– Оскар, это я!
Она забралась внутрь и сомкнула вокруг меня руки. Она нервничала и все еще всхлипывала и тяжело дышала, когда рассказывала мне о случившемся.
– Это сосед. Он понял, что мы кого-то прячем. Он разыскал офицера НКВД и рассказал ему, что здесь, во дворе, он сможет найти кого-то из тех, кто скрывается. Зачем он это сделал? Мы всегда хорошо с ним ладили.
– Это война, – сказал я мягко. – Она так давит на каждого из нас, на наши жизни. Это ощущается по-разному. Возможно, он просто хотел остаться в стороне, не быть замешанным в чем-то, в случае если кого-то поймают.
Женщина все еще продолжала плакать. Я тесно прижимал ее к себе.
– Теперь все в порядке, и мы в безопасности. Нужно сохранять внешнее спокойствие.
Я не сказал больше ничего до тех пор, пока она не успокоилась.
– Оскар, когда из НКВД пришли вчера обыскать двор, они ушли с пустыми руками. Но они не ушли совсем. Вместо этого они остались где-то поблизости и продолжали наблюдать за тем, что происходит во дворе. Когда позже те две девушки вынесли из дому какую-то еду, сюда сбежались их агенты. Я видела все, что происходит, из окна. Они вбежали во двор, схватили девушек и приказали мужчинам выходить из укрытий. Они ничего не знали о тебе. Как только те двое выбрались наружу, офицеры сразу же увели их.
– С их стороны было очень милосердно не выдать меня.
Шура замешкалась на секунду с ответом, прежде чем прошептать:
– Оскар, все они мертвы.
– Они мертвы?
– Мертвы. Их казнили. Прямо в центре городка. Сразу же.
Она склонилась ко мне, и я обнял ее:
– Мне так жаль.
Я высунул наружу свободную руку и ухватился за доску, которую мы встроили в стену нашего убежища. Я сжимал ее изо всех сил.
– Они так много для меня сделали, а я почти не знал их. Я так многим им обязан. – Доска треснула, и это напугало Шуру. – Я должен уходить отсюда. Сегодня ночью. Ты в опасности. Они вернутся за тобой. Ты знаешь об этом. Мне нужно оказаться от тебя как можно дальше.
– Да, я знаю, – ответила Шура. – Но только не этой ночью. Не уходи сегодня ночью. Это слишком опасно. Подожди до завтра.
– Да, ты права. Пусть будет завтра. Но теперь тебе надо идти. Кто знает, не видел ли тебя кто-нибудь. Возвращайся в дом. Пожалуйста.
Она поцеловала меня и осторожно попятилась назад из норы по проходу.
На земле в укрытии она оставила мне ужин, завернутый в маленькое ручное полотенце. Какое-то время я просто сидел неподвижно, слишком расстроенный, чтобы есть. В конце концов я развернул свой ужин, который она оставила для меня. За многие недели мне впервые пришлось есть в одиночестве, без своих товарищей. Я свернулся на сене калачиком и уснул.
Снова появился и снова исчез дневной свет. Я опять остался сидеть в своем укрытии в надежде, что агенты НКВД не вернутся сюда в поисках остальных беглецов. На следующий вечер, как стемнело, я медленно выполз из своей норы. Но, оказавшись на открытой местности, я вдруг почувствовал себя очень больным и дезориентированным. За последние семь недель я ни разу не дышал свежим воздухом и не видел солнечного света. Шура через кухонное окно видела, как я рухнул на землю. Я просидел неподвижно на мягкой земле несколько минут, медленно и глубоко дыша, чтобы снова привыкнуть к окружающему миру. Выйдя из дому, Шура подбежала ко мне со словами:
– С тобой все в порядке?
– Да, все нормально. Просто мне нужно немного времени.
– Оставайся здесь, – велела она и побежала обратно в дом.
Потом почти сразу же вернулась с собранным для меня в узел большим полотенцем. Шура приготовила еды мне на дорогу. Я был очень благодарен ей за это. Улыбаясь, я посмотрел на нее и сказал:
– Спасибо. Большое тебе спасибо за все, что ты сделала.
– Куда ты пойдешь? – спросила Шура.
– Я думал об этом. Решил, что лучше всего будет пойти в сторону Днепропетровска. Думаю, что так у меня будет больше шансов найти немецкую армию. – В городе находился штаб вермахта, и я надеялся, что, вероятно, город все еще в наших руках[32].
Я начал подниматься с земли, и Шура помогла мне встать. Я несколько раз глубоко вздохнул и снова улыбнулся ей:
– Было приятно встретиться.
Она развернула меня вокруг и показала в направлении прямо на центр городка.
– Город находится примерно в 150 километрах отсюда в том направлении. Просто иди и иди в эту сторону. Не сомневаюсь, что ты найдешь его.
