Но он не бросился на нее: стоял и, точно завороженный, смотрел на Тересу. Взгляд его постепенно теплел.
— Мадонна…
Вид ли молодого Кальяри, который из мстителя неожиданно превратился в товарища детских игр, или слово «мадонна», в котором слышались и восхищение и призыв, — но перед глазами Тересы ожили пыльная улица, тележка на маленьких колесиках и она, стоящая в одной рубашонке на тележке и хворостинкой погоняющая тонконогого мальчишку.
— Джузеппе…
Тереса взяла его за руку и подвела к скамье. Он сел неуверенно, на краешек.
— Тереса… какая ты…
— А ты тоже…
— Но ты!..
— Мой отец…
— Я знаю, Тереса… Не убивайся… Я достаточно зарабатываю — пою в хоре. Денег хватит…
И Джузеппе стал бывать на Охте. Олсуфьев об этом не знал ничего: сначала Тереса не решилась рассказать ему про визиты товарища детских игр, боясь огорчить своего покровителя, а потом постеснялась сознаться, поняв, что Джузеппе становится для нее больше, чем другом детства. Это мучило. Чувство благодарности, признательности, даже преклонения перед Олсуфьевым она по неопытности приняла за любовь, но любить одновременно двоих Тереса считала тягчайшим грехом. Вот если она поборет зарождающееся чувство и Джузеппе станет опять только товарищем, она расскажет о нем благородному и верному Олсуфьеву.
4
День был хмурый. Тереса сидела у окна и с увлечением слушала Джузеппе. С минуты на минуту должен был появиться Олсуфьев, а Тереса не находила в себе сил сказать Джузеппе, чтобы он ушел.
Распахивается дверь, вбегает Марфа Кондратьевна:
— Финоциаро идет!
Тереса в смятении вскочила:
— Где он?!
Джузеппе, как был — в расшитой блестками безрукавке поверх белой рубашки, — выбежал на мороз.
Длинная улица в снегу. Из дымовых труб веером расстилается сизый дым. Укутанные пешеходы, неуклюжие, толстые, бредут цепочкой по тропинке, проложенной вдоль дощатых заборов.
По мостовой, еле волоча ноги, идет Финоциаро, сгибаясь под тяжестью шарманки. Впереди Финоциаро двигается тень — она похожа на разлапистую таксу, привязанную к ноге хозяина.
Джузеппе бежал, широко раскрыв руки.
Увидев врага, Финоциаро сбросил с плеча шарманку, схватил палку-подпорку и, занеся ее для удара, крикнул:
— Стой, собака!
Джузеппе подбежал к Финоциаро. От первого удара он сумел увернуться, но второй пришелся ему по голове.
— Дядя Фино! Погодите!
Финоциаро замахнулся опять, но Джузеппе изловчился и вырвал палку у него из рук.
— Разве можно, дядя Фино, так обращаться с шарманкой?!
Слова были произнесены с необычной для врага сердечностью. Этот тон озадачил Финоциаро, но еще больше ошеломило его, когда Джузеппе, взвалив себе на плечи шарманку, сказал по-родственному тепло:
— Вот и наша Тереса бежит.
Тереса была в тулупе и валенках: Марфа Кондратьевна заставила ее одеться. Бежала она с трудом. Добежала, бросилась к отцу, хотела обнять, но Финоциаро, схватив ее за плечи, отодвинул от себя и строго спросил:
— Ты… и Кальяри?!
— Отец! Я вам все расскажу…
— Синьор Никол знает?
— Идемте, отец. Джузеппе холодно.
— Дядя Фино, идемте. Дома поговорим.
Финоциаро рванул к себе шарманку:
— Отдай! И уходи прочь! Кальяри не войдет в мой дом!
Беспомощным взглядом больного ребенка посмотрел Джузеппе на Тересу, и в ее глазах он прочел мольбу: «Уходи!»
Джузеппе не снял с плеч шарманку: он донес ее до порога дома Финоциаро, поставил на землю и удалился.
5
Беда пришла оттуда, откуда трудно было ее ждать. Когда Олсуфьев явился к тетушке, чтобы поблагодарить за освобождение Финоциаро, она посоветовала ему:
— Будь осторожен, Ника. Граф Дубельт говорил мне, что шарманщик этот — чистый разбойник и горло перегрызет всякому, кто на девку его покусится.
— Я на этой девке женюсь! — запальчиво ответил Олсуфьев.
— Ты?! На уличной плясунье?!
— Да! Женюсь на плясунье, да! — подтвердил он зло.
Тетушка поняла, что беспутный Ника способен сделать такой ужасный шаг. Она выпроводила племянника и тут же послала лакея с письмом к Дубельту. Письмо заканчивалось просьбой арестовать шарманщика с его девкой и выслать их как можно скорее в Сибирь.
