Воздух в приемном зале оказался таким влажным, что каждый выдох повисал перед лицом белым облачком и затуманивал мне очки. Под ногами похрустывали тараканы.
Да, так нечестно, но мама с папой всегда с радостью были готовы мне поведать о самых мрачных деталях всех видов половых актов и фетишей на свете. Другим девочкам в тринадцать лет могут купить учебный лифчик; моя мама предложила мне учебную диафрагму. Лучше бы мои родители рассказывали мне не о птичках и пчелках – а также о макании чайных пакетиков, анилингусе и позе «ножницы», – а о смерти. Вместо этого отец в лучшем случае заставлял меня пользоваться увлажняющим кремом с солнцезащитным фактором и зубной нитью. Если родители и представляли себе как-то смерть, то на самом поверхностном уровне, как морщины и седину стариков, у которых скоро кончится «срок годности». Видимо, им казалось, что если регулярно заботиться о внешности и бороться с признаками старения, смерть тебя не побеспокоит. Для моих родителей смерть была закономерным и нежелательным результатом плохого ухода за кожей. Если перестаешь пользоваться скрабами, то катишься по наклонной – и умираешь.
Только, пожалуйста, если вы еще лопаете куриные грудки без кожицы (с низким содержанием натрия, полезные для сердца), если вы все такие довольные бегаете на тренажерной дорожке, не надо делать вид, что вы смотрите на смерть реалистичнее, чем мои чокнутые предки.
И не вбивайте себе в голову, что я скучаю по жизни. Будто я и вправду жалею, что не вырасту, что из моей пи-пи не будет каждый месяц хлестать кровь, что мне не придется водить транспортное средство с двигателем внутреннего сгорания на ископаемом топливе, что я не буду смотреть тупые порнофильмы, пить пиво из кегов, тратить четыре года на то, чтобы заработать на стадионе степень бакалавра по истории искусств, что никакой мальчишка не нашпигует меня своими сперматозоидами, что мне не придется почти год таскать в себе огромного младенца. Вот елки – сарказм намеренный, – прямо истосковалась по этому Классному Времени. Нет, ничего не зелен виноград. Когда я смотрю на всю фигню, которой теперь лишена, я благодарю Бога, что обкурилась.
Ну вот, я снова сказала слово на букву «Б». О боги!
Ха, убейте меня.
Оказывается, дело о моем проклятии утеряно. Или еще не пришло. Или случайно уничтожилось. Как бы там ни было, я вынуждена начать все сначала. Меня направляют на стандартный тест с детектором лжи и делают анализ крови на наркотики.
А Бабетт не такая никчемная, как мне показалось сначала. Она обошла немало бюрократических преград и провела нашу маленькую компанию по лабиринту коридоров и офисов, подкупая низкоуровневых бюрократов шоколадными батончиками и конфетами. Человечество давно изобрело бумагу, так что в офисе ада приходится бродить по колено в утерянных записях, распотрошенных конвертах, графиках от детектора лжи, леденцах «Лайфсейверс» с ароматом сливочного масла и рома – и тараканах.
По дороге Арчер проинструктировал меня не скрещивать руки на груди, не смотреть вправо и вверх. Мол, и то и то – жесты, которые обнаруживают ложь.
Мы сдаем заполненную форму апелляции и тайком суем демону-клерку «Кит-Кэт». Бабетт желает мне удачи и обнимает, конечно, испачкав мой кардиган грязными ладонями. Бабетт, Леонард, Паттерсон и Арчер остаются ждать в приемной, а я прохожу в абсолютно белую комнату для тестов. Полиграф. Демон накачивает на моей руке манжету тонометра.
Быть может, вы вспомните этого демона по классическому голливудскому шедевру «Изгоняющий дьявола», где он вселился в девочку – избалованную, умную не по годам дочку кинозвезды. Вот вам и дежа-вю. А сейчас демон следит, не расширяются ли мои зрачки. Подключает датчики к коже, чтобы выяснить, потею ли я. Как говорит Леонард, меняется ли «проводимость кожи».
Я говорю, что мне очень понравилась сцена, где он заставил девочку – ее звали Риган – пятиться раком вниз по лестнице, изрыгая кровь. Я нервничаю и поэтому спрашиваю, есть ли у демона личный опыт вселения в людей. Снимался ли он в других фильмах? Платят ли ему за повторные показы? Кто его агент?
Не отрывая глаз от разматывающегося рулона бумаги, от колеблющихся иголочек, которые вычерчивают на белой ленте чернильные каракули, демон спрашивает:
– Вас зовут Мэдисон Спенсер?
Контрольные вопросы. Чтобы откалибровать честные ответы.
– Да.
Подкрутив на машине какой-то штырек, демон спрашивает:
– Вам действительно тринадцать лет?
Опять да.
– Вы отвергаете Сатану и все его деяния?
Легкота! Я пожимаю плечами:
– Конечно, почему бы нет?
