заносчивы и вспыльчивы[27]. Эти моральные изъяны не порицаются, их обладатели остаются безнаказанными: Бильбо, например, обманывает и крадет, а потом уходит на покой с солидным барышом. Да и нанят он был в качестве взломщика.
В предыдущей главе подробно очерчен спектр произведений, которыми Толкин занимался на протяжении четверти века до появления «Хоббита». В значительной степени они повлияли на эту повесть: «Хоббит» стал охватывать не только наш мир и мир Средиземья, но и еще несколько других миров. Отчасти Толкин работал с материалами, находившимися у него под рукой: «излишками» поэзии и прозы (преимущественно неоконченной и заброшенной), заметками к лекциям и научным исследованиям, воспоминаниями о сказках, которые читала ему мама и которые он рассказывал своим детям. В дело пошло все — от эпического англосаксонского «Беовульфа» до собственных небрежных стихов про городок Бимбл.
Истории о нежданном
Первое предложение «Хоббита» — одно из самых знаменитых во всей детской литературе — Толкин, согласно им же изложенному «мифу о сотворении», набросал на бланке для школьных экзаменов. Он проверял эти работы ради дополнительного дохода, поэтому рождение повести непосредственно связано с бюджетом семейства Толкинов и ежегодными профессиональными обязанностями. Эта строка заявляет о несомненном, но озадачивающем факте: «В земляной норе жил хоббит».
Это был 1926 год, а может, и позже. Происхождение истории окутано неопределенностью, которая проявляется также в ее глубокой моральной двусмысленности и зыбком географическом фундаменте. На протяжении десятилетий Толкин рассказывал эту историю по-разному. Когда речь заходила о его собственных произведениях, он, любитель хороших баек, становился в высшей степени лукавым и ненадежным свидетелем, часто представляя себя не автором, а всего лишь переводчиком или редактором.
Написав первое предложение книги, он затем стремится открыть, кто такие хоббиты, намекая на инвенцию — важнейший прием средневековой риторики, который заключается в обретении, а не простом придумывании аргументов. Это влечет за собой изложение истории хоббита — точнее, как постепенно выясняется, многих хоббитов.
Писатель и критик Адам Робертс в своем блоге комментирует шуточную этимологию слова «хоббит», предложенную Толкином, и подчеркивает, что, вопреки бытующим в интернете ошибочным представлениям, оно означает «обитатель норы», или «живущий в норе»[28]. Он делает вывод, что «хоббитами в этой истории можно назвать <…> как минимум пять народов: собратьев Бильбо, гномов, а также гоблинов и Голлума, обитающих в пещерах под Мглистыми горами, и даже Смауга». Толкин действительно отмечает, что имя Смауг, как и Смеагол, происходит от германского smugan — «протискиваться через дыру». При этом Робертс не принимает во внимание подземные чертоги эльфийского Лесного короля, но метко резюмирует: «Определенный артикль в заголовке The Hobbit выглядит ироничным приуменьшением. Почти все в „Хоббите“ — это своего рода хоббиты, живущие в норах»[29].
Дети Толкина помнили, как эту сказку читали им перед сном, хотя первые наброски довольно сильно отличаются от той версии, которая в итоге увидела свет. Наиболее заметно разнятся имена персонажей. Гэндальфа, например, вначале звали Бладортин, а Гэндальфом вместо него был гном Торин, Беорн был Медведом, а Смауг — Прифтаном. Другими были и интонации. По словам Робертса, первый «Хоббит» — это рассказ о группе дилетантов, которые берутся за абсурдно опасную задачу и встречают на пути всевозможных чудовищ. Последующие версии стали более весомыми и зловещими, и, конечно, их уже можно считать приквелом к «Властелину колец» — элементом более значительного плана, где все должно иметь свое обоснование. Этим объясняется применение «реткона» — пересмотра текста задним числом. Аналогичным образом ученые пишут и переписывают заметки к статье по мере накопления информации и осознания существующих связей.
Для выхода в печати «Хоббита» потребовалось около десятилетия после того, как было написано знаменитое первое предложение. Второго декабря 1936 года (дата приблизительна) Толкин заключил договор с издательством «Джордж Аллен энд Анвин» и через несколько дней начал получать образцы страниц, обсуждать карты, перерисовывать иллюстрации и разрабатывать суперобложку. Издательство с энтузиазмом отнеслось и к трем другим произведениям, которые он отправил, а также к обновленному переводу «Беовульфа» Кларка Холла. Но в итоге при жизни автора был опубликован только «Фермер Джайлс из Хэма», зато в течение буквально пары месяцев для «Хоббита» нашелся американский издатель, а очень скоро возник интерес к переводам. К февралю 1937 года Толкин занялся корректурой «Хоббита», но, к сожалению, из-за многократных переработок текст пришлось заново набирать и искать в нем ошибки и опечатки. Параллельно он правил лекцию «„Беовульф“. Чудовища и критики», с которой ему предстояло выступить в Британской академии. Из-за большого объема работы задача оказалась не из легких.
В начале августа 1937 года Толкин получил сигнальный экземпляр «Хоббита», а 21 сентября книга была опубликована. Первый тираж в полторы тысячи экземпляров разошелся меньше чем за три месяца. Немедленно последовало решение переиздать повесть, допечатав еще две тысячи триста книг. Тем временем Толкин потратил аванс в двадцать пять фунтов на замену автомобиля, и Эдит очень пристрастилась к поездкам.
Сегодня, однако, почти повсеместно читают не второе, а третье издание «Хоббита», вышедшее в свет в 1966 году, — на него я и буду ссылаться, за исключением изменившихся фрагментов текста (особо стоит отметить Голлума, о котором ниже).
◆
Книга начинается жизнерадостно, поучительно и в слегка заговорщическом духе — мы узнаём, кто такие хоббиты. Здесь присутствуют прямые обращения и глагольные формы, характерные для сказки, которую хорошо читать вслух по вечерам. Отчетливо слышится голос автора, обращенный к подразумеваемому читателю или слушателю, молодому и внимательному.
Рассказчик говорит с разными интонациями и предвидит вопросы, которые могут возникнуть у читателя. Вместе с обилием текстуальных намеков это создает впечатление, будто история наслаждается тем, что она — история. На первых двух страницах повествование веселое, причудливое, любопытное и увлекательное.
На третьей странице появляется Гэндальф — и начинаются языковые игры. Он озадачивает Бильбо Бэггинса вопросом, что тот подразумевает под «добрым утром», и предлагает несколько возможных интерпретаций этой фразы: «Хочешь пожелать мне доброго утра или утверждаешь, что утро доброе, хочу я того или нет? Или говоришь, что сегодня утром все должны быть добрыми? Или что этим утром хорошо быть? <…> Или что ты хочешь от меня избавиться и что не будет ничего хорошего, пока я не уйду?» Затем он разглагольствует по поводу реплики «Прошу прощения».
Все это поразительно напоминает поведение Шалтая-Болтая из «Алисы в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла, который то объявляет, будто бы «слава» означает «разъяснил, как по полкам разложил», то объясняет «световодозвуконепроницаемость» как «Хватит об этом! Скажи-ка мне лучше, что ты будешь делать дальше! Ты ведь не собираешься всю жизнь здесь сидеть!». Алиса разумно спрашивает: «Не слишком ли это много для одного слова?» — на что Шалтай-Болтай отвечает: «Когда
