Написала, что была, наверное, не самой хорошей женой, но любила его и не заслужила циничной возни за своей спиной. Что он вовсе не мачо, каким, видимо, себя воображает, а всего лишь фантом, на который нельзя опереться ни женщине, ни ребенку. Что, судя по Катиному звонку и тону, которым она со мной говорила, пошлая девица станет ему идеальной парой, правда, ненадолго. Да он и сам это знает. Что, конечно, нам с Машей будет поначалу трудно. Но мы справимся, потому что рядом наши близкие, которые не предадут и не бросят, не ударят в спину. И мне жаль его, несчастного человека. И Катю его мне тоже жалко — за детские слезы дорого платят.
Ну и сказала, чтоб завтра утром здесь не было ни его, ни его вещей, а иначе я их просто выставлю в коридор. И надо было мне тогда довести свою угрозу до конца. Надо, надо, надо! Но так мне было плохо, что я пошла к психологу. И все покатилось совсем по другому сценарию. Двести евро в час — и ты на правильном пути.
— Двести евро! — поразилась Аня. — Нехило!
— Да. Зато действенно. Пришла к ней мертвая, ушла живая.
— И чем же, интересно, она тебя воскресила?
— Сказала: «Если хочешь сохранить семью, прости и терпи. Такое поведение заложено в природе мужчины, и — хочешь не хочешь — он его реализует. А посему делай вид, что ничего не случилось. И не гони его из дома — это должно быть его решение, а ты не вправе распоряжаться чужой жизнью. Выполняй свою работу, свою задачу и жди. Максимум через год гормоны успокоятся, и он вернется». Через год, представляешь?
Я в церковь! А батюшка говорит: «У тебя венчаный брак. Прости и терпи — неси свой крест». «Ну, — думаю, — тысячелетняя мудрость плюс научный подход. Буду терпеть, бороться за свою семью, за своего мужчину, ради себя, ради Машки».
А он на нее и не смотрит, едва парой слов перекинется. А я носки стираю, рубашки глажу, делаю вид, что все в полном порядке, вьюсь вокруг него и так и этак. А он морду от меня воротит, как от назойливой мухи. Домой приходит под утро — трусы поменять, в выходные линяет. И врет, врет, врет. И спит теперь отдельно.
«Да что ж это такое! — думаю. — В тридцать семь лет соломенная вдова! А он свою сучку трахает и в хвост и в гриву, возит ее на нашей машине, Новый год с ней встречает. Меня за все годы ни разу на море не свозил, а эту свою — в Грецию!» В общем, растравила себе душу до нервного срыва. Свекровь моя все глаза выплакала, бьется с ним не на жизнь, а на смерть. «Что ж ты, — говорит, — сынок, делаешь? Сладко тебе там? Так иди! Никто уже не держит!» «Нет, — отвечает, — я еще не принял решения». И все я, я, я!
— А Татьяна Федоровна на твоей стороне?
— Ань, да она извелась вся. Не знаю, как бы я пережила все это и не свихнулась, если бы не моя свекровь. «Я, — говорит, — понять не могу, как эти уроды, разлюбив женщину, перестают любить и своего ребенка?» Ведь в жизни всякое бывает, но сценария-то всего три. Или ты дорожишь семьей и тщательно скрываешь от нее свои загулы — так, что никто не подкопается. Или новые отношения для тебя важнее, и ты уходишь из семьи. Но Алексей выбрал третий вариант — самый подлый: и уйти не уходит, и живет в открытую с другой бабой.
— Может, все-таки боится потерять тебя и Машу?
— Нет, Анька. Просто ему так удобнее. И плевать он хотел на чужие страдания. А потом, если ты помнишь, он же еще не принял решения. А вдруг там все кончится, а он уйти поторопился и теперь останется у разбитого корыта? Частная собственность — великая сила.
— Знаешь, я недавно прочитала интервью с Олегом Басилашвили. Оказывается, он долго не понимал, как играть своего героя Бузыкина в «Осеннем марафоне». А потом его озарило, что это человек интеллигентный и просто не может обидеть ни одну из женщин.
— Ага! И в результате уничтожает обеих. Ну будь же ты мужиком! Прими решение! Нет, ни туда ни сюда. И в этом кошмаре я живу уже восемь месяцев, представляешь? Без мужа, без мужчины, в немыслимом унижении.
— Вер, ну ты сама себе противоречишь. Если это так тяжело — а это ужасно, я знаю! — почему ты сама не уйдешь? Зачем терпишь?
— Знаешь, иногда мне кажется, что именно этого он и добивается. Чтобы мы ушли с Машкой, исчезли из его жизни, а он бы плыл себе дальше, ничего не меняя. Понимаешь? И не надо вить новое гнездо, взваливать на себя все эти хлопоты и заботы. Зачем? Ему и так хорошо.
— Думаешь, хорошо?
— Плохо, конечно. Это же какое здоровье надо иметь, чтобы существовать в таком режиме! Но ведь это он разрушил нашу жизнь, Аня! Обездолил ребенка! Так пусть будет последователен до конца — подаст на развод и уйдет. Неужели еще и это надо взвалить на меня?
— А ты хочешь, чтобы он подал на развод?
— Нет, — помедлив, сказала Вера. — Я все чуда ждала, надеялась, что однажды проснусь, а кошмар закончился. И вот, кажется, дождалась…
— В смысле?..
— Решили мы с Татьяной Федоровной затеять ремонт. Ванная у нас совсем развалилась. Ну и отвлечься немного, вроде как начать новую жизнь. Алексею, конечно, сказали об этом — все-таки угловой жилец, приходит трусы менять. Думали, ему все теперь до лампочки. И вдруг, Анька, происходит с ним таинственная метаморфоза. Как будто подменили его — почти прежний Лешка. Веселый, деятельный, с рабочими воюет, планы строит, все ему хочется. Домой приходит вовремя, со мной-то, конечно, достаточно сдержан, а Машку всю обласкал — звонит ей, целует, такие слова говорит. И знаешь, мы прямо воспряли, словно цветы, распустились навстречу этому солнцу.
Татьяна Федоровна мне говорила, мол, не обольщайся, не может все это так сразу кончиться, одномоментно. Будут, мол, еще рецидивы. Но главное, он старается вырваться от этой заразы, вернуться в семью. И так продолжалось примерно месяц — ремонт идет, он старается, мы возрождаемся к жизни. И тут Машка заболела — простудилась. Ну куда ее держать в разрухе? И переехали мы с ней к моим родителям до полного, так сказать, выздоровления. А Татьяна Федоровна с Алексеем дома остались. Приезжать он к Машке не приезжал — родителей моих стеснялся, рыльце-то в пуху, — но звонил каждый день по пять раз.
И тут наступает ее день рождения — в четверг. Он ее поздравил по телефону и обещал устроить в субботу праздник. «Поправляйся, — говорит, — пойдем все вместе в ресторан, в кино, подарки тебе купим, какие захочешь». А в пятницу исчез. И появился только в воскресенье под вечер. Машка так два дня у телефона и просидела. Всех гоняла. «Не подходите, — говорит, — мне сейчас папа будет звонить». А он даже не поинтересовался, как там его больная дочка себя чувствует, не то чтобы о своих обещаниях вспомнить. И настолько это было дико, невероятно, что я, идеалистка, решила, что случилось с ним что-то страшное. Ну не мог он так обмануть ребенка! Обо мне-то, естественно, и речь не идет. Всех накрутила, перепугала, звонила в милицию, в Москву — в Бюро несчастных случаев, в морг, в ГАИ. Татьяна Федоровна чуть потом коньки не отбросила, когда он наконец объявился.
