Масштаб перемен, духовных и социальных последствий был столь значительным, что этот период заставляет вновь и вновь обращаться к нему все новые поколения исследователей. И каждый раз первой реакцией не может не быть крайнее изумление от того, что трагическая так называемая «церковная реформа» — возникла, как кажется, совершенно на пустом месте, не была вызвана никакой практической необходимостью. С точки зрения человека пострелигиозной эпохи она вообще вся была редакторской формальностью, состояла в некотором изменении богослужебных текстов и церковных обрядов. Наконец, для самих реформаторов была делом второстепенным, техническим средством для достижения гораздо более серьезных целей.
И тем не менее именно эта реформа, или «книжная справа» патриарха Никона, как называли ее современники, вошла в число важнейших событий российской истории, оказавших решающее значение на дальнейшие судьбы государства и народа.
Произошедшая за один год, в указном порядке, перемена древней обрядности в иных случаях и в других странах если и случалась, то происходила в течение столетий! Время, а не правительственный или архиерейский приказ утверждало необходимость изменений. Неудивительно, что очевидцам реформы она показалась настоящим наваждением. Страшным сном представилась действительность, когда православный царь, патриарх, виднейшие вельможи и епископы принялись вдруг проклинать обряды и уставы собственной Церкви, которым с благоговением поклонялись еще вчера, благодаря которым спасались отцы, деды и прадеды. От религиозного ужаса и отчаяния у русских людей «озябло сердце», как писал о своих переживаниях и чувствах большинства православных христиан протопоп Аввакум.
Учитывая огромное значение церковной реформы для будущего страны, тем удивительнее осознавать, что вся «книжная справа», приведшая к расколу в русском Православии, была замыслом всего двух человек — одному из которых, царю Алексею, к тому времени исполнилось едва 22 года. А личность другого, могущественного патриарха Московского и всея Руси Никона, и спустя столетия после его деятельности окружена мрачным и загадочным ореолом.
Он появился словно ниоткуда, из игуменов маленького безвестного монастыря на Русском Севере в несколько лет сделал сказочную карьеру, стал патриархом, другом и соправителем царя, и так же внезапно исчез из Москвы, из жизни, из истории. Как будто какая-то сила вытолкнула этого человека из небытия для совершения одной определенной задачи, для которой он только и был нужен, оставив нереализованными все остальные его личные честолюбивые замыслы и грандиозные планы.
Вопреки своим поздним утверждениям — «я русский и сын русского!» -- Никон родился в семье обрусевшего мордовского крестьянина в селе Вальдеманово, недалеко от Нижнего Новгорода. С раннего времени в Никите Минове, таким было его мирское имя, проявился сильный характер и неукротимый нрав. Совсем юным он оставляет родительский дом из-за раздоров с мачехой. Не тратя времени на пустые развлечения, не по возрасту серьезный и целеустремленный, Никита живет в монастыре, где обучается грамоте. После этого он находит себе место сельского попа, женится. Молодой священник, темпераментный, богатырского сложения, ревностный к служению, становится известным далеко за пределами своего прихода. Вскоре московские купцы, познакомившись с ним, приглашают Никиту в столицу, где он получает новый приход.
Замечательная и редкая карьера для провинциального батюшки, открывающая, казалось бы, далеко идущие перспективы. Но судьба всегда резко и неожиданно вмешивалась в жизнь будущего патриарха, а он сам часто бывал еще более резок и крут. От эпидемии чумы одновременно умирают три его маленьких сына. И тогда Никита решает в корне изменить свою прежнюю жизнь. Он уговаривает жену постричься в монахини в одной из московских обителей, а сам отправляется далеко на север и там, в небольшом бедном монастыре, принимает обет иночества и новое имя — Никон.
Первые годы его монашеской жизни прошли под духовным руководством Елеазара Анзерского, впоследствии причисленного к лику святых, который был основателем и настоятелем обители. Никон сразу выделился из среды братии своим аскетизмом, волей и при этом недюжинными административными способностями. Спустя короткое время он становится правой рукой Елеазара, его доверенным лицом. Вместе они отправляются в Москву, где их принимает царь Михаил. Московские правители считали своей обязанностью помогать монастырям, особенно вновь основанным, нуждавшимся в самом необходимом. Обратно в свою обитель, затерянную у берегов Белого моря, иноки Елеазар и Никон вернулись с щедрыми дарами.
