Другим культурным центром была лестница, так называемая «каменка», спускающаяся от центра города к берегу Таганрогского залива. Путешественник Павел Свиньин писал о ней: «Лестница идет прямо в Греческую улицу, и на верху ее сделана площадка, вроде открытой террасы, с лавками… Невольным образом отдыхаешь здесь лишние полчаса, ибо вид на рейде, особливо к вечеру, когда возвращаются лодки каботажные и замелькают огоньки в каютах, ни с чем не сравним».
Впрочем, развлечения таганрожцев были самые разнообразные. К примеру, пекарь Номикос, будучи потрясающим стрелком, заманивал к себе во двор неискушенных жителей окрестных деревень, которые проходили по его улице.
- Хочешь заработать двадцать копеек? - спрашивал пекарь. - Бросай шапку вверх. Если не попаду, получишь двадцать копеек, а если попаду, получишь кукиш с маслом.
Он попадал всегда. Крестьянин подбирал с земли свою разодранную в клочья шапку и, недовольный, уходил.
Иной раз всяческого рода развлечения действовали в прямом смысле слова убийственно. В 1912 году жители города были поражены самоубийством скромного юноши Николая Депальдо. Он написал удивительное предсмертное письмо:
«Прощайте, мои возлюбленные девицы, а особенно Катя, с которой я провел вечер и ночь на 20 августа; Оля, Юля, Оля, Фаня, Фатиночка, Шура номер один, Шура номер два, Ира, Надя, Варя, Маруся, Мариеточка, Аня и бесчисленное множество.
Прощайте, многоуважаемая Мариеточка, из-за которой я истомился. Умираю, господа, по собственному желанию, так как все и все, кроме девиц, которые при первом знакомстве объяснились в любви, до невозможности опротивело».
Господин Депальдо выпил полстакана соляной кислоты. Спасти его, увы, не удалось.
В национальном отношении Таганрог был абсолютным Вавилоном. Более прочих обращали на себя внимание греки. Они пользовались славой безупречных знатоков местного рынка. Греки этому общественному мнению подыгрывали, даже писали сами о себе шутливые стихи:
Приехали АлферакиИ привезли печеные раки.Приехало АверьиноИ привезло с собой вино.Приехали Скуфали,И появились кефали.Образовался АмираИ закричал «Ура».А как наехало Попандопуло,Так все полопало.
Кроме греков в Таганроге жили русские, евреи, украинцы, татары, представители разных кавказских народов.
Поэтому в городе почти не было проблем, связанных с национальным вопросом. А если и случались, то скорее из области комического. Газета «Таганрогский вестник» сообщала в 1911 году: «Чистильщики сапог на Новом Базаре позволяют себе устраивать безобразия. Располагаясь на тротуарах против магазинов в количестве, далеко превышающем спрос, они разнообразят часы своего досуга выходками азиатско-хулиганского характера по отношению к проходящей публике и, в особенности, к учащимся девушкам. По адресу их пускаются циничные шутки, сопровождаемые непристойными телодвижениями. Следовало бы обратить на это внимание и, помимо того, принять меры к обузданию восточных человеков с их эротическими наклонностями». Исконная многонациональность Таганрога служит городу добрую службу и в наши дни.
Самым заботливым градоначальником Таганрога был, однако, не украинец и не грек, а господин Кампенгаузен, выходец из семьи лифляндских немцев. Именно при нем улицы получили имена, тротуары начали мостить, - да много чего сделали.
Вместе с тем именно он был подвергнут аресту, да не за что-нибудь, а за хулиганство. П. Вяземский описывал это событие так: «Проказники сговорились проезжать часто через Петербургские заставы и записываться там самыми причудливыми и смешными именами и фамилиями. Этот именной маскарад обратил внимание начальства. Приказано было задержать первого, кто подает повод к подозрению в подобной шутке. Дня два после такого распоряжения проезжает через заставу Балтазар Балтазарович Кампенгаузен и речисто, во всеуслышание, провозглашает имя свое. «Некстати вздумали вы шутить, - говорит ему караульный, - знаем вашу братию; извольте-ка здесь посидеть, а мы отправим вас к г-ну коменданту». Так и было сделано».
И хотя произошла эта история в Санкт-Петербурге, вся она - абсолютно таганрогская по духу своему.
* ДУМЫ *
Дмитрий Ольшанский
Малолетка беспечный
Баловать ребенка - значит подарить ему мир
- Родители больше не заинтересованы в том, чтобы давать детям «истинное образование». Они хотят, чтобы мальчики, когда подрастут, получили какую-нибудь работу в нашем современном мире. Вряд ли вы можете осуждать их за это.
