Каждый раз, равняясь с ним, мы важно здороваемся:
– Здравствуйте, дядя Гриша!
– Девочки, неужели вам больше негде гулять? – После нашего третьего невозмутимого приветствия у дяди Гриши сдают нервы.
– Негде! – Маня исподлобья смотрит на дядю Гришу. – Негде, а главное – незачем!
Дядя Гриша качает головой и отходит в сторону – не каждый взрослый в состоянии хладнокровно здороваться с двумя ненормальными девочками три раза подряд в течение десяти минут.
В момент, когда количество витков вокруг Тетисветыного дома реально угрожает перевалить за сотню, Маня решительно останавливается напротив калитки.
– Пора! – командует уголком рта и затягивает голову в плечи. Берет штурмом забор и боевым зигзагом, заметая следы, с короткими перебежками от одного смородинового куста к другому, продвигается к дому. Я, затаив дыхание, бесшумно следую за ней.
Мы быстрые и ловкие, как сто тысяч гепардов, мы смертельно опасные, как занесенная над позвоночником косули лапа разъяренной львицы! Дай нам сейчас роту зловредных душманов – и они на своей шкуре испытают процесс радиоактивного бета-распада. Ни одна камера не зафиксирует наши слаженные передвижения – настолько убедительно мы слились с окружающим ландшафтом!!!
– Девочки, – как гром среди ясного неба раздается вдруг голос тети Светы, – что это вы там делаете? Зачем топчете мою петрушку? Ну-ка, вылезайте к веранде!
Секретная операция провалена. Мы пристыженно покидаем место нашей дислокации.
Тетя Света выглядывает из окна, у тети Светы такое недоумевающее выражение лица, словно невидимыми нитями поддели ее веки и сильно потянули вверх и вниз. Еще чуть-чуть – и ее глаза вылезут из орбит.
– Наринэ, Мария, вам не стыдно? Что это вы там затеяли?
Мы виновато топчемся на месте и молчим словно воды в рот набрали. Нам действительно очень стыдно. Тетя Света – самый лучший педиатр нашего района, она знает нас буквально с первого дня рождения и все наши болячки помнит наизусть. Можно сказать, мы выросли на ее глазах и при самом непосредственном ее участии. Поэтому ничего другого, кроме как позорно торчать живописной окаменелой кучкой посреди двора, нам не остается.
Вдруг открывается дверь, и на веранду выскальзывает девушка потрясающей, неземной красоты. Она невысокая и хрупкая, у нее большие миндалевидные глаза, изогнутые в полуулыбке губы, золотистая кожа и роскошный хвост каштановых волос. На ней темно-синие фантастические джинсы и кофта в обтяжку. Она вся какая-то светящаяся, нездешняя и прекрасная. Вот, значит, какая эта Ася!
У меня больно сжимается сердце – никогда, никогда не променяет Олег такую красавицу на мою Манюню.
Ася разглядывает нас так, словно мы два вылезших на поверхность земли дождевых червя.
– Кто эти девочки, Света? – спрашивает она.
– Это Надина дочка со своей подругой, они почему-то прятались за смородиной и вытоптали мне все грядки с зеленью!
Ася изгибает бровь. Откуда-то из памяти всплывает слово «луноликая» и подпрыгивает невидимым мячиком на кончике моего языка. «Луноликая», – украдкой шепчу я, приноравливаясь к непривычному звучанию слова.
Тем временем луноликая облокачивается на перила веранды.
– Странные какие-то вы девочки, зашли без спросу, вытоптали грядки, вас сюда кто-то звал? – фыркает она.
– Да я их сто лет знаю, – заступается за нас тетя Света, но ее прерывает скрип открывающейся калитки. Тетя Света улыбается и теплеет лицом.
– Мама, тетя Света, мы видели в небе большого орла, – раздается за нашими спинами радостный детский голос. Мы оборачиваемся. К дому бежит маленький кудрявый мальчик в голубенькой футболке и клетчатых шортах. Следом за ним идет Олег. Заметив нас, он останавливается и моментально расплывается в широкой улыбке.
– Ааааааа, Зита и Гита, это снова вы? Пришли за новым букетом крапивы для занятий йогой?
– Какие еще Зита и Гита? – обратно начинает сильно недоумевать тетя Света. У нее привычным маршрутом вылезают на лоб глаза и всячески грозятся отделиться от хозяйки и пуститься в свободное плавание.
Олег молчит и улыбается. Он прекрасен, как неженатый тронный принц в одном отдельно взятом сказочном королевстве.
– Пойдем, – Маня не выдерживает сияния, исходящего от Олега, и дергает меня за локоть.
