– А теперь, – крикнул он настолько громко, что его должны были услышать, – я готов продолжать разом с любыми двумя из вас на тротуаре, но только этот дом – американская территория. Если вы поставите ногу на порог, то через пять дней здесь будет сверхдредноут и взорвет на воздух все ваше игрушечное королевство!
Колибрийцы поняли; они отступили в нерешительности. Мог ли он считать себя победителем?
Из полумрака Рыцарской улицы раздался свист. Невероятно, но разве это не лицо барона Раслова мелькнуло в слабом свете месяца, только что поднявшегося между средневековых крыш? Лицо со свистком во рту под щетинистыми усами!
Нападавшие повернулись на этот звук. Снова послышался четкий стук тяжелых каблуков. Другая кучка людей бегом приближалась по Рыцарской улице. Инстинктом Билли почувствовал, что эти люди – хотя и противники первых – тоже разыскивают скрывшуюся женщину.
На его вызов не последовало ответа. Но, когда он потянулся рукой к звонку миссии, он узнал еще одно лицо. Он мог бы поклясться, что позади бежавших незнакомцев он разглядел спешащую фигуру, удивительно похожую на ту, которая – как несколько часов назад ему указывали в театре – принадлежала Тонжерову, герою колибрийских республиканцев.
Глава X. «Кое-что по-скандинавски»
Фредерик Доббинс был так сердит, что усам его пришлось остаться без краски. Он любил бесстрашного и беззаботного сына своего старого друга, любил его с тех пор, как Билли маленьким ребенком катался у него на плечах, но, любя, он и боялся его, а когда он кого-нибудь боялся, – что бывало редко, – это выражалось прежде всего в том, что он начинал сердиться. Сердился он и теперь. В самом деле, если у него был случай утратить невозмутимость дипломата, то этот случай вполне представлялся ему теперь в фамильярном общении Билли с августейшей особой, отчего, по мнению Доббинса, не могли не возникнуть всякие интриги.
– Скажи на милость, куда ты только не лезешь! Что тебе понадобилось в той ложе?
– Принцесса послала за мной.
– Но что это значит? Почему?
– Я скромный человек. Она сказала, что ей хотелось познакомиться с американцем. Она совершенно так же могла бы послать и за вами. Но вы не умеете разговаривать с принцессами.
– Зато ты имеешь такой талант попадать в беду, какого я не знаю ни за кем другим.
Среди импортированных им носов, мистер Доббинс поджидал Копперсвейта, отрезанный закрытыми ставнями от звуков Рыцарской улицы. Теперь, приятно расположившись в глубоком кресле, унаследованном, как и остальная обстановка миссии, от уехавшего месяц назад предшественника мистера Доббинса, Билли рассказал своему шефу о ночном приключении. Рассказ был настолько подробный, насколько это казалось целесообразным его не изощренному в хитростях уму.
– Что же касается беды, – заключил он, скрывая свое истинное огорчение, – то, хотя эта потасовка и была опасна, я ведь вышел из нее благополучно.
– Вышел! Неужели ты думаешь, что это было обыкновенное разбойное нападение? – Голос Доббинса явно выражал его уверенность в том, что эта последняя беда еще вся впереди и ведет их к неведомым безднам. – Дай-ка мне это!
Молодой человек снял со своей широкой груди жестоко помятую веточку ландышей. Он грустно посмотрел на нее.
– Не дам!
– Ну, вот видишь! – сказал Доббинс тоном человека, доказавшего свою правоту. – А ты еще говоришь, что это дело кончено.
– Не это дело!
Билли нежно погладил цветы и покраснел, как школьник. Тем не менее, его взгляд горел решимостью, когда он поднял его на мистера Доббинса.
– Этому делу не будет конца!
– Одно есть, конечно, часть другого, – заявил Доббинс. – Все это – мерзкая восточная политическая интрига. Даю голову на отсечение, что завтра тебе придется иметь дело с полицией.
– С полицией?
Как раз, когда Билли, с риском для своей жизни, старался не привлекать ее внимания! Эти слова в устах его осторожного ментора напомнили ему об оружии, которое спасенная им женщина сунула ему в карман. Он вынул этот предмет, который оказался вовсе не револьвером, а небольшим пакетом.
– Черт меня возьми! – воскликнул Билли в удивлении.
Пакет. Неадресованный, как показал немедленный осмотр при лампе. Неадресованный, но тщательно перевязанный и запечатанный многими – и даже очень многими – красными сургучными печатями.
– Что это такое? – спросил американский представитель.
– Я не знаю! – должен был признаться Билли.
– Глупости! – заворчал его начальник.
– Право, я не знаю, – настаивал Билли. – «Валькирия» сунула мне это во время драки.
Он начал взламывать одну из печатей.
– Не смей открывать! – крикнул Доббинс. В нем, действительно, были задатки дипломата.
Но Билли не послушался, отлично зная, что таково тайное желание его шефа. Он извлек на свет документ, покрытый еще большим числом печатей. Он посмотрел на него, поднял глаза на Доббинса, опять посмотрел на загадочную бумагу и покачал головой.
– Вы можете разобрать это, дядя Фред? – спросил он, протягивая бумагу через стол.
Доббинс откинулся назад, насколько ему позволяло его шарнирное кресло:
– Не желаю!
– А я не могу, – сказал Копперсвейт и снова принялся разглядывать лист, который он держал в руках. – Однако я чувствую, – добавил он, – что если бы нам удалось это прочесть, многое стало бы ясным для нас во всей этой истории.
Мистер Доббинс обладал тем сильнейшим видом любопытства, который любит окутываться завесой полного равнодушия. Но в настоящем случае оно быстро проявило себя.
– Что ж! – пробормотал он. – Если так, то я попробую. Пакет, который дали тебе при таких обстоятельствах, гм… может быть, предназначался мне.
Он протянул руку. Копперсвейт вложил в нее документ. Американский представитель принял его с весьма официальным видом.
– Гм!
Доббинс, действительно, многое знал. А о том, чего он не знал, он имел хотя бы общее понятие. Он повертел бумагу и так и сяк. Затем изрек:
– Это, по-видимому, какой-то официальный документ, но я не берусь сказать, касается ли он нас. Я не могу его прочесть. Он написан на каком-то скандинавском языке.
Атташе миссии прозвал свою белокурую соседку «валькирией», но теперь он вспомнил об ее акценте.
– Не по-немецки?
– Безусловно нет. Немецкий язык я знаю. – Доббинс протянул Билли документ, но Билли заметил, что он продолжал крепко держать его в руке. – Ты видишь эти «о», перечеркнутые диагональными линиями?
– Вроде греческих «фи»?
– Да, похоже. Это скандинавские буквы.
– Вот как? – Копперсвейт тихонько потянул угол бумаги, но мистер Доббинс не отдавал ее. – Разве вы не умеете читать по-датски?
