— Что скажете, полковник? — непривычным скрипучим голосом Игнатов обратился к руководящему товарищу из УКГБ, — Я жду ваших объяснений! Но только уж извольте без воды и пустой болтовни! Очень надеюсь, что у вас есть весомые аргументы, чтобы мотивированно опровергнуть предположения Владимира Алексеевича! Повторяю, я очень на это надеюсь!
Еще совсем недавно присевший с разрешения Игнатова на свой стул чекист, снова вскочил на ноги.
Минуты три он неубедительно доказывал чудовищную вздорность милицейского пасквиля. Ссылаясь на жесткий кадровый отбор новобранцев в феликсово племя. А так же уверяя партийного лидера в наличии самых превосходных характеристик на капитана Зубкова и старлея Григорьева в их личных делах. Зайдя на второй круг восхваления покойников, полковник Мартынов начал выдыхаться.
— Я вас понял, садитесь! — прервал хвалебные эпитафии двум летальным самовольщикам Первый секретарь, — Я же вас просил только по существу и только мотивированно! Должен вам сказать, полковник, что вы меня не убедили!
Своё неудовольствие товарищ Игнатов высказал чекисту, а посмотрел при этих словах почему-то на милиционера Данкова. Без злобы посмотрел, но и без особой доброжелательности. Из чего можно было бы сделать вывод, что ответственности за свою тревогу и ожидание неприятностей от жизни, он с руководства УВД не снимает.
— В любом случае, товарищ Первый секретарь, доказать преступный умысел Зубкова и Григорьева не представляется возможным! Уверяю вас, никто и никогда не сможет доказать, что они собирались изъять у этих евреев ценности! — от отчаянности своего положения, гэбэшный полкан решился на последнюю ставку и выбросил на обкомовский стол свой единственный и, надо признать, дурно пахнущий козырь.
Игнатов брезгливо поморщился и по-прежнему неприветливо развернулся к милицейскому генералу.
— Что скажете, Владимир Алексеевич? — холодно полюбопытствовал он, устало откинувшись на спинку кресла. — Настолько ли бездоказательны ваши предположения относительно подчинённых товарища Мартынова, как он нас заверяет? Сидите! — прервал Игнатов попытку Данкова встать для ответа.
— Прошу меня извинить, Евгений Фёдорович, но я вынужден огорчить полковника! — не отводя глаз от белокаменного бюста Владимира Ильича Бланка, флегматично принялся выражать свою точку зрения сыскарь в лампасах.
— Я практически всю жизнь в розыске проработал и, если бы мне поручили, то причастность Зубкова и Григорьева к покушению на разбой, и на убийство четырёх человек, доказать смог бы. Разумеется, если они имели на это умысел, — поторопился добавить милицейский генерал, заметив, как недобро возбудились после его слов все трое присутствующих, — Но что-то мне подсказывает, что капитан и старший лейтенант именно это и замышляли!
— Ложь! Это чудовищная клевета! — истошно взвизгнул исполняющий обязанности главного областного чекиста, — Бесчестно оскорблять память погибших офицеров такими омерзительными и беспочвенными обвинениями! Неудивительно, что вы, товарищ генерал решили облить грязью моих сотрудников! Я не удивлюсь, если выяснится, что Зубкова и Григорьева убил ваш подчинённый! Этот ваш неуправляемый Корнеев! Не боитесь, генерал, что москвичи его размотают?
На всё недолгое время, пока Мартынов выкрикивал милицейскому генералу свои претензии, он выглядел вполне себе искренне возмущенным. Но, как минимум, двое из троих, находившихся в этом кабинете, понимали цену этой искренности. Это был всего лишь всплеск отчаянной смелости. Порождённый волной животного страха. Стихийной и неконтролируемой волной непреодолимого ужаса, которая накрыла вконец расстроенного и потерявшего самообладание, человека. Нет, не созрел еще полковник Мартынов для самостоятельного руководства областным подразделением КГБ. И для вышитых зигзагами погон он тоже еще был не готов.
