина Михайловна, — начал он серьезно. — Вы понимаете, что вам нельзя домой? Человек, который пытался вас убить, узнав, что вы живы, непременно попытается сделать это снова?! И если на вас не будет сюртука или бронежилета, он вас обязательно убьет.
— А куда мне можно, Максим?.. Не знаю, как ваше отчество.
— Петрович.
— Куда мне деваться, Максим Петрович? Если только в тюрьму вы меня посадите, чтобы на меня там никто не напал!
— В тюрьму не посажу. Прокурор санкцию не даст.
— Вот видите. Кругом проблемы. Даже в тюрьму не попасть!..
Она улыбнулась, и он улыбнулся тоже, и со страхом, скрутившим сердце, вдруг подумал, что она — не крокодил.
Она человек.
У нее бабушка, Питер, порванное горло и невыданная зарплата.
Она — человек!..
И что теперь ему делать?..
— Так, — сказал он и посмотрел на ее профиль, очерченный солнцем, падавшим из окна, до половины закрашенного краской. — Но если я придумаю, куда вас деть, вы сможете еще на недельку задержаться в Москве?
Она глянула на него.
— Вы шутите?
— Нет. Я должен найти человека, который на вас напал, и понять, как он связан с трупом. Да мы, черт возьми, так и не установили, кто такой этот труп! Примет нет, и заявлений о пропаже людей никаких не поступало!..
Катя пожала плечами:
— Я не знаю. Мне бы бабушке позвонить… Она уже очень пожилая, и не все помнит, но я должна. И Нине Ивановне, это сиделка, она каждый день к ней приходит. Она мне, наверное, сто раз звонила, но я не знаю, где мой телефон.
— У меня, — признался Максим Вавилов. — Мы его изъяли, когда вас нашли в подъезде. Проверяли номера.
— В моем телефоне?! — поразилась Катя. — Зачем?!
— Мы же не знали, кто вы! Свидетельница, соучастница, сообщница!..
— Да нет, — сказала она. — Я не сообщница.
И в этот момент, в этот самый момент, когда она так сказала, он вдруг принял решение.
Впрочем, не вдруг. Все и так было ясно, и он знал, какое именно решение напрашивается само собой, и оно, это решение, как будто стояло в сторонке и ждало, когда до него дойдет дело.
— Я вас заберу и отвезу к себе на дачу, — заявил он решительно. — Там никого нет, и вы просто отдохнете. И вы там будете в безопасности. В таком виде вы и до метро не доберетесь, не то что до Питера!
— Это неудобно, — тут же отказалась Катя Самгина. — А как же ваша семья?
— Моя семья на другой даче, — уверил ее Максим Вавилов, что было чистейшей правдой. — Вы никому не помешаете.
Похоже, и в самом деле человек, а не крокодил! Или все-таки крокодил, искусно замаскировавшийся под человека?!.
— А.., сколько у вас дач?
— Две. У моих родителей и у меня. Вы будете совершено одна и в безопасности. Какое-то время точно.
— Почему какое-то время?
— Потому что человек, который хотел вас убить, — профессионал. И если мы не разберемся, почему он так старался убить вас, до того, как мы выясним все обстоятельства этого дела, он узнает, что вы живы, и обязательно вас убьет. Арифметика простая. Он шел на такой риск, чтобы следствию не достался ценный свидетель в вашем лице, что никакая дача его не остановит! И вы должны это понимать, Екатерина Михайловна.
Она смотрела на него, моргала и, кажется, ничего не понимала.
Зато он понимал совершенно точно, что приговор подписан и будет приведен в исполнение при первой же возможности.
И теперь только от него зависит, кто успеет первым — он или тот, другой.
* * *
Последней точкой экскурсии должен был стать Исаакиевский собор, и стал ею. К тому времени, когда Надежда подвела к нему американца, собор, ясное дело, был уже закрыт, и, собственно, в этом и состоял ее план.
Тащиться с ним на «групповую экскурсию», подниматься на колоннаду, откуда «открывается один из красивейших видов на Санкт-Петербург», осматривать модель лесов, которые соорудил Монферан для того, чтобы поднимать колонны, было выше Надеждиных сил.
Кроме того, она все время думала о том, что, как только американец сгинет обратно в «Англию», она тут же позвонит мужу.
Ну нельзя же так, на самом деле!.. Ну не может она больше без него, и все призывы к гордости оставались без ответа.
Какая гордость? Где она, эта гордость? Молчит-помалкивает! А может, и нет ее вовсе.
Какая гордость, если Надежда каждую минуту, когда голова у нее не занята работой, думает только о том, что ею.., пренебрегли. Она оказалась не такой уж хорошей, и ее муж, ее собственный муж спокойно сказал ей: «Я тебя больше не люблю!»
Значит, ее можно разлюбить, значит, она никуда не годится, и он твердо уверен, что встретит женщину, которая будет лучше ее!
Если уже не встретил!..
Наверняка встретил — столько времени прошло! Конечно же, встретил! И теперь у него в мобильном телефоне — самом дорогом, самой последней модели, Надежда подарила ему на день рождения — вместо ее фотографии лицо женщины, которая оказалась лучше! И ее мобильный номер в записной книжке вместо Надеждиного!
Это все потому, что жена оказалась никуда не годной.
Она все время думала одно и то же — что я сделала не так?.. Чем ему не угодила?.. Я же старалась. Я же так хотела, чтобы все было хорошо. Я так любила, что уж больше, кажется, нельзя любить, а он не захотел меня.
Он ушел, даже несмотря на всякие сложности, которых на поверку, должно быть, оказалось миллион. Они много лет прожили вместе, в центре старого Питера, в удобной и большой квартире, а про его квартирку в пригороде даже не вспоминали, и, наверное, ему там неуютно и тесно, и на работу далеко. И он все равно ушел, потому что больше не мог жить с Надеждой!
Как примирить это с чувством собственного достоинства? Как похоронить гордость, которая оказалась задавленной сознанием собственной никуда негодности?!
— Колонны Исаакиевского собора, — выпалила она, потому что они молчали уже довольно долго, — знамениты тем, что просто стоят на фундаменте и ничем не закреплены. Ни одно наводнение, ни один ураган, которыми славится Санкт-Петербург, не нанесли никакого ущерба колоннам, вы видите, они стоят прочно. Купол также был позолочен только один раз…
— Простите, — перебил ее американец. Должно быть, информация про колонны поразила его каучуковое воображение. — Как — не закреплены? Разве такие громадные колонны могут быть не закреплены? Это же опасно для жизни тех, кто проходит и проезжает мимо в автомобилях!
— Они стоят под действием собственной тяжести.
— Этого не может быть, — недоверчиво сказал Дэн Уолш, задрал голову и посмотрел вверх. — Они не могут так стоять.
— Они стоят, как стоит на столе стакан, — пояснила Надежда злорадно. Злорадно оттого, что оправдались ее подозрения в том, что он тупой. — Представьте себе, что вы поставили на стол стакан. Он не может вдруг просто так взять и упасть! А на эти колонны сверху еще давит портик, видите? Как бы придавливает их, и они стоят еще тверже!
— Это удивительно! Русские инженеры всегда славились своей смекалкой.
