— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь! — громко провозгласил на латыни Франтичелли, угадавший сомнения хозяина. Услышав столь благочестивое начало, дядюшка Жак успокоился и проводил Миллера в просторную горницу, где хозяйка, рослая и дородная женщина, уже накрывала на стол.
— Не побрезгуйте нашим угощением, мессир, — хозяин подождал, пока гость усядется на лавку у стола, и сел сам.
Угощение не отличалось изысканностью: кисловатое домашнее вино, овечий сыр, пресные, хотя и пышные, лепешки — но Миллер, как и положено хрононавту, не отличался привередливостью. Дядюшка Жак надеялся, что гость разговорится за едой и расскажет о событиях во Франции и в дальних странах, откуда, несомненно, прибыли столь диковинно облаченные воины. Но беседа не клеилась — сказывалась разница между латынью и старофранцузским. Так продолжалось до тех пор, пока к компании не присоединился Франтичелли.
— Я провел стимулирующую регенерационную терапию, — сообщил он Миллеру по-английски, — думаю, через пару часов мы уже сможем довести его до леса.
— О’кей, — кивнул Миллер. Разумеется, прежде чем возвращаться в будущее, где Цибульский сразу попадет в госпиталь, надо сперва добраться вместе с ним до укромного места. Не годится растворяться в воздухе на глазах у жителей деревни. — Как он? Говорит?
— Да, хотя пока еще слишком слаб. Восемь ножевых ранений, большая потеря крови. На него действительно напали бандиты, сразу после прибытия. Он не успел применить парализатор.
— Ясно, — снова кивнул Миллер. Хрононавт не имеет права никого убивать, даже для защиты собственной жизни — дабы не вызвать изменений в истории. Впрочем, парализатор — неплохая замена оружию. То обстоятельство, что парализатор Цибульского и прочие его вещи попали в руки разбойников, Миллера и Франтичелли не беспокоило. Во-первых, все оборудование хрононавтов замаскировано под предметы подобающей эпохи, и незнающий не сможет привести его в действие. А во-вторых, и это самое главное, все приборы настроены на сигнал ЛИСа своего владельца и при удалении от хозяина на определенное расстояние попросту саморазрушаются, обращаясь в ржавчину и труху. Самые же главные устройства, включая ЛИС и, разумеется, трансхрон, обеспечивающий возвращение, имплантированы глубоко в тело хрононавта.
— Трансхрон не поврежден? — спросил Миллер.
— Нет, все тесты в норме.
Франтичелли отхлебнул вина из кружки, и дядюшка Жак воспользовался паузой, чтобы почтительно поинтересоваться, откуда прибыли гости.
— Мы — шотландские дворяне на службе у короля, — важно ответил итальянец.
Хозяин недоверчиво рассматривал их диковинные шлемы с гребнями, короткие и широкие мечи, кожаные сандалии на босу ногу, более приличествующие странствующему монаху, чем воину и тем более дворянину.
— А… какого короля? — осторожно спросил он.
«Вот черт, угодили в период смуты!» — подумал Франтичелли. — Во Франции только один законный король! — заявил он, грозно нахмурив брови.
— Конечно, конечно, — поспешил согласиться дядюшка Жак. — Просто, сами знаете, благородные господа, какие нынче времена…
«Благородные господа» были бы как раз не прочь это узнать, но не будешь же прямо спрашивать, какой сейчас год. Даже просто интересоваться делами в стране было бы странно: они, путешественники и слуги короля, должны быть осведомлены об этом лучше, чем крестьянин, всю жизнь проживший на одном месте…
В результате беседа хотя и сдвинулась с мертвой точки, но текла довольно вяло. Франтичелли старательно преувеличивал свое незнание языка, чтобы уходить от расспросов. Дядюшка Жак, чья словоохотливость требовала выхода, говорил больше, но, так и не уяснив, кому служат вооруженные гости, темнил, когда речь заходила о событиях государственного масштаба, и все больше жаловался на местные беспорядки, на шаставшие по округе банды. Некоторые из них, как понял Франтичелли, возглавляли не обычные разбойники, а соседские дворяне.
— Совсем житья не стало, мало что на путников, уж и на деревни нападают, — сетовал крестьянин. — У нас теперь каждый день на колокольне дозорный дежурит. Чуть что — в набат, и тут уж хватай, что у кого есть, выбегай из дома… Ладно, от обычной-то шайки отобьемся, а если, оборони Господь от такого несчастья, бургундцы пожалуют? Вот в запрошлом годе…
В этот момент в горницу вбежала девочка: «Папа, у Жаннетты опять началось!..» Воскликнув так, она остановилась, испуганно глядя на чужаков.
Франтичелли бросил косой взгляд на хозяина. Тот, похоже, был напуган еще больше, чем его дочь.
— Что случилось? — спросил итальянец, хотя Миллер пихал его в бок: дескать, не вмешивайся.
— Да нет, ничего, мессир, — пробормотал дядюшка Жак. — Жаннетта… моя старшая дочь, мессир…
— Так что с ней? — настаивал Франтичелли. — Она больна? Или, может быть, рожает?
— Нет, что вы, мессир, она еще совсем юная девушка! И она… нет, право, это все пустяки, не стоит и говорить!
— Ты же знаешь, я врач, — Франтичелли говорил мягко, что не очень вязалось с его воинским облачением. — Хороший врач. Без ложной скромности, других таких ты вряд ли встретишь. Я учился в Риме. (Это была чистая правда.) Ты помог нашему товарищу, а я постараюсь помочь твоей дочери. Позволь мне взглянуть на нее.
Крестьянин смотрел на него с сомнением. Он и сам понимал, что лекарь, способный за два часа поднять на ноги тяжелораненого, встречается не каждый день. Но можно ли довериться постороннему человеку, да еще такому странному?
— Дело в том, мессир… ее недуг не телесный. Да что я болтаю, старый греховодник, может, это и не болезнь вовсе, а благодать Божья!
— Для того и ученость, чтобы отличать одно от другого, — уверенно возразил Франтичелли.
Хозяин еще некоторое время колебался. Наконец решился.
— Хорошо, мессир. Простите мне мои сомнения, но вы же понимаете, Жаннетта мне не чужая… Вы ведь никому не станете об этом говорить? Сами знаете, как люди любят сплетни.
— Всякий целитель обязан хранить врачебную тайну, — заверил его Франтичелли и пошел за ним следом.
— Эй, ты куда? — окликнул спутника по-английски Миллер, мало что понявший в прозвучавшем диалоге. — Надеюсь, ты не забыл инструкцию?
— Да помню, — отмахнулся итальянец, скрываясь за дверью.
В комнате, куда привел его дядюшка Жак, находилась действительно совсем юная девушка, скорее, даже девочка лет четырнадцати. Правда, Жаннетта превосходила ростом многих своих сверстниц, но сейчас это было не слишком заметно, ибо дочка крестьянина стояла на коленях, вполоборота к вошедшим. Лицо ее, с неожиданно тонкими чертами, трудно было назвать красивым, однако оно отличалось тем обаянием, которое порой производит более сильное впечатление, чем совершенная красота. Но сейчас лицо это было искажено гримасой отрешенности. Широко распахнутые сияющие глаза смотрели в угол комнаты, но явно видели нечто совсем иное. Губы застыли в блаженной полуулыбке; из угла рта на подбородок сочилась струйка слюны. Девушка вздрагивала всем телом, раскачиваясь из стороны в сторону и стискивая руки перед грудью. Темные волосы, слипшиеся от пота, в беспорядке разметались по плечам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
