— Чего, чего? Кто ты?
— Каратист.
— Это что такое?
— Это, — второй раз за неделю объяснил Славик, — когда один может сразу с тремя, а то и с семерыми драться.
Нинка от него отодвинулась.
— Это ты, что ли, с семерыми можешь справиться? — И ткнула в его сторону указательным пальцем, будто кому-то, кто был за ее спиной, на Славика показывая. — Ой, сейчас умру! Ой, держите меня! — Она и в самом деле повалилась на спину и давай дрыгать загорелыми ногами.
— С семерыми! — взвизгивала Нинка. — Ой, умираю! Да тебя один-любой до самого неба подбросит! А ты с семерыми обещаешь справиться! Ой, первый раз вижу такого хвастушу!
Спорить с Нинкой не имело смысла. Славик поднялся и пошел к воде. Вода была прозрачная, течение вытянуло зеленые ленты водорослей — дно было прямо-таки выстлано ими. Над быстриной летали синекрылые стрекозы, а под ними, в воде, там и сям мелькали юркие рыбешки. До того хорошо было смотреть на это, что Славик, вместо того чтобы на обидные слова Нинке ответить, спросил:
— А как называются эти стрекозы?
Нинка перестала кувыркаться и ответила вполне серьезным голосом:
— Красавки. — Поднялась и подошла к Славику. Стала вместе с ним смотреть на стрекоз. — А еще — синекрылки.
— Красивые, — сказал Славик. — Поймать бы такую. Жаль, сачка нет.
— Хочешь, покажу фокус-покус? — предложила Нинка.
— Покажи.
Нинка вошла в воду по пояс и присела: над водой виднелась одна голова.
— Только ждать придется долго. — Она высунула из воды руку ладошкой вверх и замерла.
Стрекозы, как и прежде, летали над водой. Нинка терпеливо ждала, то водя глазами за стрекозой, то поглядывая на Славика, взглядом призывая и его к терпению. И вдруг одна синекрылка вертолетом зависла над ладошкой. Глаза у Нинки сделались огромными, как кувшинки. Будто голубые цветы распустились над водой. Славик тоже замер, все еще не веря, что стрекоза может сесть на Нинкину руку.
Села!
Нинка не шелохнулась, только проверила взглядом, видит ли Славик стрекозу на ее ладони. Губы у нее шевелились от желания что-то сказать.
— А поймать сможешь? — шепотом спросил Славик.
— Попробую, — одними губами ответила Нинка.
Она стала медленно-медленно — так закрывается цветок перед дождем — сводить пальцы. Те поднялись над синекрылкой, нависли… Еще секунда — и стрекозе некуда будет деться… Но именно в это мгновение она и взлетела.
Нинка с шумом встала, шумно задышала; Славик тоже перевел дыхание.
— Видел?! Из наших девчонок только я да Светка так могут.
— Я тоже хочу попробовать. — И Славик ступил в воду.
— У тебя не получится, — уверенно заявила Нинка.
— Почему?
— Не получится, и все. У вас, у городских, терпения не хватает.
— Подумаешь, фея, — вспомнил Славик эпизод с жуком.
— А вот и фея, — ответила мокрая Нинка, выходя на берег. — А у тебя не получится, хоть ты день в воде стой. Тоже мне — фей!
Славик спорить не стал, он пошел глубже, как Нинка, присел и, как она, выставил над водой ладонь и замер.
Фея оказалась права! То ли стрекозы рассказали друг дружке про ловушку, то ли Нинка наколдовала, но ни одна синекрылка к Славикиной ладони даже не приблизилась. Случилось совсем другое. Славик поглядывал на Нинку, сидевшую на берегу, и по ее лицу видел, что его старания, — а стоять, присев, в бегущей воде и держать руку неподвижно не так-то легко, — что его старания напрасны, что Нинка права. Но вот ее лицо изменилось. И в тот же миг он почувствовал, что на его макушку сел кто-то легкий. Стрекоза! Он повел руку, чтобы накрыть синекрылку, но вовремя услышал Нинкин крик:
— Оса!
Славик нырнул…
Потом они искупались вместе, позагорали, поиграли в «горку», местную игру. Игра эта очень интересная. Из сухого песка делается горка, в вершину втыкается спичка. И каждый со своей стороны, потихоньку трогая песок пальцем, начинает осыпать горку. Под чьей рукой спичка упадет, тот и проиграл. Нинка и тут выигрывала: сказывался опыт.
Наигравшись в «горку», решили проведать Кубика и Нинкину маму. Те были неподалеку. Нинкина мама сидела в траве, натянув сарафан на колени и обняв руками ноги, — так, видно, посадил ее художник. Этюдник стоял в пяти метрах от нее. Кубик работал без рубашки, спина его раскраснелась от солнца. В руке художника была тоненькая кисточка.
Славик и Нинка глянули на холст, потом на Нинкину маму. И снова на холст.