Она делает несколько стремительных шагов, потом вдруг останавливается как вкопанная. Я больно налетаю на нее. Манька отодвигает меня рукой и оборачивается к веранде. Застывшим Маниным лицом вполне себе можно колоть орехи или вбивать аршинные гвозди в бетонную стену. Если быстренько снять с ее лица гипсовый слепок и всяко-разно его раскрасить, то не исключено, что можно будет потом его выставить в нашем краеведческом музее как ритуальную маску ацтекского бога войны Вицлипуцли.
С минуту моя подруга сверлит немигающим тяжелым взглядом дыру где-то в районе префронтальной зоны правой лобной доли Аси. Шумно выдыхает:
– Никогда!
Оборачивается далее маской Вицлипуцли к Олегу, выплевывает по слогам:
– Ни-ког-да!
Улыбка замерзает на лице Олега. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но Маня предостерегающе поднимает ладонь. Олег замирает. Маня обходит его брезгливой дугой и прет танком к калитке. Я еле поспеваю за ней.
– Наринэ, вы куда? – Тете Свете все неймется, тете Свете уже безразлична судьба ее оттопыренных глаз. – Девочки, что с вами?
Возле калитки Манюня оборачивается и выкрикивает, торжествуя:
– Никогда! И ни за что!!!
Занавес.
* * *
Так прошел первый день любовного настроения моей Мани. Поздно вечером, когда мы уже лежали в постели, тетя Света с Олегом и Асей заглянули на огонек к моим родителям. До нас долетали обрывки разговора и взрывы хохота, потом наступила внезапная тишина, кто-то забренчал на гитаре и запел низким, чуть хрипловатым голосом «Арбатского романса старинное шитье». Манечка мигом села в постели, на фоне ночного окна смешно вырисовалась торчащими вразнобой ушками ее круглая голова, она обернулась ко мне и трогательно выдохнула:
– Это ОН!
Уснули мы с глубоким чувством выполненного долга.
* * *
Второй день начался Маниными ритуальными занятиями на скрипке. Занятия периодически прерывались громкими «не хочу», «надоело» и «почему я должна, а Нарка нет?».
Почему Нарка нет – потому что Нарке в кои веки повезло, и ее взяли в класс фортепиано, а не флейты, например. А кто дурак перевозить фортепиано на лето из квартиры на дачу?
Пока Маня мучила скрипку, я возилась со своей младшей сестрой Сонечкой – отбывала наказание за Манюнины страдания. Мама решила, что так будет справедливее. Поэтому мы с Сонечкой, контуженные Маниной игрой, тихо перекладывали кубики и лепили пластилиновых уродцев.
Сразу после занятий, пока я убирала игрушки, Манька выскользнула за порог. Через какое-то время она заглянула обратно: «Пойдем», – шепнула конспиративно мне.
– Куда? – напряглась мама. – Снова к тете Свете? Она рассказала нам про все ваши проделки, как вы грубили Олегу и вытоптали грядки с петрушкой. Разве можно так себя вести, девочки?
– Мы больше не будем, Тетьнадь, – забегала глазами по лицу Манька и кивнула мне: – Пойдем что покажу!
Я выскочила за порог. Манька поволокла меня за угол и протянула таинственный сверток.
– Вот! – сказала она торжествующе.
– Это что такое? – Я с подозрением сначала пощупала, а потом принюхалась к странному свертку – доверия своим видом он у меня не вызывал.
– Это подарок, – Манька с трудом скрывала свое ликование, – для него! Здорово я придумала?
– В смысле: для него? Для кого это – для него?
– Нарка, какая же ты недалекая! Для Олега. Ну, чего ждешь, разворачивай скорее!
Я осторожно развернула мятый «Советский спорт». Под ним обнаружился свернутый пухлым конвертом лист лопуха. Внутри лопуха лежал камень размером с большую картофелину сорта «Удача».
– Это что такое?
Манька бережно завернула картофель обратно в лопух.
– Мы же помогали твоей маме заворачивать в виноградные листья фарш на толму, помнишь?
Я помнила, конечно. Сначала мы напросились помогать маме, а потом подглядели в кухонное окно, как она выковыривает из кастрюли наши «шедевральные творения» и по новой заворачивает фарш в виноградные листья.
– Вот, – Манька посмотрела на меня торжествующе, – я уже практически хозяйка, и Олег должен об этом знать!
– И что он должен с этим камнем делать? Есть его? – Я никак не могла взять в толк, зачем Мане этот сверток.
– Глупышка. – Манька смерила меня снисходительным взглядом. – Зачем его есть? Хотя, – призадумалась она, – мало ли что едят люди, которые стоят на голове, может, они камнями питаются, я же не знаю. Вот выйду за него замуж, расскажу тебе, что да как. А сверток этот просто подарок – он полюбуется на мою искусств… искунст… исскустсую стряпню и сразу влюбится в меня.
