День проходит, я места себе не нахожу, вечером звонит она и говорит, что они с Борей комнату сняли и заявление в ЗАГС подали. Потом, конечно, помирились мы, и после свадьбы они тут жить стали. Живем потихоньку, я стараюсь не вмешиваться, закончили они институт, через год Сережка родился. А я ведь тогда в университете работала, английский преподавала, и предложили мне на год в Англию поехать, русский там преподавать в колледже. Такое нам, простым преподавателям, редко выпадало, я и согласилась, заодно, думаю, пускай мои молодые самостоятельно поживут, без моей опеки. И уехала на год. Лариса мне ничего такого не писала и по телефону тоже: «Все нормально, мама», а приезжаю я – они уж с Борькой развелись. А я-то не знала и два чемодана барахла ему привезла, на себе тащила!
– А что случилось-то?
– Лариса уже потом мне рассказала, да и соседи тоже, что как уехала я, парня будто подменили. Все время шлялся где-то, домой пьяный приходил, скандалы устраивал и даже будто до наркотиков дело доходило. Лариса говорила, что просила его, уговаривала, на коленях стояла – он пообещает, а потом опять за свое. В общем, выгнала она его и на развод подала. Он еще долго нам нервы трепал, ночью пьяный придет и в дверь ломится, соседи даже полицию вызывали. А когда развелись они официально, Лариса вся в работу ушла. Стала деньги неплохие приносить, по тем временам, конечно, премии там в институте были хорошие. Одета она хорошо была, я ведь ей столько вещей привезла, Сережке уже три года было, в садик пошел, болеть стал меньше, и замечаю я, что у нее кто-то есть, ну, мать-то ведь сразу увидит! Я за нее порадовалась, думаю, нашла она себе хорошего человека, замуж выйдет, Сережке отец нужен, а потом оказалось – это Сущенко. Я расстроилась, конечно, – немолодой, женатый, говорю Ларисе, что это не вариант. А она только рукой махнула, говорит, мама, не беспокойся, это все для дела, он меня на работе поддержит, поможет карьеру сделать. Я говорю, доченька, так разве можно? А она сощурила глаза и сквозь зубы мне: только так с ними и можно, они хорошего отношения не понимают.
– Ну вот, время идет, а она все с этим Сущенко, и пять лет прошло, и еще. Я как-то ей и говорю, что уж если любовь такая у них с Аркадием Ильичем, то, может быть, ей замуж за него выйти, а то она не поймешь кто, статуса никакого. А она засмеялась так и выдает:
– Да что ты, мама, он мне и на работе-то иногда так надоест, а тут еще дома будет торчать, тапочки ему подавай, а Сережка, что, папой его называть должен?
А потом серьезной стала, я, говорит, давно уже могла бы настоять на его разводе, да только он ведь все той семье оставит и к нам сюда переедет, зачем нам с тобой это надо?
А я тогда и говорю, вот попомни мои слова, он тебя до сорока лет проморочит, а потом отправится к жене под крылышко старость свою беречь, а ты ни с чем останешься, и хорошо, если я до этого не доживу, а выходит, она не дожила.
Анна Александровна заплакала вдруг беззвучно, только слезы текли по щекам рекой.
– Вот, все плачу, откуда только слезы берутся. Все говорят: держитесь, ради внука, а как я его теперь подниму? Я же на пенсии, много ли частными уроками заработаю?
Она встала, накапала себе каких-то капель, выпила и снова села к столу.
– А скажите, Анна Александровна, отец-то Сережин не помогал вам, алименты не платил?
– Да какие с него алименты? Он совсем спился, нигде не работает, денег не получает.
– И что, с тех пор так и не виделись вы с ним?
Она помолчала.
– В прошлом году была у них встреча их группы институтской. Лариса идти не хотела, но подруги уговорили, сказали, он не придет. Она и пошла. А вернулась злая такая, говорит, приперся Борька, кто-то ему проболтался, правда не пьяный, но вид имеет ужасный, и целый вечер на нее пялился, все хотел поговорить, в общем, все настроение ей испортил.
– А потом что было?
– А потом он сюда пришел днем, когда никого не было, я его сдуру впустила, он уселся на кухне и давай мне на жизнь жаловаться. Что не везет ему никак, была у него вторая жена и ребенок там маленький еще, но ушла жена к своим родителям, не выдержала его пьянок. А он сам весь больной, но вот увидел Ларису, вспомнил, какие они были молодые да счастливые, и понял, что дороже нее у него никого никогда не было. И что по сыну он скучает, и все такое прочее. Я не то чтобы разжалобилась, но неохота с ним было ругаться, я и говорю ему по-хорошему, что ты, мол, эти надежды оставь, ничего у вас с Ларисой не получится, у нее человек есть приличный, давно она с ним, подробностей, конечно, никаких не рассказывала, а с сыном, говорю, мы видеться тебе запретить не можем, да только, что ты ему сказать можешь и чему научить?