Об этом сообщил Олсуфьеву Владиславлев и благоразумно посоветовал:
— Добудь для них подорожную, отошли Финоциаро с дочерью за границу. Уляжется шум, тебе выйдет отставка, тогда и поедешь к ним.
Олсуфьев так и сделал.
6
Финоциаро с дочерью очутились в Риме — городе, который выбрал для них Олсуфьев. Кроме денег, Олсуфьев снабдил Финоциаро рекомендательным письмом к профессору Торелли, лучшему в то время балетмейстеру.
— Я хочу, чтобы она училась… непременно…
И тут впервые, прощаясь со стариком, поведал ему:
— Приеду в Рим, и мы с Тересой поженимся.
Финоциаро устроил все так, как наказывал ему Олсуфьев: поселился с дочерью в приличном пансионе, сопровождал Тересу на уроки к Торелли и оберегал ее, будущую графиню, от назойливых поклонников.
Но отцовское счастье никогда не бывает полным: Финоциаро заметил, что глаза дочери слишком часто красны от слез и что она слишком задумчива.
— Не больна ли ты? — спросил он однажды.
— Нет, отец.
— Скучаешь по нем?
— Очень.
— Он приедет. Скоро приедет.
На этом обычно расспрос обрывался: отец и дочь говорили о разных людях.
А к концу лета Финоциаро вдруг убедился, что дочь его ожила, повеселела, но стала каждый день исчезать из дому.
И в одно солнечное утро, возвратившись из магазина с покупками, Финоциаро нашел на столе записку: «Дорогой отец, я уезжаю с Джузеппе. Не беспокойся за меня, отец. Джузеппе меня очень любит, и я его тоже».
В этот же день старик Финоциаро отослал Олсуфьеву в Петербург все оставшиеся на его руках деньги. Без объяснения причины.
Вещи, оставленные Тересой, он продал, и денег хватило на то, чтобы купить старую шарманку.
Всего этого Кушелев-Безбородко не знал.
Часть шестая
МЕСТЬ
1
Безбородко вернулся в Париж. Общих с префектом полиции знакомых у него оказалось достаточно. Из них он остановился на русском посланнике: как-никак посредник солидный.
На официальном приеме в посольстве по случаю приезда в Париж Рейтерна — видного деятеля Министерства финансов Российской империи — посол, подведя Безбородко к префекту полиции, познакомил их и, как бы между прочим, сказал:
— Попросите, граф, господина префекта — он поможет вам находить раритеты.
Префектом парижской полиции являлся Пьер-Мари Пиетри, тот самый, который породил когда-то историю с рукописью.
— Друзьям господина посла всегда готов услужить, — любезно произнес Пиетри.
— Вы меня обяжете, господин префект.
Посол удалился, а Безбородко и Пиетри вступили в разговор. Префект оказался живым собеседником. Рассказывая новому знакомому о людях большого света, он так остроумно и зло стал описывать их пороки, что Безбородко почувствовал себя так, как может себя почувствовать человек возле клетки хищника.
Из посольства они вышли вместе. Первой подали карету префекта. Он уже поставил на ступеньку ногу и тут, вспомнив, спросил:
— Какие же раритеты интересуют вас?
— Всякие, господин префект, лишь бы были настоящие.
— В таком случае, приглашаю вас к себе в префектуру завтра в двенадцать.
Карета отъехала. Безбородко улыбнулся: его рассмешило совпадение — во все полиции приглашают на завтра в двенадцать.
В назначенное время Безбородко вошел в приемную префекта парижской полиции. К нему тут же приблизился напомаженный щеголь в широком, с узкой талией сюртуке.
— Граф Безбородко? — спросил он.
— Господин префект поручил мне сопровождать вас по антикварам и аукционам. Моя фамилия Бомель.
— А самого господина Пиетри могу я видеть?
— Увы, нет… Господин префект просил извинить его.
— Тогда, господин Бомель, если вы располагаете временем…
— Я, граф, свободен всегда: это моя профессия.
Они отправились на аукцион. Безбородко повезло: купил прекрасную коллекцию бисерных вышивок. На радостях он пригласил Бомеля к себе домой. Анмари пришла от него в восторг: Бомель говорил без умолку, с увлечением и не рассказывал, а, скорее, играл, все представляя в лицах.
С того раза повелось так, что Бомель заезжал за Безбородко почти ежедневно, и они отправлялись на розыски. Безбородко накупил массу ненужных вещей и, хотя знал, что ловкий Бомель получает у антикваров двадцать процентов с каждой покупки, все же покупок не прекращал: ему казалось, что, прекрати он связь с Бомелем, порвется и связь с префектом.
