Гажмат не послушался Дзыцца. Что она только ни делала, как она его ни уговаривала, он все равно настоял на своем: пошел к Гадацци. Дзыцца очень испугалась, догнала его: от Гажмата всего можно было ожидать, когда он рассердится… Я поспешил за ней. По пути нам встретился Бимболат, и мы все четверо направились к Гадацци.
— Сейчас же отвези этот камыш хозяйке — сказал Гажмат, — иначе одному из нас отсюда живым не уйти!
Гадацци страшно побледнел. Как стоял во дворе, так и остался стоять. Он очень испугался. Трудно Гажмата до такого состояния довести, но коли он уже вышел из себя, почти невозможно его остановить. Это Гадацци хорошо знал и поэтому побоялся с ним спорить.
— Тише, Гажмат! — сказал Бимболат. — Люди соберутся.
И, опасаясь беды, стал между Гадацци и Гажматом.
— Пусть тебе будет стыдно! — обратился он к Гадацци.
— Как ты мог до такой низости опуститься? Напрасно ты думаешь, что твои дела никому не известны! Помнишь, когда ты сторожем работал? Поймали же тебя с целым возом кукурузы… Забыл? А теперь решил с женщиной сразиться? Не выйдет!..
Бимболат не хотел шума. Но шум все-таки получился. Со всей улицы стали собираться люди. Соседи осуждающе глядели на Гадацци.
Гадацци себя чувствовал так, как будто попал в ловушку, откуда ему не выбраться. Он даже не попытался оправдаться, не возразил ни единым словом. Он знал, что на него все набросятся.
В это время на улице послышался стук колес. Гажмат выбежал и остановил какого-то мальчика, погонявшего лошадей, и завернул арбу во двор Гадацци. Люди будто бы ждали этого момента, все кинулись грузить камыш.
На второй день у нас был жиу. Жиу — это вроде воскресника. Издавна у осетин водится такая традиция. Если в селении кому-то нужна в чем-то большая помощь — построить дом, сплести плетень или еще какое дело, с которым хозяину одному не управиться, — то собираются всей улицей или даже всем селом и безвозмездно помогают. Вечером Гажмат обошел соседей, а утром — каждый со своими вилами — они уже были у нас. К вечеру крыша была готова. Когда бы мы сами-то управились… Спасибо нашим соседям!
Хорошо, что починили крышу. Раньше между черепицами проникал свет, а теперь на чердаке совсем темно. Все закрыто камышом.
Дзыцца попросила достать с чердака ветку чабреца — это пахучая травка, которую кладут в пироги. Она и араку достала из тайника, целых два графина отлила. И желтую курицу сейчас зарежем. Куриный желудочек я никому не уступлю. Я очень его люблю. Наверно, и голова мне достанется, девчонкам ее не положено есть. А вот крылышки, шейку, ножки, печень — это они съедят.
— Где ты? Давай скорее!
Дзыцца стоит в коридоре, отставив руки, вымазанные тестом.
— Пироги печь надо. Если сейчас не сделаю, потом времени не будет. Уже пора и к Жамират идти!
Жамират сегодня выходит замуж. Поэтому такая суета в доме.
Я дернул из пучка ветку чабреца — и все листья осыпались. Пришлось снова, теперь уже осторожно, оторвать несколько веток.
Дзыцца удивилась:
— Да ты, кажется, все, что было, притащил!
В печке весело пылают поленья. Я сам привез эти дрова. Каждое полено мне здесь знакомо. Вот этот сук я там-то срубил. А вот эту сухую валежину в том-то месте нашел… Гляжу, как дружно горят мои дрова, а перед глазами лес, лесная дорога, арба… Много трудов пришлось мне положить, пока я заготовил эти дрова. Может, поэтому так и слежу, чтобы их зря не жгли. Когда Дунетхан слишком много дров положит в печку, я уже кричу, что она дрова не бережет.
Огонь трещит. Уалибахи пекутся в духовке. Мы еще в дом не перешли, готовим в летней кухне. Правда, к вечеру здесь уже холодно, к тому же и окна разбиты, и щели в полу. Отовсюду дует, поэтому мы жмемся к печке. Возле очага у нас у каждого свое место: Дунетхан и Бади занимают местечко получше, поближе к огню. Пускай им будет теплее. И опять думаю: не зря дрова-то возил летом. Вот и пироги для Жамират на этих дровах пекутся.
Сваты от Гажмата ходили к Жамират несколько раз. Я уж думал, что ничего не получится. Но вот в то воскресенье помолвка все-таки состоялась. И сразу все село об этом узнало.
Я, правда, как услышал об этом, огорчился. Будто Жамират в чем-то обманула меня, что она теперь уже не будет со мной так мягка и приветлива, что и с Дзыцца она уж не будет дружить и что вообще она больше к нам не придет… Я считал, что в нашем селе нет парней, достойных Жамират. Мне хотелось, чтобы она вышла замуж за какого-нибудь моего родственника. Эх, если бы у меня был старший брат! Дзыцца уговорила бы ее, и она бы стала нашей.
