Мятежник гордо отверг предложенное и в ответ выдвинул свои условия: протосеваст должен уйти со своего поста и дать полный отчет о своем правлении, императрица-мать должна быть отправлена в монастырь и пострижена в монахини, а юный император должен получить свободу править согласно воле своего отца. Безвыходное положение продлилось еще два дня, пока Андроник Контостефан со всеми кораблями с командами, состоявшими из византийцев, не переметнулся к бунтовщику в Халкидоне.
Это событие было последним ударом по надеждам Алексея протосеваста на успешную оборону города. Представители константинопольских простолюдинов теперь свободно перемещались через проливы. И хотя на них сильное впечатление произвели красноречие и личность Андроника, они все еще хотели поторговаться с ним. Протосеваст, видимо, пассивно ожидал решения своей судьбы; вероятно, он надеялся, что его защитит латинская колония. Он не сумел результативно использовать удерживаемых заложников, включая сыновей Андроника – Мануила и Иоанна. Возможно, он боялся, что давление на заложников заставит церковь, защищавшую недавних заговорщиков, заключить союз с простолюдинами, и надеялся на помощь церкви в достижении компромисса. Вместо этого в один прекрасный день в апреле 1182 г. пленники были освобождены, а сам протосеваст схвачен франками из собственной охраны, которых, очевидно, подкупили сторонники Андроника. Ночью арестованного перевезли из дворца в Дом Михаилица – часть Патриаршего дворца, где его охрана не давала ему даже спать до тех пор, пока не вмешался патриарх. Через несколько дней его под градом оскорблений толпы отвезли к морю и в Халкидон, где он был ослеплен с согласия Андроника и видных аристократов. Очевидно, он закончил свои дни в монастыре.
Теперь Андроник должен был выполнить свою часть соглашения с лидерами толпы, в поддержке которых он нуждался. Вековая ненависть населения к западноевропейским торговцам, мешавшим им торговать, должна была получить выход. Пока сам Андроник выжидал в Халкидоне, он послал отряд своих пафлагонских варваров в город, чтобы удостовериться в том, что толпа может безнаказанно напасть на латинские кварталы. В апреле 1182 г. последовала резня латинян, которая стала вехой в растущей враждебности Востока и Запада. Этот удар не был направлен на латинских наемников из дворцовой охраны, которые не только могли защитить себя, но и перешли на сторону Андроника. Население накинулось на купцов, их семьи, а также католических монахов и священнослужителей, которые жили в многолюдных кварталах вдоль Золотого Рога. Главными жертвами стали пизанцы и генуэзцы, так как на тот момент в городе было мало венецианцев (разрыв Мануила с Венецией практически не был преодолен). В напряженной атмосфере дней, последовавших за арестом и заключением протосеваста в тюрьму, некоторые итальянцы получили предупреждение от своих друзей-византийцев о грозящем им нападении и вместе со своими домочадцами погрузились на корабли, стоявшие в гавани; но большинство из них остались в своих домах.
При нападении толпы не было сделано никаких попыток защититься. Группы простолюдинов рыскали по улицам в поисках латинян. Первыми жертвами стали те, кто был беспомощен: женщины и дети, старики и больные, священники и монахи. Их убивали на улицах и в домах, вытаскивали из их убежищ и лишали жизни. Жилища и церкви, заполненные беженцами, сжигали, а в больнице госпитальеров Святого Иоанна больных убивали прямо в кроватях. Церковнослужители были особыми объектами ненависти толпы. Папскому посланнику кардиналу Иоанну отрубили голову, привязали ее к собачьему хвосту и таким образом протащили по городу. Неродившихся младенцев вырезали из утроб матерей. Толпа даже выкапывала мертвецов и глумилась над трупами. Православные священнослужители возглавили поиски спрятавшихся латинян, чтобы отдать их в руки убийц. Некоторых западноевропейцев – якобы четыре тысячи – пощадили, но лишь для того, чтобы продать в рабство туркам. Вот к такому концу привели латинян в Константинополе их гордость и власть.
Но не все латиняне пали жертвами этой кровавой бойни. К тем, кто сел на корабли до ее начала, присоединились многие, которые спаслись бегством, когда толпа начала наступать. Несколько кораблей были сожжены у береговой линии, когда беглецы пытались попасть на них. Многие уцелевшие суда были византийскими боевыми кораблями, которые протосеваст передал латинянам для борьбы с Андроником. Теперь более сорока четырех галер и множество более мелких кораблей направились к Принцевым островам (в Мраморном море неподалеку от города), где выжившие собрались на совет. Полные гнева, они решили отомстить, выбрав самые легкие и доступные для этого цели: монастыри, которыми были усеяны острова и побережье Мраморного и Эгейского морей. Они были не только очень богатыми, но и беззащитными. Более того, в них обитали монахи, смерть которых стала бы отмщением за преступления столичного православного духовенства и смерть латинских монахов и священников. Немедленно начались грабежи и поджоги этих монастырей. Пока осуществлялось это возмездие, к флоту присоединялись все латинские корабли, которые встречались на его пути, чтобы нарастить его численность. Были разграблены многие прибрежные города, и даже Фессалоники подверглись короткому визиту, но не понесли существенного ущерба. За этим последовал уход генуэзских и пизанских купцов из провинциальных городов империи; кто-то из них уехал в Сирию, а другие вернулись в Италию.
И хотя Генуя и Пиза сильно пострадали как по числу убитых горожан, так и по количеству утраченного имущества и товаров, они не стали совершать прямых нападений на империю. Возможно, несчастья, которые постигли венецианскую экспедицию, попытавшуюся нанести ответный удар за нападения Мануила в 1171 г., помешали этим двум городам последовать этим путем. Возможно, Византия, возрожденная Андроником, казалась слишком сильной для них; и союз нового императора с Венецией, который вскоре был заключен, возможно, удержал от любых кровавых действий. Вместо этого власти Генуи и Пизы разрешили своим гражданам получать частную компенсацию с корабельных перевозок и территории Восточной империи. Так появилась напасть – пираты, которые за несколько лет опустошили Эгейские острова и превратили устья рек Ликии в прибежища мародеров. Ущерб, нанесенный генуэзскими и пизанскими корсарами, был таким огромным, что, когда посланцы этих городов впоследствии потребовали большие суммы в качестве компенсации за массовую резню, представитель императора отпарировал, что претензии Византии, связанные с убытками, причиненными пиратами, уравновешивают и отменяют требования итальянцев.
Отчасти из-за нарушения связи между Константинополем и Западной Европой как последствия массовой бойни латинян эхо событий, произошедших в этом городе, было явно приглушено на Западе. Среди итальянских летописцев только пизанец упоминает о них; и лишь немногие авторы по ту сторону Альп затрагивают эту тему. Однако власти двух пострадавших городов об этом не забыли и составили отчеты о своих убытках, чтобы представить их будущему правителю Византии. Все итальянские купцы, вероятно, понимали глубину той ненависти, которую питали к ним византийцы, и степень опасности их положения в Константинополе,
