Решение перебить профессора потребовало изрядной смелости. Зато сразу после этого Пете стало легче, словно он перепрыгнул какой-то трудный барьер. Или разрушил чары гипноза… Пусть даже гипноз не волшебство, а всего лишь словесное внушение.
– А, ну да. – Если даже профессора Солодовникова ошеломил поступок Пети, то он ничем этого не выдал. – Да, конечно, простите, господин сыщик, я вас совсем заговорил. Разумеется, вы имеете право знать, и в этом нет никакого секрета… Его звали – впрочем, почему «звали»? – его зовут Сергей Иванов. Если мне не изменяет память, Сергей Андреевич Иванов, но в отчестве не уверен. Вам помогут эти сведения?
Петя поморщился, словно ледяная вода попала ему на больной зуб. Ничего себе задачка – найти в России, или хотя бы даже в одной Москве, конкретного Сергея Иванова! Если даже отмести известных тезок неудачливого рекламиста – таких, как министр обороны и автор книг о приключениях ежика и медвежонка, – все-таки сети «Глории» принесут буквально необозримый улов, и на то, чтобы отсеивать рыбину за рыбиной, уйдет слишком много времени.
– Александр Иосифович, – снова набрался храбрости Щеткин, – мне необходимо найти точные сведения об этом Сергее Иванове. Где у вас в институте хранятся данные о нем?
– Скорее всего, в ректорате или в отделе аспирантуры. Конечно, это исключительно ваше дело, господин Нат Пинкертон, но, на мой взгляд, если вы собираетесь обвинить в гибели Кирюши Сережу Иванова, вы на неправильном пути. Эти молодые люди были закадычными друзьями! У них было сходство темпераментов, одинаковые интересы… И даже променять науку на бизнес они решили одновременно, чему я как их наставник не радовался, но, спрашивается, что я мог поделать? Нет, Сережа неспособен был желать Кирюше смерти…
– А кто, по-вашему, способен?
– Никто, – твердо ответил профессор. – Кирюша Легейдо был веселым, обаятельным. Возможно, большие деньги меняют людей, а необходимость участвовать в ежедневной конкурентной борьбе отрицательно меняет характер, но что касается его прежнего окружения, искать среди него убийц – напрасный труд. У нас Кирюшу любили все.
Не особенно полагаясь на эту характеристику, вряд ли реалистичную (ох уж этот ветхий принцип «О мертвых либо хорошо, либо ничего»!), Петя Щеткин выдержал еще беседу с ректоратскими тетушками. Все они, как на подбор, были в летах, полные и громкоголосые; всем им почему-то казалось, что присутствие частного сыщика в стенах их драгоценного учебного заведения бросает тень на институт. «Что же это, по-вашему, мы здесь бандитов готовим? А может быть, диверсантов?» – и прочая бабская чушь. Ну не готовы у нас люди в массе своей помогать следствию!
Тем не менее данные Сергея Алексеевича (как обнаружилось) Иванова, покинувшего институт за месяц до защиты вполне готовой и заранее заслужившей хорошие отзывы кандидатской диссертации, Петя Щеткин у этих темпераментных женщин получил.
Широкоплечий мужчина лет шестидесяти, с непрошибаемым лицом чиновника крупного звена, поднаторевшего в бюрократических играх, в костюме и при галстуке, с портфелем в руке, размашисто шагал от крыльца министерства к автостоянке. Звали его Виктор Иоганнович Петров. Несмотря на заковыристое отчество, в чиновнических жилах Петрова не текло ни капли немецкой крови. Просто дед Петрова в молодости крепко дружил с одним поволжским немцем, и друзья обменялись обещанием: каждый из них назовет сына в честь друга. Потомки того немца, по имеющимся данным, перебрались на историческую родину, так что вполне возможно, что сейчас по улицам Лейпцига или Ганновера расхаживает ровесник Виктора Иоганновича с русским отчеством Тимофеевич… Ах да, у немцев не приняты отчества. Что ж, тем лучше для них. Виктор Петров немало невзгод в жизни перенес из-за того случайного, казалось бы, обстоятельства, что его отца звали Иоганн. Зато в горниле невзгод закалился его характер, и теперь каждый знает: председателя авиакомиссии Петрова голыми руками не возьмешь.
За Виктором Иоганновичем, еле поспевая, торопился мужчина лет сорока пяти, который тоже был официально облачен в костюм и галстук, но под мышкой нес папку для бумаг, имевшую, по сравнению с солидным круглобоким портфелем Петрова, какой-то жалкий, тощий, мизерный вид. Виктор Иоганнович, до того не обращавший на него внимания, вдруг резко остановился, так что носитель папочки едва не столкнулся с ним.
– Величко, мы заключение подписали? – со сдержанным начальническим рыком вопросил Петров.
– Подписали, Виктор Иоганнович, – признал эксперт Величко, – но хочу подчеркнуть, что я не согласен.
– Уже подчеркнул. Там, – Виктор Иоганнович ткнул толстым пальцем в бок портфеля, – есть помета. Что еще?