— Для изобличения покойников много не надо, — не обращая уже никакого внимания на поникшего после эмоциональной вспышки чекиста, взялся за пояснения Данков, — Всего-то и надо, что проверить наличие алиби этих капитана и старшего лейтенанта на некоторые даты. И совместить их прошлые отсутствия на службе. Отгулы, выходные и прочие дни, когда их никто не видел на работе.
— С чем совместить? — нетерпеливо воскликнул начавший проявлять профессионализм государственный советник юстиции третьего класса.
— С теми датами, когда пропадали евреи, отъезжающие из нашего города на постоянное место жительства в Израиль, — невозмутимо ответил милицейский генерал. — Я за всё время, пока на этой должности, помню три таких эпизода. Семья Фарберов и Шапиро еще, кажется. Третьей фамилии не помню. Кто-то из них выехал в аэропорт и там не появился. Одиночка. А две семьи были убиты в поезде. И тоже где-то посредине дороги, хотя тут я могу ошибаться.
Поймав странный взгляд товарища Игнатова, который был обращен мимо него, генерал обернулся налево. И увидел, как полковник судорожно рвёт на шее ворот своей форменной зелёной рубашки.
Глава 8
К предоставленной Данилиным машине из дверей райотдела я вышел двадцать минут третьего. В соответствии со строгим указанием начальника следственного отделения. Водитель Жора со мной поздоровался и повернул ключ в замке зажигания. Спрашивать меня о том, куда нам ехать, он не стал и я сделал вывод, что Данилин его уже проинструктировал относительно этой поездки.
К областному комитету партии мы подкатили минут через двадцать.
— Ждать не велено! — известил меня водитель Алексея Константиновича, перед тем, как я покинул автомобиль. — Назад сам добирайся!
Кто бы сомневался! Отмахнувшись от ненавязчивого сервиса, я неспешно направился через стоянку к монументальным обкомовским дверям, выполненным из благородной древесины. В это относительно мирное время страна пока еще била посуду и окна не у себя дома, а в далёких странах третьего мира. Поэтому вип-чиновники обходились без шлагбаумов и охраны. На всю область было всего две гражданских организации, на вахте которых несли службу постовые из милиции. Облисполком и обком были в том числе.
Показав старшине на входе служебное удостоверение, я двинулся к лестнице. Постовой даже не стал заносить мои данные в журнал посетителей. Но любезно по моей просьбе пояснил, что все три секретаря областного комитета располагаются на третьем этаже. Времени у меня пока что было с запасом и я решил обойтись без лифта.
Потянув бронзовую дверную ручку на себя, я с уверенностью Авроры вторгся в просторную матыцынскую приёмную. И назвавшись, доложился, что прибыл на аудиенцию к Валентину Павловичу. Не забыв добавить, что явился я сюда не по своей самостийной воле, а по настоятельному приглашению их столоначальника.
— Товарища Матыцына нет в кабинете, он вышел! — глядя на меня поверх очков, сообщила одна из двух секретарш, находившихся в приёмной каждая за своим столом.
Похоже, что придворные весталки не собирались со мной откровенничать, на предмет того, куда удалился их шеф и как долго он будет отсутствовать.
Ждать партийного чиновника до упора мне не хотелось. Но и с Матыцыным пообщаться мне было необходимо. Надо было понять его. А изношенные партийной жизнью тётки молчали.
Пришло невесёлое понимание, что инициативу снова следует брать в свои мозолистые руки. Еще я понял, что опять придется импровизировать и пускаться в авантюру. Времени на придумывание удобоваримой комбинации у меня не было и я попёр по бездорожью.
— Вообще-то дядя Валя мне на два часа назначил! — доверительным тоном уточнил я. И сделав наивно-озабоченное лицо, поочерёдно оглядел обеих девушек не первой свежести своими добрыми и, не побоюсь этого слова, честными милицейскими глазами.
— Мне его имеет смысл ждать или его сегодня уже насовсем не будет? — сделал я еще один заход.
Поскольку секретарши на мой посыл не отозвались, я продолжил, всячески склоняя подержанных обкомовских перестарок к откровенности. И снова угрюмое молчание мне было ответом.
