А чего? Имей я такую транспортную линию, точняк строился бы везде, куда только этот внепространственный «метрополитен» раскинул свои ветки. Маскируясь под реалии внешнего мира. Типа форпост цивилизации, или еще какая-то пересадочная станция. Как у Саймака. Потом что-то случилось, хозяева ушли, или вообще исчезли, а сеть осталась. Ну, а аборигены, гордо именующие себя сапиенсами, потихоньку приспособили Переходы для собственных нужд. Вместе со строениями… И если все так, то самые древние замки построены аккурат вокруг таких башен. Из тех, что обнаружены. Интересная гипотеза? Еще бы…
Но лично меня сейчас не происхождение порталов интересует, а возможность появления из него лиц с ярко выраженными враждебными намерениями. В том смысле, что именно отсюда, из башни, был сделан заказ на истребление жителей окрестностей. И этот кто-то на данный момент отсутствует. Как и большая часть гарнизона. Зато вернуться могут в любую минуту. Стало быть, следовало немедля принять меры, чтобы своим визитом они не застали меня врасплох. То есть установить шумовую сигнализацию.
Оглянулся вокруг, прикидывая, что тут можно придумать.
Сперва хотел бечевку натянуть поперек выхода из портала, чтоб гость сам подал сигнал голосом, когда зацепится за нее и упадет. Но этот вариант и визитера мог насторожить. С чего это стражники балуют? А мне эффект неожиданности важен. Особенно если они сюда целой компанией заявятся.
Так что решил не изобретать велосипед. Проверено — самые простые решения на поверку оказываются и самыми действенными.
Я метнулся наверх, под удивленным взглядом Митрофана взял парочку пустых ведер, благо их на кухне было несколько, потом выбрал самый колченогий табурет и понесся со всем этим добром обратно. Конечно, деревянная бадейка не жестяная посудина, но если установить с умом, при падении тоже произведет достаточно шума. Особенно в полной тишине. А кто ее там забыл и почему — вопрос второстепенный. Требующий разбирательства. И если на мою сигнализацию наткнется лицо начальственное, то топать ногами и требовать подать разгильдяя оно будет громче любой сирены. Впрочем, люди попроще и чинами пониже тоже вряд ли смолчат. Если только они не истинные джентльмены.
Теперь второй этап устройства временных заграждений.
Я вылез из подпола, закрыл лаз крышкой и поставил на нее ближайшую скамью. Так, чтоб она одной ножкой оказалась на люке. Как будто по случайному недосмотру. Во-первых, с ходу не открыть. А во-вторых, повторный грохот гарантирован. На тот случай, если первый сигнал я почему-то не услышу.
— Ну, вот, — потер ладони. — Сделал дело — гуляй смело. В смысле теперь можно и червячка заморить, и байки соловью спеть. Митрофан, ау! Ты как? Готов изголодавшегося товарища попотчевать?
— Все на столе, ваша милость! Поднимайтесь в трапезную.
«Люблю я поработать — особенно поспать. Люблю повеселиться — особенно пожрать».
* * *
Глядя на сервировку стола, можно было предположить, что Митрофанушка являлся приверженцем древней украинской мудрости, гласящей: «Насыпай побольше. Много не мало. Что не съедим, то понадкусываем». А может, у парнишки после монастырского поста от изобилия в голове закружилось? Вряд ли он когда-либо в жизни не просто видел столько жратвы, а еще и имел к ней невозбранный доступ.
Проще говоря, Митрофан выложил на стол все, что нашел на кухне и смог притащить. Окорок, пару колбас, головку сыра, хлеб, горку луковиц и пригоршню чеснока. Отдельно в небольшом вагане[20] красовалась наваленная горкой квашеная капуста. И завершил сервировку тем, что нарубил всю эту снедь огромными ломтями. Впрочем, при моем нынешнем росте это не минус, а плюс…
Правило старшинства парень соблюдал твердо. Сидел перед накрытой поляной, глотал слюни, но даже куска хлеба со стола не взял. Глядел на изобилие, как завороженный, и ждал меня.
Сделав пригласительный жест, я сцапал кусок колбасы и сунул в рот. Откусил, сколько влезло, и стал жевать, пуча от усилия глаза и довольно урча, словно большой кот. Ага, размером с тигра.
— Ваше сиятельство! — отчасти удивленно, отчасти возмущенно вскричал Митрофан. — А помолиться перед трапезой?!
Тьфу, дьявол. Я думал, он мне уважение оказывает, а это все лишь монастырское воспитание. Хотя кто я такой, чтоб освященные веками традиции осуждать. Помню, дедушка всегда перед едой рот крестил. Наспех, без фанатизма, скорее всего даже не задумываясь над тем, что делает. Но все же.