– Пожалуйста, – журит меня демон, – отвечайте только «да» или «нет», это очень важно.
– Простите.
Демон спрашивает:
– Принимаете ли вы Господа как единственного и истинного Бога?
Снова легкота. Я отвечаю:
– Да.
– Считаете ли вы Иисуса Христа своим личным спасителем?
Не знаю, не совсем уверена, но говорю:
– Да…
Иголки пляшут по бумаге, не очень сильно, но все-таки. Возможно – точно сказать не могу – моя радужка резко сокращается.
Фраза звучит знакомо, хотя я ее явно слышала не от родителей. Демон пристально следит за волнистыми чернильными линиями.
– Являетесь ли вы или являлись когда-нибудь практикующей буддисткой?
Я спрашиваю:
– Что-что?
– Отвечайте «да» или «нет», – говорит демон.
– Что? – повторяю я. – Буддисты не попадают на небеса?
Пусть мои родители далеко не совершенны, они хотели как лучше. Я чувствую себя настоящей предательницей, отказываясь от всех идеалов, которые они так старались мне привить. Передо мной встает старая как мир дилемма: предать родителей или Бога. А я всего-то хочу ходить в нимбе и кататься на облаках. Просто хочу играть на арфе.
Тем временем демон спрашивает:
– Вы верите, что Библия – единственное истинное слово Божье?
Я отзываюсь:
– Даже дебильные куски из Левита?
Демон наклоняется надо мной:
– Честно признайтесь: жизнь начинается с зачатия?
Да, я знаю, я мертва, у меня нет тела и прочей физиологии, но я вспотела как мышь. Лицу жарко – краснею. Зубы тихо скрежещут. Кулаки крепко сжимаются, и кости с мышцами проступают под побелевшей кожей.
Я пытаюсь ответить:
– Да?..
– Вы одобряете обязательную молитву в государственных школах?
Да, я хочу на Небо – кто не хочет? – но не настолько, чтобы превратиться в полную задницу.
Что бы я ни ответила, иголочки будут скакать как сумасшедшие, реагируя либо на ложь, либо на чувство вины.
Демон спрашивает:
– Считаете ли вы половые акты между представителями одного и того же пола извращением?
– Может, вернемся к этому вопросу позже?
Демон говорит:
– Запишем как «нет».
На протяжении всей истории теологии, объяснял Леонард, религии спорили друг с другом о природе спасения: доказывается ли святость людей их благими деяниями или глубиной их веры? Попадают ли люди на небо, потому что они совершали добрые дела? Или потому что так предрешено… потому что они изначально добрые? Впрочем, эти процедуры, по словам Леонарда, устарели. Теперь используются все достижения криминалистики: проверка полиграфом, психофизиологическое обнаружение обмана, стресс-анализ речевых паттернов. Нужно даже сдавать анализы волос и мочи, потому что на небесах с недавнего времени политика нулевой толерантности к злоупотреблению наркотиками и алкоголем.
Я тайком сую руки в карманы юбки-шортов и скрещиваю пальцы.
Демон спрашивает:
– Главенствует ли человек над всеми земными растениями и животными?
Со скрещенными пальцами я говорю:
– Да…
– Вы одобряете, – говорит демон, – брак между представителями разных рас?
И тут же:
– Должен ли существовать сионистский Израиль?
Каждый новый вопрос приводит меня в замешательство. Даже скрещенные пальцы не помогают. Парадокс: неужели Бог расист, гомофоб, ярый антисемит? Или он проверяет на вшивость меня?
Демон спрашивает:
– Следует ли позволять женщинам занимать государственные посты? Владеть недвижимостью? Водить транспортные средства?
Время от времени он наклоняется к полиграфу и помечает что-то фломастером на разматывающейся бумаге с графиками.
Мы пришли сюда, в головной офис ада, потому что я захотела подать апелляцию. Если уж осужденные убийцы десятилетиями откладывают смертную казнь, требуя доступа к юридическим библиотекам и предоставления бесплатных государственных адвокатов, если даже они записывают тупыми мелками и огрызками карандашей изложение дела и аргументы, с моей стороны будет только справедливо оспорить свой собственный вечный приговор.
Таким же тоном, как кассир супермаркета: «Наличными или по карточке?» – или «Макдоналдса»: «Картошечку фри не желаете?», – демон спрашивает:
– А вы девственница?
С последнего Рождества, когда я примерзла к двери общежития и содрала верхний слой кожи, мои руки еще не полностью зажили. Линии, перечеркивающие мои ладони, линия жизни и линия любви, почти стерлись. Отпечатки пальцев совсем слабые, а новая кожа слишком туго натянута и очень чувствительна. Мне больно скрещивать пальцы в карманах. И все-таки я сижу и предаю своих родителей, предаю свой пол и политические убеждения, предаю себя, чтобы вложить в уши какому-то скучающему демону то, что он хочет услышать. Если кто-то заслуживает вечности в аду, так это я.