Новый визит в Москву, представление царю, а, возможно, и будущему наследнику, царевичу Алексею, благожелательное впечатление, произведенное на знатных вельмож, — казалось бы, это начало нового витка столичной карьеры Никона, так круто оставленной им раньше. Но и на этот раз неукротимый монах рушит все в один миг и срывается с места в никуда.
В Анзерском скиту Никон ссорится с Елеазаром по поводу способов траты привезенных из Москвы средств. Честолюбие и тщеславие, склонность к внешнему блеску всегда удивительным образом уживались в нем с глубоким, по-видимому искренним, аскетизмом.
Никон настаивал на начале строительства обширного каменного храма, мечтая сделать скромный монастырь центром дикого края, а Елеазар считал это искушением, боялся известности, которая может помешать духовному сосредоточению, хотел оставить все как есть. Произошел конфликт, и обиженный Никон ушел из обители прочь.
Не боясь плохой погоды, он уговорил какого-то рыбака переправить его с острова, где располагался Анзерский скит, на материк. Они отправились в путь, несмотря на начинавшийся шторм. Эта поездка едва не стала последней для Никона — волны разбили лодку, и люди спаслись чудом. Дав обет построить на месте своего спасения обитель, впоследствии выполненный, Никон, в то время просто бесприютный монах, отправился подыскивать себе крышу над головой.
Странствия привели его в расположенный на берегу Белого моря небольшой Кожозерский монастырь. Здесь он прожил несколько лет бесконфликтно, занимаясь укрощением плоти. Он носил, не снимая ни днем ни ночью, тяжелые вериги, соответствующие его атлетическому сложению, ежедневно клал огромное число земных поклонов и налагал на себя множество других серьезных испытаний.
Он имел такой авторитет среди братии, что монахи выбрали Никона своим настоятелем. Вскоре, по делам своей новой обители, Никон опять приехал в Москву и уже не вернулся обратно к холодным берегам Белого моря. Новый царь, шестнадцатилетний Алексей, очарованный мужеством и властным обаянием, исходящим от Кожозерского игумена, оставил его при себе.
Почти сразу, в 1646 году, Никон делается архимандритом одного из самых значительных московских монастырей — Ново-Спасского, родовой обители Романовых. А спустя три года происходит совершенно невозможное и небывалое раньше — недавний монах безвестного беломорского скита получает сан Новгородского митрополита и возглавляет древнейшую, обширную и первостепенную по своему значению епархию.
Назначение Никона Новгородским митрополитом произошло благодаря желанию покровительствовавшего ему молодого царя. Но немалую роль в таком стремительном карьерном взлете имели и приобретенные им знакомства в Москве.
При дворе Никон, как новый государев «собинный друг», близко сходится с греческими иерархами, приезжавшими в русскую столицу за «милостыней». Московское правительство постоянно принимало у себя многочисленных выходцев с православного Востока — с Балкан, из Антиохии, Александрии, Палестины и проч. Материальная помощь нуждавшимся собратьям по православной вере была одной из плановых статей расхода государственного бюджета, и достаточно значительных. Каждый из заезжих митрополитов или патриархов получал нередко по несколько тысяч рублей[6].
При начале придворной карьеры Никона, в бытность его еще Новоспасским архимандритом, в Москве гостил иерусалимский патриарх Паисий. Он близко сошелся с новым царским любимцем и, когда пришло время, замолвил и свое слово за назначение Никона на новгородскую митрополию. Но важнее всякой протекции было то интеллектуальное и эмоциональное воздействие, которое оказал Паисий на своего приятеля. Об этом влиянии писал С. А. Зеньковский, отмечая, что Никон был буквально очарован беседами с греком[7].
Никон обладал огромным темпераментом, был сильным и властным, легко увлекающимся человеком и в достижении цели не считающимся ни с какими трудностями, ни с чьим авторитетом. Достаточно вспомнить его слова, сказанные в пылу спора с Иваном Нероновым, попытавшимся найти себе защиту в имени и мнении царя. Патриарх во всеуслышание заявил тогда, что он «плюет и сморкает» на то, что думает царь.
