Экономика может быть злой? А наука — доброй? Может ли любовь что-нибудь чувствовать? Не знаю. А кто знает, у кого бы спросить? Поймать за грудки, потрясти, грозно глядя в глаза и брызжа слюной: знаешь, знаешь, паршивец? Говори!
Тьма густым туманом опускалась на столицу, а я смотрела, как вереницей разноцветных бус в разные стороны проносятся мобили. Гудят, свистят, визжат тормозами и рычат многомощными моторами. Солнце плавно, словно не торопясь, опускается за горизонт — будто его там в самом деле кто-то ждет. Я смотрела и ждала, наслаждалась и предавалась ужасу одновременно. Мне казалось, что моя противница вот-вот явиться, а я не смогу — как в прошлый раз, сделать пару ловких движений, освободиться от пут, вспыхнуть искрой жизни.
Воображение рисовало, что где-то внутри меня есть нить, а то и ворох, целая сеть крохотных и тонких нитей. Носится по ним маленькая искра — заплутавшийся светлячок. Моргнет светом вон там — и я могу думать, метнется на другой волос, вспыхнет чуть ярче обычного — и вот я уже могу двигать головой. Еще чуточку поднатужится — и я смогу чувствовать. Не те плоские чувства, что иногда все же пробиваются ко мне, а как настоящий человек. Может быть, Лекса сумел уловить в скорбных мелодиях что-то, что из-за моего недуга и скудности я не смогла попросту понять? Зря обидела его? А он не обиделся.
Мобиль внизу зло завизжал тормозами, и кто-то вскрикнул. В воздух взлетело что-то небольшое — я даже не успела рассмотреть и лишь через мгновенье поняла, что это — маленькая девочка. Мир остановился, застыл на мгновенье, а окружающие позабыли про свои дела. Размеренность лопнула стеклянным шаром, зазвенела крупными осколками. Медленно, словно боясь, что на них точно так же хищно выскочит стальной монстр, прохожие подходили ближе. К малышке, лежащей на асфальте — чуть дальше пешеходного перехода. Недалеко, рядом с урной валялся небольшой ранец, тетради с учебниками выглянули на улицу. Какой-то дядька, не глядя под ноги, чуть не споткнулся, стараясь уйти как можно дальше от места происшествия. Водительница, уже давно покинув автомобиль, прижимала к себе окровавленное тельце, мерно раскачиваясь из стороны в сторону и захлебываясь в собственных рыданиях. Свист милицейского свистка, оглушающий рев сирены машины скорой помощи.
Я ждала. Ждала, что прямо сейчас из ниоткуда, раздвигая толщу людей, словно горячий нож сквозь масло, здесь пройдет Смерть собственной персоной. Как там описывал её Лекса? Черный балахон, желтые зубы, безглазый взгляд. Мрачная фигура нависнет над девочкой, поводит над её тельцем здоровенной косой, а потом, кивнув самой себе, столь же тихо удалиться, оставляя всех в недоумении. Нет, Смерть не шла, не торопилась, не было никакой вестницы Потустороннего Мира. Это ведь образ, всего лишь образ — а настоящая Смерть — она вон там! Она в закружившейся, кажется, в бесконечном танце россыпи монеток. В лопнувшем пенале, где мордашки рисованных фей испачкались в промозглой зимней грязи, в черных следах от шин на асфальте.
