Он, когда от Вали ушел, стал меня замуж звать. И я, ты знаешь, сильно к этому склонялась, но решиться никак не могла.
И продолжалась эта наша сумасшедшая любовь три года. Помню, когда мне сорок лет исполнилось, он сказал: «Сорок лет тебе шандарахнуло!» А я еще подумала, врут, мол, сорок лет — бабий век. Никогда я еще так ярко не жила, не чувствовала. Вот тут-то все и кончилось.
Приехала я как-то к нему в Москву, и на «Маяковке» — представляешь, в многомиллионном городе! — мы нос к носу столкнулись с братом твоего дедушки. Мне бы сделать вид, что ничего особенного не происходит. Мало ли, с кем я могу идти — случайная встреча, деловое свидание. Тем более что отношения у нас с деверем были перпендикулярные. А я растерялась и сдуру попросила его никому ничего не рассказывать. Ну и он, естественно, тут же настучал.
Дедушка твой на меня наехал. Я, конечно, все отрицала. Но это был час икс — время принимать решение. И я поняла, что уйти не смогу, останусь с мужем.
— Почему?
— Не знаю. Жили мы с ним не очень сладко. И Володю я действительно любила. И маме твоей было уже на ту пору пятнадцать лет. Но дом, семья, вся эта совокупность привычек, чувств и обязательств… И знаешь, что еще меня подкупило? Я бы даже сказала, потрясло? Дед твой был человек суровый, и по логике вещей реакция ожидалась только одна — выставить меня за порог с моим затянувшимся адюльтером. А он не сделал этого — замкнулся и в сторону отошел, предоставил мне самой принимать решение. И я поняла — он боится меня потерять.
Так или иначе, вариантов было только два. Собрать вещички и уехать к Володе или немедленно порвать с ним всяческие отношения. Раз и навсегда. Тертиум нон датур — третьего не дано. И я выбрала второй вариант.
С дедом твоим мы потом еще долго существовали параллельно. Но потом все как-то сгладилось, забылось. Тридцать шесть лет после этого мы с ним прожили, но до конца он так и не смог меня простить. Время от времени попрекал под горячую руку.
— А Володя? Он не пытался тебя вернуть?
— Пытался, конечно. Писал мне, я не отвечала.
— А потом?
— А потом он… застрелился. — Она подняла голову и посмотрела Ане прямо в глаза.
— О Господи! — ахнула та. — И ты считаешь?..
— И я считаю, что тебя позвали в этот мир искупить мое зло.
— И что же мне теперь делать, Ба?
— Да ведь ты уже, собственно говоря, все сделала — выгнала Артема. Передала Зойке из рук в руки со всеми потрохами. Теперь у тебя одна задача — сохранить достоинство. А там уж куда кривая вывезет…
— А куда она вывезет?
— Ну я ведь пока не знаю, чего ты хочешь.
— Я хочу, чтобы он вернулся. Но никогда сама не попрошу его об этом.
10
ВЕРА
Вера вошла в квартиру и услышала мамин голос:
— Все, больше не могу! Хочет Верка ждать, пока он нагуляется со своей кралей, пусть ждет. Не такой уж он хороший зять, муж и отец, чтобы класть на него последнее здоровье и так убиваться. А что касается Машки, то еще неизвестно, что лучше — жить без отца или с таким отцом, который приходит ночью от другой бабы, ложится к ее матери и пихает ее мордой в стенку. Она мне рассказывала…
— Да они уже и не спят вместе, — горько сказала свекровь.
Надо было или уйти, или заявить о своем присутствии, но Вера, секунду поколебавшись, осторожно прикрыла дверь и присела на низенькую скамеечку для обуви.
— Ведь это же немыслимо, Таня, так издеваться над женщиной! Над женой, матерью своего ребенка! Я понимаю, в жизни всякое бывает. Но если мужчине дорога семья, он тщательно скроет свои интрижки, а если новая зазноба дороже — уйдет к ней. Но чтобы вот так откровенно жить с другой бабой и таскаться домой менять рубашки, которые Верка-дура ему стирает, — это же просто неслыханная наглость, жестокость какая-то патологическая! Если уж у тебя такая большая любовь, что ты не можешь с собой совладать…
— Да какая там любовь, Света! Одна неприкрытая похоть. Он мне, когда про нее сознался, думаешь, говорил, какая она хорошая, нежная, ласковая, какая хозяйка замечательная? Какие у нее глазки, ручки-штучки необыкновенные? Не-ет! Он мне про то рассказывал, какая у нее квартира шикарная, да у бабушки еще одна, да у отчима. «Что ж ты, — говорю, — у нас тут маешься угловым жильцом? Живи с любимой — площадь позволяет». «Нет, — отвечает, — я к чужим людям примаком не пойду. Мне, — говорит, — ее мать предлагает половину суммы, чтобы мы свою квартиру построили. Но я ни с кем не хочу делить свою частную собственность». Ты понимаешь? Это он на самом пике отношений уже прогнозирует будущий разрыв!
Я говорю: «А мы-то почему должны страдать от твоей неприкрытой гульбы?! Снимайте тогда квартиру, если уж такая тяга неодолимая». «Зачем же, — отвечает, — я буду деньги на ветер бросать? И вообще, я еще ничего не решил и уходить никуда не собираюсь». «А жить-то, — кричу, — дальше ты как собираешься?! Нас-то, дочку свою пожалей хоть немного!» Молчит!
Вот такой, Света, урод у меня сыночек. «Я, — говорит, — наверное, карму отцовскую отрабатываю». «Да отец-то, — говорю, — сразу меня убил, не мучил, не резал кусочками по живому. А твою карму кто отработает, такую безобразную? Дочка твоя несчастная? Или тебе теперь на все наплевать? Ну смотри, — сказала я ему, — уйдешь из семьи — ни тебя, ни твою вертихвостку, ни детей твоих новых видеть не желаю! На порог не пущу! А если приведешь — сама уйду!» «Да, — говорит, — это я знаю». Но видно, плевать ему на меня с высокой колокольни.
Вот, Света, на старости лет одна я останусь. Вы теперь от меня отвернетесь. Зачем я вам сдамся, мать предателя? Перенесете на меня свою ненависть — и ты, и Вера, и Ма-ашенька… — заплакала свекровь.
— Таня, Таня, успокойся! — заволновалась мама. — Ты и всегда-то мне была дорога, с первого дня, а теперь и вовсе родной человек, ближе сестры. На смертном одре не забуду, как ты мою дочку поддержала в трудную минуту. Другая бы встала на сторону сына…
— Да как же мне встать на его сторону, если он ведет себя как последний подлец? «Прими, — говорю, — наконец, мужское решение! Уйди или останься, но не болтайся туда-сюда, словно дерьмо в проруби!» «Хорошо, — говорит, — я подумаю». А чем он сейчас думает, нам известно. Хреном он своим думает, скотина.
— Тань, — заставила себя Светлана Аркадьевна соблюсти объективность. — Алексей, конечно, ведет себя непорядочно. Но вот эта его… девочка? Может, она действительно любит?
— Девочка! — взвилась Татьяна Федоровна. — Да она забыла, когда девочкой-то была в последний раз! — Она помолчала и, понизив зачем-то голос, призналась: — Я ведь звонила ей, Света.