Но что делать! Это только мечты. Не то что в одной семье — даже на одной улице жить не придется. Гажмат, конечно, хороший человек, не зря же она его выбрала. Но Жамират все равно лучше.
Теперь ее уже окружили женщины, соседки Гажмата. И, как в таких случаях бывает, разглядывают ее без стеснения, будто она кукла какая-то, а не живой человек.
А невеста теперь молчит, как немая, даже и не подумаешь, что она вообще может разговаривать. Таков обычай. Что бы ей ни говорили, она должна молчать. Жамират, бедная, и без того стеснительна. Наверно, стоит, потупив голову, и выслушивает все, что болтают эти острые на язык женщины, все их шутки… Шутки эти обычно добрые, но бывают такие, что могут задеть. Но Жамират никому не смеет ответить.
Во дворе Жамират во всю длину поставлены столы. Во главе стола сидит Шахмаржа. Он всегда занимает это место и на пирах, и на свадьбах, и на поминках. Перед ним стоит блюдо с мясом, пироги, шашлык… И тут же самое почетное угощенье — бычья шея и бычья голова. Но до них никто не дотрагивается. Можно подумать, что все это только для вида поставлено. Будь я на месте Шахмаржа, я бы не мог так спокойно смотреть на эти кушанья. Я всегда удивляюсь выдержке Шахмаржа. Каждый раз перед ним ставят столько яств, а он будто даже и не замечает их. Наверно, старейшины наши ведут себя так сдержанно для того, чтобы и молодые учились у них и подражали им.
Шахмаржа встал, произнес речь.
— Аммен! — дружно откликнулись гости, да так громко, что на соседней улице было слышно.
Шахмаржа дрожащей от старости рукой взял рог с аракой. И пока рог не коснулся носа, Шахмаржа не опустил его.
Затем он вытер сначала один свой белый ус, потом другой и, передав рог молодому человеку, положил в рот кусок мяса. И больше уже ни к чему не прикоснулся.
Налетел ветер, сорвал с яблони красно-зеленые листья и кинул их прямо на стол. Шахмаржа поднял голову, посмотрел на небо. На небе появились тучи. Как бы дождь не пошел. Вот будут тогда дразнить Жамират, что она тайком по кастрюлям лазала, вот Бог и наказал ее.
Дзыцца в дальнем углу двора, в летней кухне, возится с пирогами. Языки пламени вырываются из большой печки. Духовка пышет жаром, и уалибахи пекутся очень быстро. Около Дзыцца суетятся женщины, помогают ей. Дзыцца, обжигая руки, выхватывает из духовки горячие уалибахи и один за другим укладывает их в миску.
Вот уже и последний уалибах — пышный, румяный… Дзыцца сняла передник и стряхнула с него муку.
Гости встали из-за столов. Смотрят на Шахмаржа.
А Шахмаржа снова держит речь, желает счастья двум породнившимся семьям, желает счастья молодым. И как же хорошо он говорит! Гости еще и «аммен» не успевают произнести, а он уже снова начинает.
Но вот Шахмаржа кончил свой тост, передал бокал младшим. Однако ему тут же опять подали рог, полный араки.
И он начал новый тост. Но уже голос его звучал глухо. Договорил и сел. Сели и гости. После того как рог прогулялся вокруг стола, разговоры пошли веселее.
Из дома донеслось пенис, все повернулись туда — невесту ведут. Вот она осторожно спускается по лестнице. А во дворе уже столько народу, что и не пройти. Все побросали свои дела, прибежали посмотреть на Жамират. Кое-как ее провели к столу, где сидели старшие. Шахмаржа взял полный рог и начал говорить…
Но я уже не слушал его. Как увидел в глазах Жамират слезы, так у меня горло перехватило, и я тут же выскочил на улицу.
Может, она не хотела замуж!
VIII
Дзыцца уже несколько дней на уборке кукурузы. Теперь у нас опять появился кукурузный чурек. Дзыцца иногда приносит с поля несколько початков, мы вышелушиваем зерна и мелем на ручной мельнице. Мелкая мука идет на чуреки, а более крупный помол — на кашу. Давно уже мы не ели ни каши, ни чуреков из чистой кукурузной муки!
Дзыцца говорит, что в этом году кукурузы уродилось много. Но, может быть, как и в прошлом году, привезем всего два мешка початков. Надолго ли нам опять хватит? Впрочем, тогда была засуха и людям на трудодни почти ничего не досталось.
Наш дом стоит на окраине села, и со двора хорошо видно ближнее поле, где нынче работают колхозники. Солнце уже заходит. Посмотришь на Джермецыкский хребет, и глазам делается больно от красных солнечных лучей. Скоро стемнеет, и колхозники пойдут с поля.