Придется соответствовать. Я сделал самое торжественнее выражение лица, насколько позволяли распертые колбасой щеки, и важно кивнул. Потом медленно и не менее важно указал на лоб. Намекая, что я не забыл, просто обращаюсь к Создателю мысленно.
Проскочило. Паренек отнесся к моим причудам с пониманием. Правда, сам слова молитвы забормотал вслух:
— Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполнявши всякое животно благоволения…
Принимая посильное участие в процессе благодарения, я закрыл глаза и только кивал в такт. Внимая и вкушая… Потом парень умолк, и по комнате словно эхо загуляло от моего чавканья. Я даже глаза открыл. Нет, не послышалось. Монашек старательно наверстывал упущенное за годы принудительной аскезы. Но не забывая время от времени бросать на меня вопросительные взгляды.
Что ж, я хоть и хозяин своего слова, но для людей мне приятных можно обещание и сдержать. Тем более что как сон разума порождает чудовищ, так и отсутствие информации порождает домыслы.
— Ладно, первый голод утолили, дальше можно есть не спеша. То есть перемежая процесс жевания разговором. Итак, ты хотел услышать мою историю? Изволь…
Митрофан торопливо кивнул и замер.
— Ты не отвлекайся. Говорить-то я буду. Так что продолжай.
Я подтянул к себе кувшин с водой и старательно промочил горло. А потом принялся пересказывать монашку примерно ту же сказку, что когда-то слепил для Круглея. О судьбе дикого варвара, спустившегося в большой мир из далеких и снежных Карпат… Пока не увидел насмешку в глазах парня и не вспомнил его замечание о моих руках.
— Вот же ж, зараза, понимаешь… — промолвил сконфуженно. — Я так долго и старательно разучивал эту историю, что уже и сам поверил. Конечно же, на самом деле все совсем не так. И ты, Митрофан, будешь первый, кому я поведаю правду. Не до самого донышка… Не обессудь — ты не исповедник. Но большую ее часть.
Паренек от важности даже раскраснелся. А может, всего лишь от сытости? Вон как глаза посоловели.
— Спасибо, ваша милость. Господь свидетель, вы не пожалеете о доверии, которое… Я… я… — от избытка чувств он не смог подобрать нужных слов.
— Брось, парень. Ты что? Мы же с тобой теперь товарищи. Велика ли заслуга родиться не в хижине, а во дворце? Знаешь ведь, что Сын Божий появился на свет не на шелках, а на сене в хлеву, среди скота…
— Значит, я не ошибся?! — довольно всплеснул ладонями тот, делая из услышанного свой вывод. — Вы из очень знатного рода.
Тут надо было окончательно определиться, чтобы потом уже не путаться. Так кто же я: княжич или королевич? И я, сунув в рот очередной ломоть окорока, взял минуту на размышление…
Поэтому и услышал, как сработала первая ловушка. Шуму было немного. Все-таки портал находился двумя этажами ниже. А вот последовавший после этого вопль уже прозвучал вполне отчетливо.
— Доннерветтер! Остолопы! Кто здесь ведра оставил?! Ганс! Сын свинопаса и свиньи! Бездельник! Это только ты мог такое сделать!..
Митрофан вздрогнул и попытался вскочить, но я успокоительным жестом остановил его.
— Тихо, тихо… Помнишь, как мы уговаривались действовать?
Этого он забыть не мог точно. Потому что, только выслушав мой план, парень согласился надеть одежду, снятую с трупов.
— Да что у вас творится?! Ганс! Курт! — этот вопль последовал после грохота от падения опрокинутой скамьи. — Идиоты! Опять перепились? Где вы только достаете шнапс?! Все, мое терпение лопнуло. Сегодня же доложу комтуру![21] И уж поверьте, на этот раз одними розгами да покаянием не обойдется.
Голос приближался, и с каждым произнесенным словом у меня росло убеждение, что я его уже где-то слышал. Вот только где именно, вспомнить не мог. Как отрезало.
Резко, от удара ногой, распахнулась дверь, и на пороге возник рослый мужчина в дорожном костюме и белом плаще рыцаря-крестоносца. Тевтонец одной рукой придерживал полу плаща, второй — длинный меч.
— Вот вы… — обличительно начал он, но поняв, что за столом не его кнехты, а чужаки, умолк на полуслове и нахмурился. — Кто такие? Почему здесь? Где мои люди?
— И вам доброго здравия, господин рыцарь! — радостно улыбаясь во весь рот, вскочил на ноги Митрофан.
Ну дает парень! Талант. Сам бы поверил, настолько точно перевоплотился монашек то ли в разбитного приказчика, то ли в пажа-оруженосца, сиречь доверенного слуги для личных поручений. На более высокий статус не тянул ни его возраст, ни прикид. Максимум младшенький сынок. Разбалованный и неуправляемый. Из тех, за кем на вербах золотые груши растут. Или революции происходят.