Меня ударило в дрожь. Мне хотелось оттолкнуться руками от стекла и в то же время не хватало сил сделать это. Я не хотела смотреть, зажмуриться бы, да почему-то не получалось. Казалось, сейчас с моего лица сползет нарисованная улыбка. Воет сиренами скорая помощь. Это ничего, понимаю я, пройдет всего лишь десять минут и временная остановка прекратится. Лопнет набухшим воздушным шаром. Вновь понесутся в разные стороны машины, вновь побегут по своим делам люди, а все получат то, что хотели. Зевакам — зрелище свежей крови, пробирающий до костей ужас смерти и радость, что случилось не с ними, реанимации — очередной работы, милиционерам — еще один протокол и виновницу. Все довольны, всё закончилось, можно расходиться. И лишь где-то далеко врачи устало вздохнут, остервенело покачают головой — и будут спорить. Как Элфи, только с пинцетом и скальпелем наперевес, они вступят в неравный спор со Смертью. У каждого врача должно быть своё кладбище, вдруг вспомнилось мне и сразу же стало грустно. Страх проснулся от недавней спячки, шамкнул беззубым ртом, пошарил зенками в недрах моего сознания — нет ли чего-нибудь подкрепится? Было — я вспомнила о том, как беспечно мой писатель убежал вниз, как жизнерадостно смотрел по сторонам и как торопился пройти по полосатой дорожке чуть раньше, чем ему высветит зеленый свет — словно назло всем автолюбителям сразу. Возникла сама собой мысль о том, что, вдруг, такое произойдет с Лексой? Он далеко, спешит к своей девушке с любовью наперевес, забывая глядеть по сторонам. А смерть притаится за углом, выскочит страшным монстром, завизжит на прощание тормозами и поглотит. Потечет красной лужей искра жизни, впитываясь в асфальт. И я его больше никогда в жизни не увижу. Что будет потом?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Только бы он вернулся. Я клялась самой себе, что попрошу у него прощения, что никогда больше не упрекну его в чем-либо. Глупая, избалованная его вниманием кукла, как я вообще посмела? А ведь он ушел и не попрощался, ничего не сказал. А вдруг вот прямо сейчас его так же уносит машиной скорой помощи? Я умоляла дверь — скрипнуть прямо сейчас за спиной. Пусть сюда войдет кто угодно, хоть уборщица, хоть консьержка. Хоть кто-нибудь. Я не хотела оставаться одной, мне необходимо было поделиться своим страхом с кем-нибудь еще, понять, что я просто не одна. Холод пронизывал до самого основания, а я даже не понимала — дрожу я или нет. Руки послушались запоздалого порыва, слабо оттолкнулись от холода стекла — но ничего не вышло.
Люди не разошлись. Мир вдруг решил устроить зевакам кровавый праздник. Мобиль, к которому вот-вот должен был прибыть эвакуатор, вдруг сдвинулся, а мне показалось, что я попросту сошла с ума. Разыгралось воображение, переволновалось, вот и видится всякое.
Машина приподнялась на передние колеса — самостоятельно, без чьей либо помощи. Зеваки попятились, словно знали, что сейчас произойдет. Двери распахнулись сами собой, будто кто-то изнутри постарался дать им хорошего пинка, а некая сила разорвала автомобиль. Вылезли, обнажились механические потроха, утробный, громкий грохот встающего на ноги существа пугал и устрашал. Не выдержав зрелища, потеряла сознание какая-то излишне нежная девушка, повиснув на руках у своего кавалера. Бабулька взмахнула клюкой, словно это в самом деле могло защитить её от родившегося из машины чудовища, зашелся плачем ребенок на руках у матери. Вереница, какафония случайных звуков складывалась в определенный ритм, проникающий в мозг. Жизнь в очередной раз ухмыльнулась, словно специально показывая мне весь свой ужас. Хочешь быть человеком, маленькая, а как тебе такое?
Я смотрела, не зная, что и думать. Может быть, всё это опять — сон? Стоит раскрыть глаза и я…
Двери обратились в наплечники человекоподобного чудища, то и дело, при каждом шаге, хлопая о массивные, выросшие из двигателя, руки. Капот раскрыл ужасающую пасть, полную непонятно откуда взявшихся стальных резцов. Зло, будто глаза, сверкали передние фары.
Аномалия, вскрикнул кто-то из присутствующих. Кто был подальше, достал из кармана мобильный телефон, в надежде заснять очередное чудо этого мира. Аномалия — вспомнился мне сегодняшний репортаж и толстомордый… чиновник, депутат, ученый? Неважно. Ничего теперь не важно. Аномалия — вот она, самая настоящая. Я не спросила у Лексы, что это такое, а ответ решил явиться передо мной воочию. Никогда бы такого ответа не видеть.
Массивная пятка грузно опустилась на подвернувшуюся собачонку. Та взвизгнула. Дернула лапами напоследок и, верно, сдохла. Её хозяин — рослый парень в джинсах и куртке, испуганно пятился назад, позабыв как бегают. Люди бежали, вопя на разные голоса, ища спасения — в узких переходах, за другими людьми, за автомобилями.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Рука чудомобиля сжалась на туловище парня, приподняла, с силой, а улицу огласил пронзительный и полный ужаса вой. Куда там Повелительнице Тьмы? Вот он — самый настоящий ужас, здесь и прямо передо мной. Спуститься только на десяток-другой метров пониже — и окажусь участницей этого дивного действия. К общему ритму звуков прибавился скрежет метала, врываясь в меня безудержной паникой. Бежать — прямо сейчас, не разбирая дороги, спрыгнуть на пол, забиться под кровать, свернувшись калачиком и ждать — ждать, когда этот кошмар закончится.
