– Моя собака, моя собака! – закричала Цельда так громко, что могла бы своим голосом заглушить целый футбольный стадион.
В результате возник совершеннейший хаос. Веллингтон лаял. Туристы спотыкались один об другого. Охрана гонялась за Веллингтоном, а Элла взяла корзинку и так естественно направилась к дольменам, словно явилась сюда на пикник. Я прилагал все усилия, чтобы следовать за ней с таким же скучающим видом.
Сработало. На нас никто не обратил внимания.
Цельда все еще кричала. Веллингтон несся дальше по вытоптанному лугу и, по-видимому, переживал наисчастливейший миг в своей жизни. Элла же опустилась на коленки в траву в тени самого большого дольмена и выпустила из корзинки жабу.
Та сделала вялый прыжок – и уселась.
– Ну давай же! – зашикала на нее Элла и дала ей пальцами щелчок. – Ищи!
Безрезультатно.
Чванливая зверюшка сидела как ни в чем не бывало с выражением глубочайшего отвращения на широкоротой морде.
Мы попытали счастье у другого камня. И еще у одного. Ничего не помогало. Один вялый прыжок, и проклятая жаба опять расселась без дела, созерцая серые камни вокруг себя, тянувшиеся к такому же серому небу.
– Вот ведь незадача! – сказала Элла и дала жабе еще один пинок.
Единственной реакцией было рассерженное кваканье.
Проклятие… Я смотрел на дольмены и пытался определить, где тот человек, которого я видел глазами Лонгсцпе, мог вырыть яму, чтобы опустить туда урну с сердцем. Но все, что мне представлялось, это лишь улица позади дольменов и переполненная автостоянка.
Хьюберт де Бург[19]. Так звали его, по утверждению Эллы. Пусть даже и не было доказано, что это он отравил Лонгспе. Что ж, мне было лучше знать. От него самого.
В утешение Элла положила мне руку на плечо. К счастью, я уже больше не краснел, когда она так делала.
– Не беспокойся, – сказала она. – Мы отыщем сердце. Вот увидишь.
Я поглядел ей через плечо. Один из охранников стоял позади нее.
– Йон? Все в порядке? – встревожилась Элла и обернулась.
– Чем это вы здесь занимаетесь? – спросил сторож.
Его лицо было покрыто красными пятнами. Наверное, он гонялся за Веллингтоном. При том пузе, которое он носил перед собой, было и в самом деле удивительно, как это он так незаметно к нам подкрался. Проклятые дольмены! Даже взрослые могли между ними играть в прятки.
Но Эллу это, конечно, нисколечко не впечатлило. Напротив, она наморщила лоб и смерила мужчину таким взглядом, словно нашкодил он, а не мы. Этот наморщенный лоб – одно из тайных оружий Эллы. Он сразу же дает тебе понять, что ты сморозил какую-нибудь чушь или сделал глупость, пусть даже и не имеешь ни малейшего понятия, что бы это такое могло быть.
– Вы поймали собаку моей бабушки? – спросила она сторожа, как будто это была единственная задача, которая могла бы оправдать его совершенно бессмысленную жизнь.
– Н-нет, не поймали, – ответил он, будучи явно под впечатлением. – Эта маленькая собачка очень шустрая.
– В таком случае, – сказала Элла и посадила жабу обратно в корзинку, – мы с Йоном справимся с этим как-нибудь получше. Прошу нас извинить, будьте любезны.
И с этими словами она с таким достоинством продефилировала мимо него, словно была английской королевой.
Сторож бросил ей вслед столь растерянный взгляд, что я бы не удивился, если бы он поклонился.
Мы нашли Цельду окруженной весьма взволнованными русскими, китайцами и канадцами, ужасно хлопочащими вокруг бедной пожилой леди, которая в Стонхендже чуть не потеряла свою собачку. Кто-то даже принес Цельде стул. Веллингтон сидел у нее на коленях, высунув свой длинный язык, свешивавшийся у него почти до лап, и очевидным образом наслаждался всеобщим вниманием.
– Ну что? Жаба что-нибудь нашла? – спросила Цельда, хромая рядом с нами по дороге обратно к машине.
– Нет, она нас здорово разочаровала, – сказала Элла.
– Что ж, может быть, там просто ничего не было из того, что следовало найти! – возразила Цельда язвительно, сажая Веллингтона к жабе в корзину. – Сокровища викингов! – пробормотала она презрительно. – Что за ерунда! И за это учителя еще зарплату полу чают.
На обратном пути в Солсбери я был неразговорчив, и Элла снова и снова с беспокойством на меня поглядывала.
– Мы можем ведь ночью еще раз туда поехать! – прошептала она мне наконец. – Тогда уж наверняка не будет никакой охраны!
– И что дальше? – зашептал я в ответ. – Даже если мы сотню ночей подряд там будем копать, шанс, что мы найдем проклятое сердце, – один к миллиону.