- Отнюдь, - сказал Скотт-Кинг. - Могу и буду. Мне кажется, было бы воистину грешно хоть как-нибудь приспосабливать детей для этого нового мира.
- Близорукая точка зрения, Скотт-Кинг.
- Вот здесь, господин директор, при всем моем уважении к вам, я с вами решительно не согласен. По-моему, это самая дальновидная точка зрения из всех, что предоставлены нашему выбору.
Ивлин Во
Он был такой нежный, с материнским овалом лица, с греческим профилем красавца отца, с кисточкой шелковистых волос на затылке, над той мягкой ямочкой, которую нянька называла «врушкой».
«Уже написан Вертер»
В детстве, взамен приготовления уроков, у меня была необыкновенная работа. Вечерами, избавившись от надоедливых ровесников, от бессмысленной школы с ее глупым «трудом» и адовой «физкультурой», я приезжал в театр на Чистых прудах и выходил на сцену, оказываясь в пьесе Фейхтвангера «Вдова Капет». Я играл дофина Луи Шарля, несостоявшегося Людовика Семнадцатого. Восьмилетний принц, наследник империи, волею робеспьеров разлученный с Марией Антуанеттой и всей прочей контрой, был отдан на воспитание к сапожнику Симону. «В людях» дитя должно было научиться пить сидр, сносить побои, уважать демократию, без устали работать и вообще узнавать жизнь. С последним, впрочем, не сложилось - в июне 1795-го, не дожив до одиннадцати лет, дофин скончался в тюрьме Тампль, под конец превратившись в призрачного, бессловесного, не реагирующего на слова и прикосновения безнадежного калеку. Его похоронили в общей могиле на кладбище Святой Маргариты.
Роялисты, меж тем, не смирились со смертью цесаревича-наследника. Вслед ему появились десятки самозванцев, а с ними и ворох устойчивых, правдоподобных историй о том, что принц вовсе не умер, его всего лишь подменили. Что сироту не угробил сапожник и не уморила в каземате революция и что он непременно объявится и докажет свои права на отцовский престол. Неотмщенный мальчик остался жив, и доказательств тому много, шептали историки все следующие двести лет. Хотелось бы верить.
В спектакле, впрочем, побеждало трудовое воспитание. Под занавес все герои, включая и казненную королеву, величаво пели «Марсельезу». Простоволосая Мария Антуанетта держала меня за руку, по другую сторону был гражданин Симон. Я посматривал на него с опаской, сердце тревожно билось: мне почему-то казалось, что после спектакля действие пьесы каким-то ужасным образом продолжится, и я снова попаду под его мозолистое покровительство. Но, к счастью, когда тушили огни и позднесоветские дамы поднимались с кресел вместе со своими хозрасчетными кавалерами, страшный 1793 год кончался, и дома меня ждал все тот же райский уют, о котором никто не сказал точнее Катаева. «Конечно, Дима был центром внимания».
Мог ли я тогда предположить, что педагогические идеи сапожника настигнут меня много позже? А между тем, от его последователей ныне поистине нет прохода.
Обыватель, благоразумный господин общих мест, отлично знает, как надо воспитывать детей, - и охотно изложит вам свою нехитрую, неуловимо отдающую сапогом добродетель. Ребенку вредно быть этаким цветком, оторванным от жизни, парить неведомо где, вдали от группы продленного дня, пионерлагеря, детского сада, горшков по свистку и ястребиного глаза начальника над младенцами. Книги хороши в меру и без превышения возраста, слишком много читаешь - вырастешь не туда. Дом не спасет от всех бед, полезно гулять во дворе, полезно играть со сверстниками в «догони меня, кирпич» и «камушком тюк», метать острый ножик и падать в канаву. Обжегся спичкой - наука, подбили глаз - не зевай, наказали - молчи и терпи, что сказано завучем в школе - то в жизни и пригодится. Общаться с взрослыми детям скучно и бесполезно, у них свои игры, уведите их от стола, не то еще научатся пить вино и вести пустые разговоры (то ли дело фрезерный станок и рубанок!). Ребенка нужно приготовить к тому, что судьба всегда тяжела, жизнь - не подарок, а скорее казарма, испытания на прочность в стенах которой хорошо бы устроить пораньше. Портянка, карцер, портянка, от забора и до обеда! - понукают родители-прапорщики, надеясь на то, что только битый обо все углы, ободранный о все заборы спартанец выстоит и победит в жестокой реальности.