– Но, Виктор Иоганнович…
– Что «но»? У нас экспертов по топливу сколько в комиссии было? Два. Величко, тебе слово дали?
Величко молча кивнул. На его лице прочитывалось: «На том стою и не могу иначе».
– Дали, – припечатал председатель авиакомиссии. – Второму эксперту слово дали? Дали. Мнения разошлись? Разошлись…
– Но…
– Но я как председатель авиакомиссии обязан учитывать только твое мнение? Так, что ли, по-твоему?
– Нет, но… Я привел аргументы… Веские! – неожиданно вызывающе, слегка даже по-хулигански, добавил эксперт.
– И он привел аргументы, – с холодным тяжелодумным спокойствием указал Виктор Иоганнович. – Веские. Александр Иванович, взвешивать аргументы экспертов ты будешь, когда председателем станешь. А пока уж я сам как-нибудь.
И Виктор Иоганнович Петров, развернувшись, продолжил свой путь к автостоянке. А Величко, оставшись в одиночестве, понуро побрел обратно к зданию.
Завизжали тормоза: машине Лени Савельева едва не впечатался в бок зеленый БМВ. Что характерно, скрючившийся за рулем «бээмвухи» амбал квадратной конфигурации долго еще поливал матом не себя, нарушившего правила дорожного движения, а «этих лохов», которые, по его мнению, обязаны давать ему зеленую улицу, где бы он ни появлялся. «Беда России – дураки и дороги. А самое худшее наше зло – это дураки на дорогах», – мысленно успокоил себя Савельев услышанной недавно шуткой. Чему удивляться? Уровень бытовой культуры в нашей стране очень низкий. А хам остается хамом везде, в том числе за рулем.
Что такое хамство, Леня уразумел еще в нежно-розовом детстве, проживая на окраине. С вечера пятницы до середины воскресенья воздух там был сиз от водочного духа и крепкого мата. Детский опыт навсегда предохранил того, кто впоследствии стал генеральным директором агентства «Гаррисон Райт», от иллюзий в отношении простых трудящихся людей, которые якобы являются форпостом нравственного здоровья. Простой массовый человек в своем естественном состоянии дик, агрессивен и дремуч. Родители Савельева не отличались высокой образованностью, но вот дикими их точно нельзя было назвать. Они не ругали сына за то, что он портит зрение над книгами, они гордились тем, что он знает то, что осталось неизвестно им вследствие необходимости рано начать работать. Гордились даже тем, что сын внешне непохож на них, круглолицых и широкоплечих. Леонид, с его худой фигурой и узким лицом, со своими неизменными очками в тонкой оправе, – интеллигент в первом поколении. И, благодарный родителям за все, что они ему дали, Леня старался их не подвести. Выкладывался в учебе, а по окончании института вкалывал на полную катушку. Его ценили благодаря трудолюбию и старательности – главным образом благодаря этим качествам, поскольку сам Леонид откровенно признавал, что не замечал за собой никаких экстраординарных талантов. Креативщики – те да, те в самом деле талантливы. А для того, чтобы рулить финансами, нужны главным образом аккуратность и ясные мозги. Но, несмотря на эти скромные признания, Савельев был востребован. Да еще как! Даже сейчас, когда Кирилла не стало и неизвестно, что в дальнейшем произойдет с «Гаррисон Райт»…
Так соглашаться сегодня на предложение или не соглашаться? Предложение заманчивое, стоило бы согласиться. Стас будет настаивать… Но, с другой стороны, есть кое-что, о чем Стас понятия не имеет. Савельев не может именно сейчас покинуть агентство. Сейчас – нет…
Ресторан «Фазан» Леонид Савельев неоднократно посещал в разных компаниях и привык как к самому ресторану, так и к его местоположению. Каждый раз, когда он припарковывался возле этого невзрачного строения, в голове у него начинали вертеться профессиональные мысли, заимствованные в процессе общения с креативщиками. Как бы ни был хорош ресторан, но ознакомиться с меню, картой вин, быстрым и вежливым обслуживанием и прочими прелестями клиент сможет лишь в том случае, если войдет в него. А следовательно, чтобы прохожий превратился в клиента, его нужно заманить. Создать вокруг ресторана так называемое пиар-пространство, которое ненавязчиво (а может быть, и навязчиво) приглашало бы полюбопытствовать: какие там блага приготовлены для посетителей? Владельцы «Фазана», ничем не выделявшегося на фоне равнодушных, недавно покрашенных домов одной из центральных улиц, не имевшего яркой вывески, очевидно, никогда не слышали о пиар-пространстве, несмотря на то что рекламисты в их ресторане вечно тусовались. Возможно, в этом невнимании к рекламе скрывалась не слабость, а сила: «Фазан» процветал и, как следствие, мог себе позволить разборчивость в отношении публики. Впрочем, Савельев никогда не хотел в это вникать. Но о пиар-пространстве, точнее, его отсутствии, думал каждый раз, подъезжая к «Фазану».