Да, я знаю, я опять сквернословил, и Эллин взгляд говорил: «Йон Уайткрофт, возьми себя в руки». Но я мог думать только об одном, что бросил Лонгспе на произвол судьбы!
– Может быть, имелись в виду дольмены в Эйвсбери? – прошептала Элла.
– Выброси просто все из головы, понятно? – набросился я на нее. – Я сам разберусь. В конце концов, это меня он попросил найти сердце!
Я сожалел о сказанном, едва оно слетело с моих губ. Но Элла, не говоря ни слова, уже обратила ко мне свою спину (насколько это вообще возможно на заднем сиденье машины).
– Тебя попросил? Речь все еще об этом учителе? – спросила Цельда.
– Да, да, именно о нем, – пробормотал я и уставился в окно.
Пока Цельда меня не высадила, Элла ни разу на меня не посмотрела. И мне ничего не пришло в голову, ни единого слова, чтобы с ней помириться.
Сердце не достал, Эллу разозлил.
Мне хотелось просто забиться в постель. Но Ангус и Стью как раз возвратились из поездки домой. Они привезли с собой пополнение нелегальных запасов сладкого, и Стью принялся допытываться, почему ключник в субботу утром застал меня с Эллой Литтлджон в соборе.
– Ну как ты думаешь? – спросил я раздраженно, плюхнувшись на постель. – Потому что мы там вызывали духов.
После этого Ангус оставил меня в покое, молча посадив еще одну тряпочную собачку к остальным, но Стью не унимался.
– Ну давай выкладывай. Элла Литтлджон! Действительно потрясающе! – сказал он. – И как это тебе удалось ее убедить с тобой встретиться? Да еще потом с тобой закрыться! – при обычных обстоятельствах восхищение в его голосе мне бы польстило.
– Стью, оставь Йона в покое! – пробурчал Ангус.
Но Стью уже сел на своего любимого конька.
– Ты ее поцеловал? – У него была новая татуировка посередине на шее: пронзенное стрелой сердце. – Ну говори же!
– Черт возьми, Стью, отстань, – накинулся я на него, – или я попрошу Ангуса хорошенько обнять тебя по-шотландски!
Я действительно был в скверном расположении духа. И не имел ни малейшего понятия, как найти сердце Лонгспе. А за то, что я сказал Элле, я готов был откусить себе язык. Ее обиженное лицо все еще стояло у меня перед глазами.
Стью, естественно, воспринял мое плохое настроение как доказательство совсем другого.
– Я так и знал! – сказал он с усмешкой, едва подходившей к его худенькому личику. – Поцеловать Эллу Литтлджон не дано никому. Никаких шансов. В конце концов я сам пробовал.
– Я тоже, – пробурчал Ангус, набивая тряпочную ворону леденцами. – Полный провал.
Сознаюсь, это улучшило мое настроение неимоверно. Я натянул себе на голову одеяло, чтобы скрыть свою блаженно-глупую улыбку.
Но Стью сдернул одеяло с моего лица.
– Погоди-ка, – сказал он, – мы ведь еще не знаем, как ты ее вообще уговорил остаться с тобой ночью в соборе!
– Да, Йон, как?
– Она… она хотела выяснить, есть ли там призраки, – пролепетал я. – Для своей бабушки… – Все-таки это было вранье только наполовину.
– Да, это похоже на Эллу, – сказал Стью с налетом зависти в голосе и впал в непривычно глубокое молчание. Он наверняка пытался себе представить, каково оно: целую ночь просидеть, запершись с Эллой Литтлджон в соборе.
– Ну и? – Ангус нацепил на новую плюшевую собаку свою майку.
– Что «ну и»? – собезьянничал я.
– Есть в соборе призраки?
Очевидно, этот вопрос занимал его уже давно.
– Конечно нет, – ответил я. – Все это чепуха!
XI
Замок Лонгспе и мертвый хорист
Придя на следующий день в школу, я сразу же отправился на поиски Эллы, но найти ее нигде не мог. Старый епископальный дворец представляет собой такое хитросплетение коридоров и лестниц, что можно целые дни напролет ходить по нему и не встречаться друг с другом, чему я поначалу не придавал никакого значения.
Сразу же во время первой перемены Бонопарт собрал нас на экскурсию в Олд-Сарум[20]:
– …чтобы у вас (его собственные слова) составилось представление о том, сколь суровой была жизнь ваших англосаксонских предков на холме, где нет воды, а ветер такой сильный, что он сдирает с вашего лица кожу.
Замечательно! Но для меня Олд-Сарум был привлекателен кое-чем другим: от Эллы я знал, что там скончался Лонгспе.
Олд-Сарум – очень странное место. Бонопарт взбирался то на одну из скудных развалин, то на другую и рассказывал нам, что булыжники по левую руку от нас были когда-то кафедральным собором, а те, что по правую, – дворцом. Но все, что я видел, были скрюченные от ветра деревья, а также лысый холм, по которому туда-сюда среди развалившихся стен сновали туристы. Кроме того, я все время думал об Элле. Мы еще ни разу не ссорились. Ощущение гадкое.