В общем, еле-еле его выпроводила, пока Сережка из школы не вернулся. А Лариса как-то потом приходит с работы расстроенная, говорит, подкараулил он ее и полез отношения выяснять, сам выпивши, и ей так стыдно стало. Хорошо, что Аркадий Ильич не видел. Дальше – больше. Стал он ее прямо преследовать, проходу не давал. Она резко с ним говорила, тогда он злиться стал, угрожал даже, что хахаля ее найдет, это он так его называл. Выследил ее как-то вечером, она тут в соседнем кооперативном доме бухгалтером подрабатывала, и скандал там устроил. Она хотела в полицию на него заявить, но шуму побоялась, очень переживала, что Сущенко узнает, стыдно ей было.
– А фотографии у вас нет мужа этого бывшего?
– Да у меня старые фотографии, еще их свадебные.
Анна Александровна принесла альбом, с фотографиями, с которых смотрели молодые и счастливые Лариса и какой-то парень. Парень был высокий, довольно симпатичный, руки крупные, а размер ног вполне мог быть сорок четвертый.
– Так, а где он живет, вы знаете?
– Ну я точно не знаю, где-то у Смольного, на Суворовском, что ли, нет, не помню.
– Ну, а как зовут-то его, вы помните?
– Черников, Лариса фамилию не меняла из-за Сережки, Черников Борис Леонидович, а год рождения, как у Ларисы, семидесятый.
Вячеслав бросился к телефону, набрал номер своего отделения.
– Людочка, быстро мне справочку, Черников Борис Леонидович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, жду, так, Суворовский, дом тридцать три, квартира тринадцать? Спасибо, теперь дай мне Костина срочно.
Костин был непосредственным начальником капитана Беленького.
– Алексей Иваныч, машину срочно, бывший муж Черниковой у меня подозреваемый номер один.
– Ладно, высылаю группу, а тебя через полчаса подхватим у метро «Восстания», доберешься?
– Доберусь.
Анна Александровна, слушая его разговор, с сомнением качала головой.
– Думаете, он это? Да он хилый, трясется весь, где ему.
– Разберемся! – уже на бегу крикнул Вячеслав.
С фасада дом 33 по Суворовскому выглядел довольно прилично, в скудном свете уличных фонарей были незаметны подтеки, трещины в штукатурке и обвалившаяся лепнина. Так, нормальный дом, четыре этажа. Местный участковый запаздывал. Сначала решили, что квартира 13 должна быть со двора. Вошли во двор-колодец, долго искали там – нет квартиры 13. Спросили мужика с собакой, он не знал, наконец, из окна первого этажа их окликнула какая-то тетка и, узнав, что они ищут, подробно объяснила, что в квартиры 13, 24, 27 и 8 вход из подъезда, находящегося в подворотне, что дом этот старый и квартиры почти все поделенные, поэтому входы с разных сторон, и номера не совпадают. В абсолютно темной загаженной подворотне рядом с переполненными мусорными баками полицейские обнаружили дверь. Тут подоспел участковый, поднялись на третий этаж, позвонили. Послышались шаги, кто-то чертыхнулся, дверь открылась на цепочку.
– Кто здесь?
– Свои, свои. Полиция родная, открывай, дядя.
– А у нас все в порядке.
– Черников Борис Леонидович здесь проживает?
– Так вы к Борьке? Да он спит, весь в ступоре.
Участковый вышел вперед.
– Давай, Степаныч, открывай, людей не задерживай, они по делу.
– Да они всегда по делу, полиция в гости не ходит.
Пока они стояли на площадке и препирались с недоверчивым Степанычем, Вячеслав заметил клопа, который вылез из-за продранной обивки на двери и пополз по своим делам.
– Что же у них в квартире-то творится, если даже клопы из дому бегут? – спросил он с удивлением, на что участковый многообещающе хмыкнул.
Степаныч открыл дверь, и они вошли в стенной шкаф, потому что прихожей назвать это при всем желании было нельзя.
– Тут ступеньки, – предупредил Степаныч, но участковый уже споткнулся.
Поднявшись на четыре ступеньки вверх, они попали прямо в кухню. Обычная коммунальная кухня, шесть столов, затесавшийся среди них чей-то робкий холодильник, закопченные стены, а на потолок лучше вообще не смотреть.
– К Борьке в самый конец! – Степаныч скрылся в дебрях квартиры.
