и отпустить, пусть ищет счастья с кем-нибудь другим.
А я… Я ещё встречу своего суженого. А может и нет, не велика потеря (здесь я через силу горько сглотнула). Ведьме так-то муж не особо и положен (грудь немного сдавило). Наши по большей части одни живут, максимум с ученицей, аль с собственными детьми или слугами.
Такова уж ведьмина судьба, а у меня было не особо много выбора, когда я одна в мире осталась, да с даром ведьмовским. Кабы не Арысь, меня бы кто из мраковедьм или мраковолхвов «приютил» бы и после я бы такой же как они стала или сгинула бы на капище как жертва Чернобогу. Аль вообще богатыри-клятвенники поймали бы, да сделали бы своей целительницей — дело тоже неплохое, но несмотря на умения, целительницы и целители при богатырях живут на птичьих правах. А попадись я волхвам-последователям, то они бы меня связали, да живьём закопали бы — эти других носителей магии считают отродьями Вия, Морены да Чернобога.
Пока Святослав мазал тело чародейской мазью, я зажигала свечки в цветных баночках, сыпала внутрь порошки из трав и шептала заговоры. Такими небольшими свечками я составила на полу две руны, по обе стороны от постеленных шкур и одеяла — у ног и возле головы Ставра.
Затем я села справа от лежащего на полу мужчины и достала ожерелье из перьев и когтей ястреба.
— Чтобы ты не услышал и не почувствовал — не двигайся, не открывай глаза и не говори, — предупредила я, — пока я не скажу, что ритуал окончен.
— А что будет если двинусь или открою глаза? — хмыкнув, спросил Святослав.
— Порча может резко усилиться, и ты примешь мучительную гибель.
— Звучит печально.
— Тогда просто делай, как я говорю и всё обойдётся, — мягко, но холодно ответила я.
Воин замолчал и послушно закрыл глаза, но я успела увидеть, как он улыбнулся — сдержанно, немного насмешливо и как будто чуть-чуть мечтательно.
Усевшись поудобнее, я тихо запела:
Пред очами всех богов,
Наблюдая солнца цвет,
Над тенями облаков,
— ястреб мчится на рассвет;
В миг оставив города,
Резво в высь взлетая,
Ветер мчится сквозь года,
— Пыль с дорог сдувая.
Я пела и медленно перебирала в руках ожерелье. Мои пальцы ощупывали каждое мягкое перо и острый коготь ястреба. Под звук моего голоса и ритм колдовской песни подрагивали и как будто пританцовывали огоньки в цветных баночках. От «танца» огоньков по стенам горницы плясали причудливые тени. И слышно было, как что-то скребётся в окошки избы.
Повстречались в небесах,
Ястреб ярый с ветром резвым;
Пока полдень на часах,
— ястреб всё узнает первым;
Шептал ветер громко-часто,
Приговаривал да пел,
он о судьбах безучастно
— Ястреб молча вдаль летел
Мазь на теле Святослава начала темнеть, сохнуть и сворачиваться грязной уродливой коркой — словно какой-то испачканный некачественный пчелиный воск.
О проклятьях, порчах, сглазах
О деяния лихих
И заморских всех заразах
— Ветер спел и тут же стих!
День исчез, и в миг заката,
Ветер пал, а ястреб взвился,
Вспоминая ветра-брата,
— пред богами появился!
По велению Творца
Ястреб молвил долго-тихо,
Без утайки, до конца…
Сварог молвил: «Сгинет лихо!»
Когда я закончила и опустила магическое ожерелье, мазь на теле Святослава затвердела точно кровавая корка или какая короста. Чёрная, засохшая субстанция расползлась по груди, плечам, животу и рукам моего гостя.
Я отложила ожерелье, а затем два раза быстро хлопнула в ладоши. Чёрная корка тут же покрылась множеством трещин и распалась на множество бесформенных частиц. Её фрагменты, теперь напоминавшие мелкие чешуйки золы, осыпались на подстилку. Я смахнула остатки вышедшей из тела порчи специальной кистью и начала тушить свечи.
— Всё, можешь открывать глаза, говорить и вставать, — я не удержалась и ласково провела по упругим мышца на животе воина.
Тот открыл один правый глаз, недоверчиво взглянул на меня, затем открыл второй глаз и одобрительно усмехнулся.
— У тебя красивый голос.
— Благодарю, — вздохнула я. — Вставай, будь добр. Теперь ты здоров.
Я это не только знала, но и чувствовала — Ставр больше не хворал и его жизни более ни-че-го не угрожало. Во всяком случае — пока.
— Как твоя память? — я стояла на коленях, аккуратно тушила свечки и складывала баночки в небольшой расписной ларец. — Ничего нового не вспомнил?
Стоящий рядом со мной воин натянул рубаху — Машка взяла мужскую одежду у соседки — замер, потом нахмурился, глядя куда-то в пространство, а потом вздохнул и покачал головой.
— Нет, — глухо прозвучал его короткий ответ.
Я метнула на него подозрительный взгляд.
— Жаль. Но надеюсь вспомнишь позже и… сам решишь, что делать дальше.
Я закрыла ларец и тоже поднялась.
— Если хочешь, можешь остаться на пару дней, пока в себя полностью придёшь, но спать будешь в гостевой горнице, — проговорила я.
Кот и служанка, за спиной воина, поглядели на меня с сомнением и неодобрением. Им обоим хотелось, чтобы Святослав побыстрее покинул нас.
— Сегодня или завтра, аккурат после обеда, можешь сходить к нашему градоначальнику и узнать, кто из купцов куда и когда поедет. Может быть кто-то из торгашей согласится взять тебя с собой. Например, в качестве наёмного стража.
Святослав подошёл ко мне и оказался очень близко. Так, что я могла видеть своё отражение в его глазах. Чуть наклонившись ко мне, он немного склонил голову на бок и правой рукой убрал прядь волос с моей щеки. От его прикосновения по лицу и телу пробежала лёгкая поверхностная дрожь.
— Почему ты ко мне так добра? — спросил Ставр.
Я открыла рот, но не успела ничего сказать, вместо меня ответил Василий.
— Потому что привыкла жалеть жалких, никому не нужных и бесполезных, — с откровенным ехидным и издевательским намёком произнёс Василий.
Воин хмыкнул, криво ухмыльнулся и, не оборачиваясь, ответил:
— Стало предельно ясно, как и почему ты здесь оказался.
Я увидела, как Баюнович выгнул спину и поднял растопыренный хвост. Глаза Васьки сверкнули жёлто-зелёным бликом гневного возмущения.
— Успокойтесь оба, — велела я и покачала головой. — Ещё мне ваших ссор на пустом месте не хватало!
Я хотела обойти Ставра, но тот вдруг протянул руки и взялся за ларец в моих руках.
— Позволь, я помогу, — мягко и вполне любезно предложил он.
— Не стоит, я привыкла справляться сама, — вежливо отказала я.
— Я не могу позволить, чтобы твоя доброта осталась совсем уж бескорыстной, а моя благодарность — не свершившейся.
— Ишь как сладко стелет, — язвительно промурлыкал кот.
— Ну, хорошо, — разрешила я и отдала ларец, не обращая внимания на недовольство Баюновича и Косолаповой, — неси, а я покажу