– Никаких сомнений. – Я застегнул шубу и положил сверток, который она приготовила мне, в один из карманов. Я повернулся к ней и крепко ее обнял. – Спасибо за все.
– Удачи, Оскар, – прошептала она мне на ухо. – Берегись и будь осторожен.
– Когда кончится война, я обещаю, что найду тебя. Мы обязательно снова увидимся.
Отступив на полшага назад, она улыбнулась:
– Посмотрим.
Я начал свой путь через городок, особенно стараясь не попасться на глаза соседям. Так быстро, как только мог, я постарался выйти на окраину. И вот я уже в полях, далеко за домами. Потом я принялся кружить вокруг городка в поисках железнодорожных путей, пока не вышел на них. Я был уверен, что железная дорога приведет меня прямо в Днепропетровск.
Я шел всю ночь по железнодорожным путям. Небо было темным, и единственным моим ориентиром были рельсы. Мне было приятно ощущать, как мои ноги снова ходят, но вскоре дорога утомила меня, так как я не пользовался этими мышцами много недель. Можно сказать, я потерял много сил от выпавших на мою долю испытаний.
И все же я сопротивлялся изо всех сил желанию остановиться и отдохнуть: ведь мне надо было как можно скорее попасть в Днепропетровск, чтобы свести к минимуму время, проведенное во вражеском тылу. То здесь, то там поблизости слышались шорохи и шелест, с которыми животные пробегали мимо по сухим листьям, оставшимся от убранного несколько недель назад урожая. Воздух был холодным, и это помогало мне быть начеку.
По моим расчетам, за ту ночь я преодолел около 50 километров. Мой путь привел меня к месту, где у русских проходил передний край. Хотя было темно, я ясно увидел то самое убежище, где пару месяцев назад я из-за своих сапог попал в плен. Здесь и начались все мои злоключения. Я продолжал брести через обширные поля пшеницы и брюссельской капусты. Начало подниматься раннее утреннее солнце. Я устал, но время поджимало.
По дороге мне попадалось все больше свидетельств войны. Я снова прошел через скрытую позицию, оборудованную на нашем участке обороны. Потом я миновал поселок, около которого нас атаковали русские танки. Я постоял там немного, наблюдая за местностью. Тот бой был жестоким. Мы понесли в нем тяжелые потери. Я во второй раз увидел остовы танков, которые мы тогда подожгли. Оглядываясь на ходу по сторонам, я видел огромное количество павших солдат, русских и немцев. Меня удивило, что тела все еще не убрали. Было видно, что некоторыми трупами уже успели поживиться животные. Но мне надо было идти дальше.
Везде, где я шел, оставались следы пребывания здесь наших солдат. Такой находкой стал стальной немецкий солдатский шлем, и мне хотелось верить, что он оставлен здесь специально, чтобы указать мне дорогу к своим. Днем мне пришлось держаться от железнодорожных рельс на некотором расстоянии и идти прямо через поля, где никто не мог бы меня обнаружить. По мере того как день подходил к концу, погода становилась все хуже, пока не испортилась совсем. Начался дождь, сначала мелкий. Но затем он превратился в настоящий потоп. Земля очень размокла, и идти становилось все труднее, особенно моим усталым ногам. Казалось, вся грязь липнет к подошвам моих сапог. С каждым новым шагом я все больше опасался потерять их в грязи.
Очень хотелось пить, но воды поблизости не было видно. Я прошел мимо старой артиллерийской огневой позиции, где нашел несколько пустых снарядных гильз. Некоторые из них стояли на днище и успели наполниться водой. Так мне удалось напиться.
Через несколько километров я вышел прямо на селение, которое было беспощадно разрушено артиллерийским огнем. Дождь успел кончиться, но я все еще был очень мокрым. Я решил пойти в селение, которое посчитал покинутым. Я думал, что смогу отыскать здесь какую-нибудь еду и что-нибудь попить. А может быть, найду и укрытие, где смогу отдохнуть. Я дошел до полуразрушенного дома. Верхний этаж был снесен взрывом. К моему удивлению, я обнаружил, что в доме жила женщина. Я подошел к ней и очень скоро понял, что она была вне себя от горя, вероятно, из-за того, что ее дом разрушили. Я попросил у нее стакан воды. Она посмотрела на меня с презрением и ничего мне не дала. Наверное, она поняла, что я немец, несмотря на то что я разговаривал с ней на русском языке. Потом я представил себе, что та женщина могла обо мне подумать, и поспешил прочь от того дома. Женщина повернулась и направилась прямо в селение, вероятно, для того, чтобы рассказать соседям, что поблизости находится немец. Я поспешил прочь. Выбираясь обратно, я постоянно оглядывался, проверяя, не преследуют ли меня. Но я никого так и не увидел. Наверное, здесь не осталось мужчин. Все мужчины были на фронте.