— А вот и неправильно нарисовал! — объявила Нинка всему свету. — У мамки глаза вовсе и не синие. Они у нее, как у меня: то серые — когда сердится, а когда добрая — то голубые. Уж я-то знаю. А ты куда смотрел, когда рисовал?
— Синие, — сказал Кубик, — когда любят.
— Это она тебя, что ли, полюбила? — не поверила Нинка. И отрезала — Мамка бородатых не любит. Ты ее хоть сто лет рисуй, все равно не полюбит.
— Не меня, не меня, — успокоил ее художник. — Мама папу твоего вспоминала, пока я ее рисовал.
Тут и Анна, вздохнув, подала голос:
— Здесь мы с Николаем и встречались. На этом почти месте…
Кубик посмотрел на женщину и тронул кисточкой траву на холсте. Еще, еще… В ней тотчас расцвели синие цветы.
— И опять неправильно, — вредничала Нинка. — Ослеп ты, что ли? Там гвоздика ведь цветет, там вон клевер, а там — ромашка. — Нинка в способностях Кубика совсем разуверилась и говорила все авторитетнее — Ты васильки везде понарисовал, а васильки-то во ржи растут, а не на лугу.
— Что ты говоришь? — Кубик обернулся к Нинке. — Во ржи! А на лугу никогда?
— Не бывает их на лугу, — подтвердила женщина. — Из синих в траве петровы батоги растут, вероника, да и те, если честно сказать, голубые. Васильки — те действительно синие…
— Пусть будут, — решил художник, — они мне нужны на лугу.
— Что хотят, то и делают, — сокрушенно покачала головой Нинка. — Мам, ты здесь, в общем-то, похожа, только в глазах вроде по васильку.
— Хорошо сказала, — похвалил Кубик, — ах как хорошо! Я ведь именно это и хотел сделать: васильки в глазах.
Славик снова Нинке позавидовал. Он и сам заметил васильки в глазах тети Ани, но сказать об этом не получилось.
Женщина подошла к холсту.
— Ну, Виктор Александрович, это разве я? Такой я лет десять назад была, еще до Ниночки.
— Значит, я самую суть ухватил! — Художник встал рядом с Анной. Славик и Нинка встали по бокам и стали тоже смотреть на портрет.
— Самую суть! — радовался Кубик. — Разве вам не хотелось, Аня, быть в это время моложе? Вот вы и помолодели — а я это заметил. А глаза-то у вас, оказывается, бывают и синими. Вон сколько я за полтора часа угадал! Правда, Нин?
— Пока еще бывают, — кивнула Нинка. — Мамка у меня не совсем старая.
— Пошли купаться! — скомандовал художник, разворачивая ребят. — Все сегодня заслужили горячую воду и прохладный песок!
— Все наоборот! — поправила его Нинка.
ПРИШЕЛЬЦЫ В ЗООПАРКЕ
А следующим вечером пришельцы рассказывали о своем путешествии в город. Славик сидел по-турецки напротив тыквы, маленькие человечки — кто где: Молек и Садим забрались на крышу корабля, Вьюра, Щипан и Пигорь устроились на земле, Грипа, рассказывая, стоял, а Питя выбрал местечко поудобнее — на колене землянина.
— В городе мы сели на крышу одного высокого дома и провели на ней целый день… — начал командир.
Внизу катили туда и сюда сотни автомашин, ходили тысячи людей, меняли цвета светофоры — пришельцам все было интересно. Люди заходили в магазины, что-то покупали. Кто-то, встретив знакомого, останавливался и начинал разговор. Кроме них, по тротуарам бегали кошки и собаки, а на крышу, где стоял космический корабль пришельцев, садились голуби.
Космонавты разглядели в городе — у них было что-то вроде подзорной трубы — скверы и площади, парки и озера, людей за окнами учреждений, которые весь день перебирали с озабоченным видом бумаги и передавали их друг дружке, фабрики, где люди стояли за станками, столовые, кинотеатры, стадионы…
Когда город засветился вечерними огнями, космонавты немого отдохнули, а ночью перелетели в зоопарк.
Многие хищники не спали.
Не спал волк, который ответил их фонарику светящимся взглядом и рычанием.
Не спал тигр; он, учуяв пришельцев, потянулся и раскрыл пасть, страшнее которой они не видели.
Пантера, черная как ночь, мягко спрыгнула с крыши своего домика в клетке. Инопланетяне отпрянули и сбились в кучу, испугавшись, что ночеподобный этот зверь сейчас просочится сквозь решетку и кинется на них.
Слон вытянул к ним хобот и так потянул им воздух, что чуть не втянул стоящего впереди Питю.
Обезьяны, услышав их шаги и голоса, забеспокоились, заверещали, запрыгали в клетках, а когда, повиснув на сетке, разглядели маленьких человечков, закричали и запрыгали еще сильнее. Пришельцам пришлось удирать от обезьяньих клеток, потому что мог прийти сторож.
